Родился я в 1959 году в Москве, учился, работаю и живу тоже в Москве. Привезли из роддома на улицу Алабяна в селе Всехсвятском (ныне Сокол называют) и живу я сейчас тоже недалеко от этой улицы, около храма Всех Святых. По образованию я физик-теоретик, девять лет отработал по своей специальности, и отучился до этого 6 лет. Всю жизнь не просто интересовался, а изучал историю России, и сейчас этим занимаюсь профессионально.
Бойко — фамилия одного моего деда, а Великий — другого.
Прадед мой по отцовской линии Димитрий родом из села Высокое Скопинского уезда, так что, в некотором смысле, мы с матушкой Феодосией земляки.
Дед со стороны отца, Петр Михайлович Сиваков, был высокопрофессиональным инженером-электротехником, в 1920-х года работал на заводах в Харькове и Луганске. В 1930-х он был оклеветан, неоднократно арестовывался, незаконно репрессирован и сгинул в сибирских лагерях ГУЛАГа.
Дед, Василий Устинович Бойко усыновил моего отца и дядю в 1930-х и для меня был самым настоящим, очень любимым родным дедом. Происходил он из крестьян Полтавской губернии, был высок ростом, крепкий, черная борода, черные усы. В 1913 году был призван в конную гвардию, служил в Первом эскадроне Конногвардейского полка Его Императорского Величества. Сподобился чести приветствовать Императора. Благословение получал от него.
В первые дни войны, в августе 1914, в составе Конной гвардии он был брошен на Восточную Пруссию на Кенигсберг. После этой атаки в эскадроне осталось чуть больше половины личного состава. Гвардию не жалели тогда, ее бросали на прорывы, атаки. Дед прошел всю Первую Мировую войну, Бог его хранил. Был ранен, но ранения были относительно легкие, молодой был, крепкий телом и духом.
Надо сказать, что хотя деду в 1941-м году было 47 лет, и после Первой Мировой он стал инвалидом третьей группы, он пошел на войну добровольцем. Был в ноябре 1941 г. с парашютом сброшен за линию фронта, во главе диверсионного отряда, и в 1942 году стал командиром Оршанской зоны партизанского движения Белоруссии.
Мой отец и его старший брат тоже воевали. Отец родился в 1925 г. в поселке Штеровка, между Луганском и Донецком.
Два года, с конца 1943-го и до Победы, отец был на фронте, командовал взводом огневой разведки, наводившим огонь нашей артиллерии на вражеские позиции.
Многим в своей жизни я обязан тому, что перед моими глазами были примеры отца и дедов. И вот что интересно. Один из моих дедов и отец были членами КПСС, но никто из них никогда не восхищался Лениным или богоборческой большевистской идеологией. Они всегда сражались за Россию и трудились для России. Тогда Россия называлась СССР, и они трудились для СССР, но это был труд во благо Отчизны, они уважали и любили своих предков.
Другой дед со стороны матери, Пётр Кириллович Великий, был краснодеревщиком, мастером - золотые руки. Он рассказывал, что до революции жил гораздо лучше, чем в советское время, хотя оставался таким же высококвалифицированным рабочим.
Он был уже немолод, но тоже пошел на фронт добровольцем, защищал Москву. Сражался, отморозил легкое и был ранен, потерял несколько пальцев руки и был комиссован. Оба деда были инвалидами войны, но они эту инвалидность не выставляли напоказ.
Дед Пётр Великий открыто верил в Бога. Не знаю, ходил ли он в храм, наверное, ходил. Когда мне было лет шесть - семь, мы с ним разговаривали о Боге. Он всегда говорил, что неверующих нет, только один верит в одно, другой в другое. Помню, как он на каверзные вопросы отвечал: «А как Сталин говорил? Артиллерия – бог войны! Если Сталин говорил, что артиллерия бог войны, значит - Бог есть? Что вы хотите против этого сказать? Вы хотите Сталина, что ли поправить?». Дед, безусловно, был глубоко верующий человек. Он очень добрым был человеком.
Надо сказать, что мне повезло с семейством: с родителями, с дедами и бабками, потому что все в большинстве своем хорошо относились друг к другу и меня любили все, как фактически единственного наследника, потому что у меня не было братьев. Была младшая сестра сводная по отцу, но она умерла в юности.
