После постов о капитализме и финансианализме часто возникал вопрос, действительно ли хай-теки или гики лучше банкстеров-спекулянтов. По состоянию на сегодняшний день ответ отрицательный. Поединок между ними – это схватка Чужого с Хищником.
Как известно, при капитализме главное – собственность на средства производства и обеспечивающие их приведение в действие энергетические мощности, позволяющие получать прибыль и превращать ее в капитал. При финансианализме ключевым являются управление, контроль, владение и распоряжение эмиссионно-кредитными потоками фиатных и, прежде всего, резервных валют, а также кредитов. Для эксизма главное – это доступ и собственность на большие умные данные, средства их поиска, хранения и обработки.
На большинстве международных форумов, в докладных записках для элиты и в интеллектуальной литературе утверждается, что нынешнее понимание мира в значительной степени было сформулировано Элвином Тоффлером. В изданном в начале 80-х гг. прошлого века бестселлере «Третья волна», имеющем общий тираж более 6 млн. экземпляров, прописаны основные контуры и траектории современного мира.
Однако, лишь единицы знают, что книга Тоффлера – это не более чем бойко написанный на английском, не слишком умелый плагиат изданной в СССР в 1970 г. в издательстве «Молодая гвардия» книги Юлиана Михайловича Шейнина «Интегральный интеллект».
Юлиан Михайлович был одним из консультантов Ю.В. Андропова, старшим научны сотрудником Института истории техники и искусствознания АН СССР. В небольшой работе он не просто описал динамику развития интернета, которого в то время не было даже в задумках ARPA и ВПК США, но и подробно рассмотрел логику развития общества.
В психоистории он выделил три главных этапа, которые спустя десятилетие скопипастил у него Э. Тоффлер, а именно: общество, основанное на обработке вещей; общество, базирующееся на энергетике, прежде всего на углеводородном сырье; и, наконец, общество, ставящее во главу угла поиск, хранение и обработку информации, превращение ее в знания, открытия, в технологии.
При этом, естественно, в каждом обществе использовались и материя, и энергия, и информация, но роль секторов была различна. В докапиталистическом обществе люди использовали естественные, или как теперь принято называть, возобновляемые источники энергии, и за их счет производили продукт, прежде всего, в сельском хозяйстве и обработке металла, дерева, глины и т.п. Капитализм стал возможен не из-за того, что предприниматель стал эксплуатировать рабочую силу, а потому, что появился сначала паровой, а затем и бензиновый двигатели. Альфа и омега капитализма – это углеводородная энергетика. Резко возросший энергетический потенциал сделал возможным реализацию многих изобретений и, как следствие, машинное производство и заводская форма организации. Вот когда появилось машинное производство, сформировалась и нужда в наемных работниках, а соответственно на повестку дня встал капитализм.
Социализм – новый строй, по мнению Ю. Шейнина, мог проявиться в полном объёме не тогда, когда появятся новые средства поиска, обработки и хранения информации (это – необходимое условие), а когда возникнет новая, более мощная и эффективная по сравнению с капитализмом энергетика и на ее основе роботизация (достаточное условие). Строй, базирующийся на принципиально новой энергетике, роботизации и эффективном прогнозировании и управлении на основе информации, собственно и станет реальным коммунизмом, где все будет делаться на благо человека и, наконец, найдет реализацию принцип справедливости.
Самое удивительное, что на рубеже 60-70-х годов прошлого века начатки принципиально новой энергетики уже имелись. Это – и подкритическая ядерная энергетика на ускорителях, и ядерные релятивистские технологии, и много чего другого, еще более удивительного. Также мало кто сегодня знает, что в последние годы в СССР были готовы к запуску в производство универсальные роботизированные линии, которые тогда назывались автоматическими роторными линиями, созданные Генеральным конструктором Л.Н. Кошкиным.
Однако этого не случилось. В силу вполне определенных процессов и событий, имевших место в 1967-1968 гг. в СССР и США, восходящая динамика общественного развития, ярко проявившаяся с середины XVIII века, сменилась нисходящей, деструктивной фазой.
В 1991 г., если анализировать процессы в исторической перспективе, а не текущей политической конъюнктуре, случилась не победа США над СССР в Холодной войне, а начался с самого уязвимого звена системный кризис мирового каталитического хозяйства. СССР, будучи антикапиталистической системой, при этом входил в мировую капиталистическую систему и выполнял для нее функцию периферии. Крах СССР стал обязательным условием подъема Китая, деиндустриализации США и образования ЕС.
