Хотелось бы начать с простой мысли: «идеология» и «образ будущего» — это, в сущности, синонимы. Потому что идеология и есть выстраивание этого самого будущего.
Еще более простая мысль: «образ будущего» и «образ прошлого» — зеркальные отражения друг друга. Можно по‑разному трактовать символику двуглавого орла (который выступал в мировой культуре в сотнях вариантов), но помимо всего прочего это символ единения прошлого и будущего. При этом я уверен, что речь идёт именно о зеркальной модели, примерно как нумерация лет до Р. Х. и после. Как «Оля» и «Яло» из известного фильма-сказки. Людям издавна свойственно ближайшее будущее сопоставлять с недавним прошлым, а далёкое будущее («Прекрасное Далёко») с неким Золотым веком. Так сказать, с «Прекрасным Давно», когда жили всякие разные Ахиллесы, Муромцы, Яо и Шунь и прочие Зигфриды с Кухулинами, когда были не Арзамас и Гвадалахара, а славянский Китеж и ацтекский Ацтлан.
Поэтому «идеология», по сути, и есть «темпоральный» планетарный двуглавый орел (или, если угодно, римский двуликий Янус), точка пересечения зеркальных осей времени.
Мы всё чаще и увереннее вводим в оборот слово «идеология». Хорошо, пусть будет идеология. Хотя с лингвосемантической точки зрения это слово не очень удачно.
Когда мы говорим об идеологии, мы неизбежно впадаем в смысловую путаницу.
Дело в том, что, как хорошо известно, уже у древних греков слова «идея» и «логос» были чудовищно многозначными. «Логос» — причина, смысл, мысль, учение, слово, число и т.д. «Идея» — понятие, представление. А тут ещё сакраментальный «Эйдос», который Платон, например, резко противопоставлял «идее», а Аристотель отождествлял с формой. Плюс — тоже греческие: «тип» и «морфе» («форма»), икона («эйкон» = «изображение», «образ»).
Можно смело утверждать, что слова «типология», «морфология», «идеология», «иконология» и какое‑нибудь «учение от образа» — это примерно одно и то же.
На разных этапах истории мы (и не только мы) очень «лихо» заимствовали греческие, а затем латинские и прочие другие корни и наскоро «монтировали» их в самые разные языковые сферы. К тому же в русском языке фантастически богатое словообразование. «Икона», к примеру, дала не только «иконографию» и «иконологию», но и «иконичность», «иконический», «аниконичность» и т.д., и т.п. В последние годы наука дошла и до «имагологии», «имиджелогии».
Слово «идеология» подарили миру французы в XVIII веке. Потом его подхватили Маркс и марксисты. А затем уже только ленивый не «полоскал это слово в своем семантическом корыте».
Получается так, что идеология стала плотно ассоциироваться с чем‑ то исключительно социально-политическим. Ну еще экономическим.
Можно, конечно, всячески идеализировать совершенно не идеологические по своей природе вещи, например, объявить русский борщ «мягкой силой», а Чебурашку — «идейной скрепой» нескольких поколений, т.е. Советского Союза и современной России. Можно искать и находить идеологию (социологию, политологию) во всём. Этим занимались, к примеру, многие русские (советские) литературоведы. Впоследствии эту литературоведческую школу назвали «вульгарной социологией». Что это значит? Грубо говоря: о чём бы ни писал Лев Толстой, он в конечном счёте выражал идеологию дворянства, и это — главное, что есть в творчестве «матёрого человечища». Россия, как всегда, в этом смысле шла впереди планеты всей: через несколько десятилетий те же мысли стал высказывать, например, Р. Барт. Но бог с ним, с Бартом.
Как уже было сказано, существует фундаментальная триада: идеология — образ будущего — образ прошлого. Так сказать, треугольник национального мышления, треугольник Русской Идеи.
В чём главная «беда» этого треугольника?
Условно я бы назвал эту «беду» «дурной синекдохой».
Синекдоха, как все мы помним из школьной программы, — это когда называем часть, а подразумеваем целое. Часть вместо целого. Иногда и наоборот. Но нас интересует именно «подмена» целого частью.
Что касается идеологии, то тут как раз в массовом сознании и работает «дурная синекдоха» (≈ вульгарная идеология). Лев Толстой — это всё‑таки далеко не только «идеология дворянства». Аналогично: сводить национальную идеологию только к экономико-социально-политическому «ядру-базису» и культурно-бытовой «периферии-надстройке» в функции некоей потенциальной «мягкой силы» нельзя. Карл Маркс нам тут очень сильно навредил. Думаю, основательно спутала нам карты и русская философия соловьёвско-бердяевского пошиба, которая базисом-ядром русской идеологии, вместо марксистского классовоэкономического, сделала религиозный. В национальной идеологии не должно быть никаких жёстких ядер и туманных периферий, того, что «называется», и того, что «подразумевается» (синекдоха). Национальная идеология — это синтез всего, от экономических программ до любви к берёзкам. Массовая вдохновенная жарка шашлыка на дачах на выходных — это не менее значимый компонент национальной идеологии, чем внесение поправок в Конституцию.
Собственно говоря, советская идеология «прогорела» на дурной синекдохе коммунистического строительства. Часть вошла в конфликт с целым. И всё рухнуло. Произошло разжижение «ядра» (политика партии), и «периферия» «попрала ядро».
Такие же синекдохи, соответственно, опять же мешают нам создавать образы прошлого и будущего. Прошлое опять же «синекдохически раскалывается», и происходит раскол в обществе.
Спросите Г.А. Зюганова, что такое СССР?
Он скажет: Гагарин, великие стройки коммунизма, победа в Великой Отечественной войне и т.д.
Спросите какого‑нибудь либерального дядю или тётю (сейчас это нередко одно и то же) о том же самом, и он скажет: репрессии, культ личности, психушки, тоталитаризм, КГБ и далее по списку.
Чистейшая вульгарная синекдохическая шизофрения. А где же ромашки с шашлыками? Не говоря уже о кефире с зелёной крышкой.
Отсюда же и образ будущего. Мы мыслим будущее либо как светлую утопию (зеркальное отражение улыбки Гагарина), либо как мрачную зловещую антиутопию (зеркальное отражение репрессий и психушек). И опять никаких шашлыков с берёзками. Скучно без березок и ромашек.
Идея создания синтетического образа прошлого (к примеру, «замирения белых с красными», о чём, в частности, настойчиво говорит и пишет А.А. Проханов) в нашей нынешней идеологии ради создания синтетического образа будущего, мне кажется, ключевая идея. При этом самое губительное для выработки идеологии — это сведение её к любой синекдохе, будь то синекдоха политизации, экономическая или религиозная синекдоха. Сводить всё к шашлыку тоже не стоит. Но уверен, что в национальной идеологии нет компонентов «более важных и менее важных». Никаких дурных синекдох, шизофрении, базисов и надстроек.
Публикация: Изборский клуб №3(89)