Все детство я ходил мимо московского храма во имя Всех Святых на Соколе, но первый раз оказался в деревенском храме и пробыл там долго, несколько часов, когда мне было лет двенадцать.
Тогда хоронили мою двоюродную прабабушку Марию. Моя бабушка Анна поехала на похороны со мной, на станцию Завидово. Изба была такая традиционная русская, народу в ней собралось много и, конечно, там до отрока никому дела не было, и я отпросился с мужчинами рыть могилу. Могилу рыли глубокую, долго, это было в январе, мороз крепкий, я замерз, и священник меня пустил в зимний храм в Завидово. Я очень долго там находился, один, обходил все, рассматривал внимательно иконы, мне очень там понравилось, все было очень необычно и мне было очень хорошо, не хотелось уходить. Единственное, что мне очень хотелось — какую-то икону себе взять. Не то чтобы снять со стены и взять, а просто каким-то образом получить икону. Я так захотел икону, что даже с бабушкой Анной этим поделился, хотя знал, что она это не одобрит: она была членом партии и к вере в Бога относилась спокойно, но неодобрительно. Да и иконы там нигде не продавались, они в советское время вообще не продавались.
А на следующий день, когда двоюродную прабабушку похоронили, ее родной внук мне сказал: «Вот, мы поминали нашу покойницу, рабу Божию Марию и священник передал тебе эту икону». И он дал мне складень старинный, металлический, трехстворчатый, правда одной створки не было. На одной створке была икона Святителя Николая Николы Можайского, на другой – Сретение Господне и Вход Господень в Иерусалим. Такое чудо прямо. И вот эта икона до сих пор со мной, стоит в комнате, где я сплю. Хотя я не был тогда крещеным, и не особенно рассуждал про это, но в глубине души была Вера.
А в 1975 году, в восьмом классе, мы с другом поехали в Троице-Сергиеву Лавру. У меня было желание купить икону и Библию. Все обошли, посмотрели, вышли из Троицкого собора и стояли около него, как вдруг оттуда вышел Патриарх Пимен. Он появился как-то незаметно, может быть, через Серапионовы палаты вошел в собор, но я тогда подумал, что через подземный ход. Людей было немного, человек сорок, все выстроились, сделали Патриарху коридор. Мы с другом стояли поодаль, но он подошел, сделав несколько шагов, и благословил нас. А мы поклонились ему, хотя оба не были крещеными. Это благословение пребывает со мной всю мою жизнь. В церковной лавке тогда я купил бумажную иконку преподобного Сергия Радонежского.
А Библию зеленого цвета и небольшого формата я приобрел, когда уже оканчивал институт. Купил на Кузнецком мосту в Москве у одного монаха или священника. Он мне сказал замечательные слова. Я у всех спрашивал: «Нет ли у Вас фантастики?» Он посмотрел на меня и говорит: «Наша жизнь настолько фантастична, что никакой фантастики из книг не нужно!» Надо сказать, что эти слова я запомнил на всю жизнь, и они совершенно подтвердились.
После школы я поступил в Московский инженерно-физический институт, на кафедру теоретической и ядерной физики. В теоретической физике меня интересовали больше вопросы устройства материи, вопросы космогонические, вопросы мироздания.
Серьезным событием стало для меня, как и для всей России, празднование 600-летия Куликовской битвы. Тогда наша российская общественность воспряла духом, к 1980 году появилось много разных публикаций и о самой битве, и о благоверном Великом Князе Дмитрии Донском, и о преподобном Сергии Радонежском. Соответственно, мы заговорили о Вере и Боге. У нас в МИФИ в 1980-м году читался цикл лекций, посвященных славной дате. Выступали очень интересные люди, и среди них был, если я не ошибаюсь, Владимир Антонов (хотя, может, его и не так звали). Такой среднего роста, средней комплекции, интеллигентный человек в очках, читал нам «Курс лекций о Древнерусском искусстве». Показывая слайды, рассказывая о сюжетах икон и фресок, он, по сути, рассказывал Священное Писание, то есть просвещал нас в основах христианской веры. Человек он был глубоко верующий и глубоко знающий. Его рассказы о житии иконописца преподобного Андрея Рублева, Сергия Радонежского, о исихазме, о губительном экуменизме, о Российской иконописной традиции, вообще о России православной, заложили во мне основу умной веры. К полученным мною тогда глубоким знаниям я обращаюсь и сегодня.