В интервале между сентябрем 1999 г. и сентябрем 2001 г. системный кризис капитализма в нисходящей фазе глобального развития миновал точку невозврата. Одним из проявлений этого стала очевидная для любого непредубежденного наблюдателя отрицательная конвергенция, которая проявляется повсюду в мире.
В капиталистических странах с каждым годом все ярче и острее проявляются пороки и недостатки, свойственные бюрократическому социализму позднего советского образца. В России победил волчий квазикапитализм, с документальной точностью описанный писателем Н. Носовым в «Незнайке на Луне». В Китае в ускоренном темпе формируется государственно-монополистический капитализм с социалистическим лицом и под руководством Коммунистической партии. В целом же в развитых странах с каждым годом появляется все больше черт, свойственных архаическим, докапиталистическим обществам, включая их сословный и даже кастовый характер.
Финансианализм, как отмечалось ранее, это – патологическая стадия развития капитализма, где банковский эмиссионный капитал паразитирует на производительной экономике и подавляющей части населения, включая как наемных работников, так и предпринимателей.
Сам по себе финансианализм, как любая патологическая форма, относительно кратковременен, поскольку любой паразит живет меньше, чем организм в норме, на котором он паразитирует. Соответственно, финансианализм попытался приспособить тенденции технико-технологического развития для решения задачи собственной стабилизации. Эти тенденции проявились и задали логику дальнейшего развития еще в период нормы, а именно в 50-60-е годы прошлого века. Именно тогда сформировалось ядро информационно-коммуникационных технологий, программирования, алгоритмического управления, генной инженерии, робототехники и т.п. Чтобы убедиться в этом, достаточно найти в интернете советские журналы той поры, типа «Техника молодежи», «Знания – сила» и посмотреть иллюстрации, почитать статьи.
Эксизм, появившийся в деструктивной фазе общественной динамики, – внутренне противоречивое и сложное явление. С одной стороны он отражает внутреннюю логику развития техники и технологий, которые четко прописал еще в 1967 г. в книге «Сумма технологий» Станислав Лем. С другой стороны, эксизм – это способ финансианализма оттянуть начало и/или по возможности смягчить ход терминального кризиса капитализма.
Эксизм базируется на информационно-коммуникационных технологиях и их использовании для получения монопольного дохода, собственности на наиболее дефицитные факторы производства и, главное, для повышения уровня управляемости обществом.
В основе эксизма находится платформа, точно также как завод с конвейером – при капитализме. Платформа – это программно-аппаратный комплекс, осуществляющий в автоматизированном режиме соединение потребителя и производителя (собственника) того или иного продукта услуги на основе хранения, анализа и прогнозирования на основе больших и умных данных.
Если вдуматься, то платформа – это одновременно замена рынка и плана, и их комбинация. Строго говоря, все участники платформ, например, Airbnb, Uber, Amazon, совершенно свободны при принятии решения о работе с платформами. Физически и юридически их никто не принуждает. Однако платформа выполняет свои функции более эффективно, чем любой неавтоматизированный, а соответственно неорганизованный рынок. Поэтому, скажем, Airbnb убивает гостиничный бизнес, Amazon покончил во многих странах мира не только с розничной, но и с оптовой торговлей, а Uber поставил крест на обычных таксопарках.
При этом платформы от обычного капиталистического рынка отличаются тем, что обладают всей полнотой информации и соответственно в интерактивном режиме доводят эту информацию до производителей и потребителей, обеспечивая их наиболее выгодное взаимодействие. Формально производители и потребители продукта платформы свободны в своем выборе. Однако, по сути, он им диктуется платформой. Платформа в отличие от производителей и потребителей обладает всей полнотой информации, и определяет, в каком объеме, когда и как ее передать.
По сути, платформа – это своеобразная комбинация советского Госплана и американской торговой Мейнстрит. При этом, в отличие от Госплана, платформа осуществляет планирование интерактивно, быстро исправляет проявившиеся неточности и контролирует выполнение взаимодействия между покупателем и производителем с жесткостью, которая была недоступна советскому ОБХСС. Как это ни удивительно, будучи посткапиталистической, платформа воскрешает отношения, свойственные для феодализма, внутри которого существовал рантье – капитализм. В рамках платформ их владельцы создают своего рода цифровые дубликаты физических вещей и предоставляют своим пользователям право использовать эти дубликаты для совершения сделок. Это относится не только к платформам, типа маркетплейс, но и к онлайн кинотеатрам, онлайн-библиотекам и т.п. Во всех этих случаях пользователи ничего не приобретают в собственность. Они лишь за деньги временно арендуют интеллектуальную собственность в виде фильмов или книг, а также места для хранения файлов в облаке или даже само программное обеспечение, предоставляемое как услуга. По сути, владелец актива вместе с хозяином платформы получает плату за доступ к этому активу точно так же, как владелец земли получал барщину с крестьян за возможность обработать землю, а хозяин квартиры – с жильцов-арендаторов. Если раньше, в базисе капитализма, как писал Й. Шумпетер, лежало изобретение чего-либо, то теперь основа нового контура глобальной экономики – это оплаченное право доступа к информации самого различного формата и смысла – от кинофильма до досье на компанию, от программного обеспечения до возможности использовать фотоконтент.