Еще до крещения меня чуть было не выгнали из комсомола за веру в Бога. Я работал на оборонном предприятии. В июле 1984 года некоторые обстоятельства заставили меня уехать из Москвы на несколько дней. Я просил оформить эти дни за свой счет, но собрали собрание и стали отчитывать меня за прогулы. Я довольно спокойно пытался объяснить свой поступок, и вдруг один из моих обвинителей почему-то в лоб меня спрашивает: «А ты, наверное, в Бога веруешь?» Я говорю: «Верую, наверное!» Тут вопросы про трудовой проступок отпали, и ретивые комсомольцы начали исключать меня из комсомола, а это означало в то время «волчий билет» и запрет на работу по профессии физика. Но старшие товарищи их через пару недель поправили, сказали, что если за прогул он кается, то глубоко копать не надо.
В 1988-м году я женился на замечательной девушке, мы расписались, сыграли скромную свадьбу. А в январе 1989 года мы с женой Анной приняли важное решение и вместе покрестились. За три с половиной года до этого, как бы случайным образом, в субботу, я оказался в московской Кузнецкой слободе и зашел в храм Святителя Николая в Кузнецах. Этот храм не закрывался даже в страшные богоборческие гонения в 1920-х и 1930-х годов. С 1950-х до 1980-х годов там был настоятелем ученик святителя Серафима Соболева, Софийского чудотворца, замечательный пастырь и проповедник протоиерей Всеволод Шпиллер. Там мне очень понравилось, чувствовалась, как я потом понял, Благодать Божия, и я про себя подумал: если буду креститься, то именно в этом храме. Крестил нас протоиерей Александр Салтыков. Мы его не знали, просто пришли в храм, он нас встретил, и мы договорились о крещении. Сейчас он известный священник и по-прежнему наш духовный наставник, а тогда не так давно принял священнический сан (хотя был весьма уважаемым искусствоведом и преподавателем, сотрудником музея древнерусского искусства и иконописи имени Андрея Рублева, о чем мы узнали позже). Он нас крестил вместе, потом венчал, потом крестил двоих наших младших детей, а старшую дочь крестил его двоюродный брат, протоиерей Владимир Воробьев, который тоже служил, а сейчас настоятельствует в этом храме. Собственно, именно отец Александр Салтыков и рассказал мне много позднее, в 2006 году, когда на меня начались серьезные гонения, о матушке Феодосии...
После окончания МИФИ я 9 лет работал в научных институтах, сначала в НПО «Астрофизика», а потом в Московском государственном университете имени Ломоносова, в отделе физики плазмы НИИ ядерной физики при Университете, потом этот отдел назывался Центром микроэлектроники. В НПО «Астрофизика» я занимался математическим расчетом высокотемпературной плазмы, которая возникает в газоразрядных лазерах, в НИИЯФ-е при МГУ занимался низкотемпературной плазмой, которая обеспечивает травление микроэлектронных плат, тоже расчетами, и отработал в МГУ где-то 6 лет, с 1986-го года по 1992-й. Там же я познакомился со своей супругой. Она оканчивала Геологический факультет МГУ. Вместе с дипломом она получила свидетельство о браке. По специальности я работал до 1992 года. А в 1992-м году наш отдел сократили в два раза, потом еще в два раза, а потом многим из оставшихся урезали зарплату в два раза. Я понял, что пора уходить.
Та наука, которой я тогда занимался, стала государству не нужна, и мне не приносила удовлетворения. Куда как больше меня интересовали вопросы мироздания. В Церковь я пришел, когда уже сознательно начал изучать Священное Писание, иконопись, историю, интересуясь именно этими вопросами.
Когда в конце 1992 года я ушел с работы, то занялся предпринимательской деятельностью. Сначала это были операции на фондовом рынке – ваучеры, акции алюминиевых и других предприятий. Рынок был растущий, зарабатывать было относительно несложно. Надо сказать, что я очень благодарен преподавателям Московского инженерно-физического института и кафедры теоретической ядерной физики в особенности за то, что нас научили мыслить и заниматься самообразованием. И экономику, и юриспруденцию, и налоговое право и фондовый рынок я освоил практически сам.
Создал компанию «Вашъ Финансовый Попечитель», не на каких-то там связях, родственных или дружеских я свое дело построил, а просто на знании и умении работать своем и своих близких сотрудников. Милостью Божией мы через кризисы проходили. Я помню первый год, мы взяли займы в ваучерах — а потом ваучер вырос в цене в два раза, и пришлось отдавать в два раза больше, чем взяли, очень было тяжело. Какие-то были просчеты в инвестициях, но, в целом, то, что мы инвестировали в акции алюминиевых предприятий, дало большой эффект и акции существенно выросли в цене, поэтому мы заработали достаточно серьезные деньги в первые годы.
Когда появилась возможность, уже с 1993 года, мы стали помогать разным церковным общинам. В 2000 году за это я был представлен к ордену преподобного Сергия Радонежского архиепископом Иваново-Вознесенским и Кинешемским Амвросием (Щуровым).
Много было всяких сложностей, кризисов, а то и просто опасных ситуаций. Но мы с компаньонами всегда старались действовать по закону. Даже если наши конкуренты поступали с нами плохо, мы не старались ответить тем же или сделать против них что-то незаконное, а решали вопросы в судах, обращались к прессе, к общественности.
Так же мы действовали, когда в 2002 году начали большой проект в Московской области. Во многом меня к этому проекту подвигли события 1995 года. Тогда я решил участвовать в выборах в Госдуму, чтобы послужить стране и народу, и выбрал регион, с которым у меня не была связана ни предпринимательская деятельность, ни какие-то личные интересы: сельский Кинешемский округ Ивановской области. И хотя это было несколько авантюрно, потому что я там практически никого не знал, приехав туда за 1,5 месяца до выборов, но в итоге занял третье место, разделив, фактически, второе с крупнейшим предпринимателем этого округа. Победил тогда коммунист Тихонов, он потом стал губернатором Ивановской области. Позже он стал главой отделившейся от Зюганова части компартии, сейчас он уже умер. Так вот, когда я рассказывал ивановским избирателям, как я хорошо буду представлять их интересы, они, конечно, спрашивали: «А что ты сделал в своей жизни? Чего ты достиг?». Понятно, что успех на фондовом рынке простым людям было трудно объяснить, и у меня осталась мысль, что нужно сделать что-то практическое, ясное, всем понятное.
Когда в 2001 году был принят новый Земельный Кодекс и начались операции с землей, мы решили купить в одном районе несколько сельхозпредприятий и на базе них сделать и образцовое сельхозпредприятие, агрохолдинг и курорт мирового уровня, «Рузскую Швейцарию», как мы его тогда называли. Такое место, где курортные отели, места для летнего и зимнего отдыха, расположенные в живописных и экологически чистых местах, будут соседствовать с успешно работающими сельхозпредприятиями, производящими экологически чистую, качественную продукцию: молоко, овощи, зерно. Позже я понял, что название было ошибочным: нельзя древнюю русскую землю, еще в 1328 году упомянутую в грамотах Великого Князя Ивана Даниловича Калиты, ставить рядом с такой же по возрасту Швейцарией, и мы изменили название на «Благодатная Руза». Рузский район, в котором мы начали работать, удален от Москвы примерно на 100 километром, но экологически благополучен. В это время сельхозпредприятия района хотя и работали, но испытывали очень серьезные экономические трудности. К одним руководителям сельхозпредприятий обращались мы, другие, узнав о нас, обращались к нам сами. Одно за другим эти хозяйства стали с нами сотрудничать. Мы погасили долги, которые у них были, закупили технику. Потом на базе двух хозяйств создали акционерные общества и начали инвестировать в них, понемногу развивать эти два хозяйства.
Летом 2003 года в нашем районе началась массовая скупка земли у бывших колхозников. Начали ее не мы, а наши конкуренты, которые, не вдаваясь ни в какие особенно объяснения, просто выставляли машину с объявлением: «Покупка паев за сто тысяч рублей». Тут же выстраивалась очередь желающих продать. Они ничего не говорили о своих планах, не общались с руководителями хозяйств, просто скупали права на землю, акции, доли, паи.