Большой и сложный вопрос – это доля эксизма в экономике наиболее развитых стран мира. Например, согласно данным Бюро экономического анализа США, в хай-тек экономику, как американцы официально называют экономику доступа или эксимз, она составила на начало 2020 г. 7,3% ВВП США. При этом, с 1997 по 2017 гг. она росла в 4,3 раза быстрее, чем вся экономика США.
Большинство американских статистиков полагают, что Бюро экономического анализа серьезно недооценивает масштабы экономики доступа. Например, никак не учитывается один из главных секторов производства ВВП в США, а именно, исследования и разработки, и финансово-банковский сектор. Между тем, именно в финансово-банковском секторе и, прежде всего в гигантских банках, страховых компаниях, компаниях по управлению активами, сосредоточены основные программно-аппаратные мощности и объемы больших, умных данных. Именно здесь экономика доступа работает с самыми большими ресурсами и делает в буквальном смысле на электромагнитной среде гигантские деньги.
По данным одного из главных и наиболее авторитетных международных медиа по технологиям TechCrunch, экономика доступа в 2019 г. в Соединенных Штатах обеспечила, как минимум, 25-27% ВВП, в Израиле – не менее 18%, и в Японии – примерно 15%. Косвенно подтверждают такую оценку и данные капитализации. В настоящее время капитализация фондового рынка США составляет примерно 35 трлн. долларов. На высокотехнологичные компании приходится минимально 8,2 трлн. или примерно те же 25%.
Экономика доступа даже на общем фоне финансианализированного капитализма отличится несколькими поразительными чертами:
— Во-первых, запредельным уровнем монополизации. Например, Google имеет долю рынка 88% поисковой рекламы, Facebook (и его дочерние компании Instagram, WhatsApp и Messenger) владеют 77% мобильного социального трафика, а Amazon имеет 74% в рынке электронных книг. Это – всеобщая черта. Так, на рынке краудфандинга Kickstarter имеет долю 53%. А крупнейшая компания по управлению активами BlackRock управляет примерно 7 трлн. долларов, что лишь немногим меньше 10% мирового ВВП.
— Во-вторых, поразительной динамикой доходности. В 2018 г. пять технологических гигантов – Apple, Alphabet, Microsoft, Amazon, Facebook - произвели продукции и услуг более чем на 800 млрд. долларов и получили чистый доход 140 млрд. Чтобы понять, много это или мало, приведу следующие данные. Вся экономика России по номинальному ВВП произвела 1657 млрд. долларов и получила доходы примерно в два раза больше, чем пять гигантов. Если же вести расчет на одного занятого, то получатся просто неприличные цифры, которые и писать не удобно.
— В-третьих, специфическими источниками доходов. Например, у Google и Facebook основной источник доходов – реклама. Соответственно 70% и 98%. А у Amazon и Microsoft – примерно по 60% дают предоставляемые сервисы. Лишь у Apple главный источник – это продажа девайсов – 63%.
Экономика доступа устроена уникальным образом. Если в традиционной экономике потребители приобретают товары и услуги для того, чтобы их использовать в домашней сфере и тем самым вывести из воспроизводства, то в хай-теке дело обстоит иначе. Экономика доступа – это единственный контур экономики, где люди за собственные деньги приобретают средства, необходимые продавцам для извлечения доходов из потребителей. Для того, чтобы пользоваться интернетом, надо купить девайс и оплатить подсоединение. Сделав это, и начав пользоваться девайсом, потребитель реализует свою функцию нового золота, предоставляя данные компаниям цифровой экономики. Экономика доступа проходит три стадии.