А мы действовали открыто, публично, встречались и с главами района, и с руководителями, и с сотрудниками предприятий, рассказывали о наших планах: и о развитии сельского хозяйства, и о будущем развитии района как курортного. Руководители и работники хозяйств встали на нашу сторону, потому, что знали нас, и мы уже что-то сделали для развития хозяйств. Мы вынуждены были залезть в немалые долги, брать большие кредиты и тоже начать скупку паев, долей и акций. Опыт у нас был, у нас это технически получилось лучше, чем у конкурентов.
Мы начали развивать приобретенные 8 сельхозпредприятий. Приобретали технику, реконструировали фермы, молочный завод. Организовали производство «Рузских молочных продуктов». Делать это надо было на твердом основании Веры наших отцов, поэтому девизом мы избрали «За национальное возрождение России», «За Святую Русь». С января 2006 года мы организовали преподавание курса «Основы православной культуры» в школах Рузского района, преподавание велось до 2018 года практически во всех школах (сейчас в кризис на него средств не хватает). Но в 2005 году по Московской области начались уголовные дела, связанные с незаконной скупкой земли. И нас обвинили в том, что земля была нами куплена якобы с нарушениями. Предполагаю, что кто-то хотел отнять у нас землю. Дело закрутилось и длится до сих пор, пятнадцать лет, рекорд уже, за это время несколько раз сменились руководители следственной группы, и суды идут. В феврале 2016 года «большое» дело на 4 тысячи якобы потерпевших уже закрыли за отсутствием состава преступления, но «маленькое» на 298 человек, которые ничего никому не продавали, продолжается...
Уголовное дело было возбуждено в феврале 2006 года, в нашем офисе провели обыск, изъяли все, что смогли унести, не разбирали, имеет это какое-то отношение к земле в Рузском районе или нет. Следственная группа вела себя жестко, запугивали сотрудников, угрожали, не давали работать. Ни предоставление документов, ни подробные объяснения, показания о нашей деятельности никакого прямого эффекта не имели. Мы, конечно, молились, и всех, кого возможно, просили молиться о нас, очень нужна была молитвенная поддержка, потому что во всей этой истории было с самого начала что-то нечеловеческое, какая-то злоба против нас иррациональная. Несмотря на уголовное дело, мы старались работать, как обычно.
В январе 2007 года по благословению протоиерея Александра Салтыкова я был на Святой Горе Афон. Вернулся к открытию выставки «Свет миру» в Манеже, которую мы проводили по благословению Патриарха Алексия II. Это была одна из первых всероссийских выставок современной иконописи и церковных художеств, прошла она замечательно. На открытии был Патриарх Алексий, представители Правительства, Думы, генералы ФСБ и МВД. «Известия» опубликовали фотографию с открытия, на которой я стою рядом с Патриархом и протоиереем Александром Салтыковым. А попутно выяснилось, что я, оказывается, нахожусь в федеральном и международном розыске, хоть я и не скрывался. И мне сказали, что скоро меня арестуют. В общем, ситуация складывалась очень тяжелая и казалась безвыходной.
В это время от протоиерея Александра Салтыкова, настоятеля храма Воскресения Христова в Кадашах, я услышал о матушке Феодосии, к ней ездили некоторые его прихожане. Отец Александр, который знал о наших тяжелых обстоятельствах, сказал, что она человек святой жизни, молитвенница, помогает страждущим, и порекомендовал к ней съездить.
И вот, в начале февраля, мы поехали с супругой Анной к матушке Феодосии. Ехали вечером, по словесному описанию, боялись, что не найдем дорогу, но добрались без особых приключений. Еще до поездки внутреннее напряжение дошло во мне, можно сказать, до предела. Мне казалось, что я в тупике. Когда мы подъехали к матушкиному скромному дому, я увидел много людей, большую очередь, и понял, что сейчас разрыдаюсь: слезы текли из глаз и рыдания сдавливали горло. Человек я не слезливый, и, конечно, постарался, чтобы этого никто не увидел. Жене сказал: «Иди, иди!» У меня появилось ощущение, что я попал в особое святое место, к святому человеку, где мне откроется моя судьба и будет шанс её изменить через покаяние, ощущение, что эта дверь ведет в высшие духовные миры, где рядом — проход в Царствие Небесное для кого-то, а для кого-то и нет. Как бы сейчас преддверие Божьего Суда, где мне будет что-то сказано, что-то откроется, и это станет очень важным. Хотя никто меня особо не настраивал, и не готовил к чему-то необычайному. Отец Александр только сказал: «Вот съезди!» И историю матушки Феодосии я не знал, ничего не читал о ней в интернете, да тогда и не было особенно ничего. То есть это было совершенно внутреннее чувство.
В тот вечер несколько батюшек служили у матушки, кажется, полунощницу и молебен. Помню, был крепкий мороз, и мы смогли войти в терраску, чтобы помолиться вместе со всеми. Было радостно, и эту службу я как счастливый момент жизни помню до сих пор.
А потом матушка начала принимать. Всем было сказано, что она плохо себя чувствует, поэтому проходить нужно быстро. Из-за мороза мы остались стоять внутри дома, и я видел, как матушка принимала сначала священников, потом своих земляков, а потом приезжих. Порой было слышно, кто что говорил. Меня поразило, что местные жители шли к матушке, как к своей родной маме. Там были пожилые люди, они с ней говорили сердечно и просто: «У меня корова плохо доится». «У меня муж заболел». «Мой муж опять на Катьку накричал». И что удивительно, я слышал, словно стоял рядом, как матушка им отвечает, как дает советы, увещевает. Слов конкретных не слышал, но слышал ее голос. Люди выходили от нее спокойные, радостные. Было впечатление, что они ходят к ней очень часто, и она их всех знает, как свою семью.
Когда дошла очередь, мы зашли вместе с супругой. Я начал рассказывать о своих бедах, о несправедливых на меня гонениях. Матушка сказала: «Пишите жалобы». Я говорю: «Мы пишем, а нас не слышат и читать не хотят». И уже, на пике эмоций, я спросил: «Матушка, как быть?» Она тоже собралась, на какое-то время прикрыла глаза и сказала: «Пиши на самый верх, там тебе помогут». И я ощутил, что эти ее слова – результат внутренней работы, осмысления ситуации и, конечно, молитвы. Сказала она это с внутренним усилием, буквально как из последних сил.
Россия - моя страна, скрываться я не намеревался. Уехав от матушки, мы направились в Оптину пустынь, и старец Илий (Ноздрин) мне сказал: «Господь не простил Россию за предательство Царя, за революцию. Нет Воли Божией строить курорты. А вот сельским хозяйством заниматься нужно». Через неделю после возвращения в Москву, меня арестовали. Притом арестовали буквально в трехстах метрах от Следственного комитета МВД, на Воздвиженке, то есть, на улице Воздвижения Честного Креста Господня. Я был тогда на встрече в ресторане с характерным названием "Next Door" (следующая дверь). Тюрьма стала следующей дверью, новым этапом в моей жизни. И много дала в смысле духовного познания.
Привезли меня в СИЗО №99/1, это спецтюрьма на территории СИЗО «Матросская тишина», уже позже ее стали называть «Кремлевским Централом». Следователь мне сказал, что оттуда на свободу не выходят. Он не угрожал, просто констатировал факт: прецедентов не было. Выпустили, правда, по решению суда Евгения Адамова, бывшего министра атомной энергетики. Месяца три или четыре мы с ним сидели в одной камере.
Там существует такое правило. Кто сознается в том, в чем обвиняют, тому послабление. А того, кто виновным себя не признает, нужно подпрессовывать. И вообще любого человека, который держится твердо, надо подпрессовывать. Это так заведено, вне зависимости от личностей.
Я виновным не был и себя виновным не признавал. Писал много жалоб, раз сорок ездил на суды, обжаловал действия следствия. А ко мне на свидания никого не пускали: не пускали ни детей, ни супругу, ни маму. Через суд я добился того, что к концу первого года детей в СИЗО начали пускать. Содержали меня, по сравнению с сокамерниками, достаточно жестко. То, что можно было передавать им, мне было нельзя.