На первой стадии она базируется на собственности на данные, связанные с интернет-активностью, в том числе с поиском, онлайн-покупками и т.п. В начале нулевых стартовала вторая стадия, когда люди и компании не только стали бесплатно предоставлять свои персональные и корпоративные данные хозяевам платформ, но и переносить все большую часть активности в интернет, одновременно информируя о своих вкусах, предпочтениях, антипатиях. Наконец, с середины десятых годов вместе с появлением сначала интернета вещей, а на рубеже десятых и двадцатых – интернета всего, любое поведение и любая человеческая активность становятся оцифрованными. А значит, пригодными для обработки и использования.
Завершение в развитых странах формирования интернета всего, базирующегося на умных вещах, домах, городах, делает экономику доступа господствующей и всеобъемлющей. В ближайшие годы платформы и их коалиции смогут собирать и использовать для неявного управления поведением практически все данные о поведении, состоянии любого человека или юридического лица.
Человечество знало две формы присвоения или отчуждения. В докапиталистических формациях элита присваивала волю человека, его свободу и право выбора. При капитализме происходит присвоение результатов труда. При экономике доступа присваивается время пользователей, их внимание и в значительной степени поведение. Собственно весь современный интернет базируется на подталкивании и манипуляции потребителем в интересах хозяев платформ. Не будет преувеличением сказать, что в экономике доступа имеет место своеобразный микст в виде присвоения внимания, а фактически ограничения свободы поведения. В некоторых существенных чертах все это становится похожим на докапиталистическое принуждение.
Одним из важнейших следствий развертывания экономики доступа на нисходящей фазе глобального развития является стремительный рост неравенства. Например, в США значительная часть жителей Сан-Франциско, Сиэтла и ряда других городов – центров новой экономики – вынуждена менять места жительства, поскольку оказалась не в состоянии оплачивать стремительно растущие счета за аренду и коммунальные услуги, а также справляться с ростом цен буквально на все продукты в магазинах зон новой экономики.
В целом, финансианализм и экономика доступа на наших глазах отбрасывают пропорции распределения доходов в США, Китае, России, в несколько в меньшей степени в Западной Европе к периоду столетней давности. Практически во всех странах мира падает доля доходов 90% населения и стремительно растет доля 0,1%, в который как раз входит элита, и 9,9% топ-менеджеров, разработчиков, программистов, рекламистов, аналитиков финансианализма и экономики доступа.
По всему миру идет процесс завершения трансформации капиталистического классового общества в сословное, а в перспективе в кастовое, состоящее из 0,1% лендлордов или хозяев, почти 10% их интеллектуальной, бытовой и военно-силовой обслуги и остальных 90% населения. Наиболее четко и выраженно такого рода процессы идут в США, Индии, России, Китае, Великобритании, а также в новых индустриальных странах по всему миру. Европа, особенно Западная, сопротивляется также как и в целом, наступлению экономики доступа. Однако, это, по всей вероятности, продлится не слишком долго.
Экономика доступа – реальная сердцевина воспроизводственных процессов на нисходящей фазе глобальной динамики. Её интеллектуальная обслуга лендлордов пытается прикрыть бессмысленными, но хорошо упакованными концептами, вроде четвёртой или третьей производственной революции, цифровой экономики и т.п.
Если отбросить наукообразную терминологию и посмотреть на реальные факты, можно констатировать следующее. В преддверии неизбежного терминального кризиса капитализма, отягощенного климатической турбулентностью и технологической сложностью, правящие группы всего мира озабочены решением одной единственной задачи – продлением насколько возможно более-менее стабильного состояния общества.
Задача стабильности принципиально решается лишь двумя путями: либо снижением внешней неустойчивости, либо повышением управляемости. Неустойчивость климата так же, как и динамика научно-технологического прогресса – это неуправляемые процессы. Единственный вариант – повышение внутренней стабильности, попытка, что называется, заморозить ситуацию перед разверзающейся пропастью.
Эта проблема, хотя и тщательно скрывается от сколько-нибудь широкой публики бенефициарами нынешнего порядка, решается повсеместно, опираясь именно на экономику доступа, алгоритмические общества и информационно-коммуникационные технологии. В Китае эти попытки получили название системы социального кредита или как её именуют на Западе – Цифрового авторитаризма, в Соединенных Штатах – капитализма наблюдения, экономики платформ или Алгоритмического общества, в России – Долгого государства «глубинного народа».
При всем различии, противоречивости и конкурентности этих проектов, их объединяет попытка остановить неизбежно наступающее время. Изложив нынешнюю трехконтурную картографию глобальной экономики, в следующий раз можно коротко сформулировать, в чем причины ошибки прогнозирования глобального кризиса, и когда он всё-таки, вероятно, начнётся.
Публикация: HRazvedka