При этом, надо сказать, я давал показания. Мой совет всем, кто оказывается под следствием, попадает в тюрьму, но считает себя невиновными: давайте показания, не закрывайтесь. Общее количество допросов на сегодняшний день составило свыше ста шестидесяти пяти, по несколько часов каждый. Некоторые были по десять часов. В результате, следователи понимали, что я не виновен. Большинство работников этой следственной группы, уходя из нее, жали мне руку и говорили: «Мы Вас поддерживаем, держитесь». Несколько человек из тех, кто были прикомандированы к следственной группе, написали рапорт: «Я не хочу в этом участвовать, отпустите меня обратно в мой город такой-то».
Старец схиархимандрит Илий (Ноздрин) и мой тогдашний духовник, отец Алексий Аверьянов, благословили меня каждый день читать полностью утренние и вечерние молитвы, а также два акафиста: Покрову Пресвятой Богородицы и Архангелу Божиему Михаилу. В воскресные и праздничные дни старался читать Третий и Шестой часы, молитвы Божественной литургии (Изобразительные) и канон праздника, акафисты святым. Тексты их передавали в письмах. У меня были бумажные иконы, хотя их охранники иногда обрывали, когда я выходил на прогулку. Смастерил я и лампадку, старался, чтобы она горела неугасимо, хотя и ее тоже охранники разрушали. Лампадка была разборная, она при необходимости превращалась в сосуд для растительного масла.
Священников ко мне не пускали. Я писал заявления, что хочу исповедоваться, встретиться с духовником. Когда не пустили протоиерея Алексея Аверьянова, я попросил пропустить протоиерея Александра Салтыкова. Он приходил в тюрьму, ждал часа три, но и его не пустили. Хотя к моему соседу по камере, который тоже не признавал себя виновным, приходил духовник и им давали общаться в комнате для работы со следователем по два – три часа.
Несмотря на все скорби, Милость Божья ощущалась постоянно. Однажды я находился в карцере около трех недель (конечно, не по закону), и было мне совсем тяжело. Вдруг, в воскресенье, перевели в большую камеру с окнами. Хотя в выходные этого не делали: все охранники тоже отдыхали. Я увидел в этом именно Милость Божию.
Конечно, связь с Богом, Святой Троицей, в тюрьме была более тесная. Человек может достигать такой связи и в обычной жизни, но в ситуации, когда ты на грани, очень хорошо начинаешь понимать, что по – настоящему важно, а что – просто шелуха. В тюрьме нет многого того, что в обычной жизни отвлекает от Бога. В одном из жизнеописаний новомучеников и исповедников Российских был случай со священником, который в 1950-х годах вернулся из лагеря. Он говорит: «У вас в миру тут все просто, но в зоне я был ближе к Богу!» И его через несколько месяцев его опять забрали. Вот так искренне он сказал, и Господь его услышал.
Я не хочу попасть в тюрьму вновь, но очень хорошо понимаю, что это испытание приблизило меня к Богу [Эти строки писались до нового моего ареста по другому клеветническому обвинению в июне 2019 года].
К концу моего пребывания в тюрьме со мной произошло следующее. Помню, как я молюсь перед иконой Царственных Мучеников, и мысленно обращаюсь к Господу: «Господи, если тебе будет угодно, чтобы я в заключении окончил свои дни, пусть будет так. Если нужно мне просидеть много лет, я готов, если на это есть Твоя Святая Воля!» После этого, буквально через две недели, меня освободили.
В августе 2008 года мне в очередной раз Мосгорсуд продлил срок предварительного заключения (до 21 месяца), меня отказались выпускать под залог или под подписку о невыезде. Я в очередной раз написал жалобы на 18 страницах в Верховный суд России. Верховный суд России меня и освободил. Так исполнились слова матушки Феодосии: «Пиши на самый верх!».
Произошло это следующим образом. 1 октября 2008 года Верховный суд России вынес постановление о признании Царственных страстотерпцев репрессированными со стороны Республики России в 1917-1918 годах. То есть о том, что убили их не по частной инициативе каких-то отдельных злодеев большевиков, а была репрессия со стороны злодейских богоборческих органов: советского правительства и «законодательного» и «судебного» органа ВЦИК Совета депутатов. А на следующий день рассматривалась моя жалоба. Я выступал перед Верховным Судом по видеосвязи, и вначале сказал: «Поздравляю вас! Вчера Верховный суд признал, что Царственных Мучеников репрессировали незаконно. Это замечательное событие». И вдруг председатель говорит мне в ответ: «Спасибо!» Меня это поразило, я же был для них простым зеком. А дальше я изложил свои обстоятельства. Сказал, что ни от кого не скрывался и не собираюсь скрываться, что невиновен в предъявленных обвинениях. Сказал, что, если даже будут гнать меня из России, то никуда не поеду. Сказал, что даю показания. Следствие закончилось, я знакомлюсь с делом, и прошу выпустить меня. И Верховный суд, приняв во внимание, что моя вина не установлена, что характеризуюсь я исключительно положительно, за меня ходатайствует много священников и известных людей, заменили мне арест на залог в 50 миллионов рублей. Эти деньги потом собрала компания. И случилось чудо, меня выпустили из тюрьмы. Отсидел я двадцать месяцев, без одной недели.
Много людей молились о моем освобождении и в России, и на Святой Горе Афон. Матушка Феодосия молилась усиленно, это безусловно.
Пока я был в тюрьме, моя супруга ездила к матушке и тоже просила молитв. Матушка Феодосия сказала: «Не волнуйся, отпустят!»
Отпустить-то отпустили, но и под залог, и под подписку о невыезде (такая двойная мера была излишней, незаконной). Еще семь с половиной месяцев я не мог выезжать из Москвы. Мосгорсуд впоследствии подписку снял. Я узнал об этом 30 мая 2009 года, и сразу же, в первых числах июня, мы с супругой поехали к матушке, а потом и в Оптину Пустынь, повторили наше паломничество до моего заключения, когда в феврале 2007 года после Скопина мы побывали и у старца Илия (Ноздрина).
Когда мы ездили к матушке, каждый раз на пути бывали какие-то, пусть небольшие, но испытания. Как всегда в человеческой жизни, враг рода человеческого хочет сбить с пути. Чего только не случалось по дороге: и колеса пробивало, и давно знакомые повороты проезжали, и мелкие аварии происходили. Но вот что интересно: все эти приключения случались только по дороге из Москвы. Обратно, по матушкиному благословению дорога всегда казалась быстрее и легче, и какими бы мы уставшими себя не чувствовали, даже если возвращались без ночевки и без большого отдыха, доезжали до дома всегда благополучно!
Когда мы ехали с супругой второй раз, почему-то у меня после тюрьмы засело в голове, что ближайший город к матушке не Скопин, а Михайлов. И мы свернули к городу Михайлову, спросили, где поселок Октябрьский, и нам показали дорогу к такому поселку. Он оказался в чем-то похожим, хотя мы не могли узнать дороги и, казалось, часа полтора ездили по этому михайловскому Октябрьскому, пытались найти матушку Феодосию. Как наваждение какое-то. В половине четвертого утра стало светать, появились редкие прохожие, но никто из них ничего о матушке Феодосии не знал. Часа в четыре мы подъехали к лавочке, где продавались вино и водка. Лавочка открылась, начали подъезжать выпившие люди. Почему-то в четыре утра водка пользовалась спросом. Наконец, мы нашли человека, который сказал: «Матушка Феодосия не здесь, она в Скопине» Даже в этом, другом, Октябрьском кто-то знал матушку Феодосию! Тут же все встало на свои места, и мы поехали в Скопин.
Из-за нашей ошибки к матушке мы опоздали и попали только на следующий вечер. Она в этот раз была более бодрая, хотя прошло два с лишним года после последней встречи. Я ей говорю: «Вот, матушка, меня отпустили, но дело еще не закончено, меня могут еще как-то посадить». Она посмотрела на меня и говорит: «Ну, ты же на свободе? Все! Раз тебя отпустили, значит уже не посадят, ты будешь на свободе!» Все мои страхи отошли.
В тот приезд я стал рассказывать матушке, что у меня есть желание потрудиться для возрождения России. Я не помню точно, как я эту мысль сформулировал, но видимо, как-то громко сказал, что хочу послужить возрождению Святой Руси, обратить русских людей к покаянию за грехи свержения Православного Монарха, попустительство убийства всей Царской Семьи и тем самым способствовать обращению людей к Богу. Матушка Феодосия внимательно слушала, а потом очень живо поинтересовалась, глаза у нее засверкали, она приподнялась и сказала звонко: «А как ты хочешь это сделать?» В ее словах был совершенно конкретный интерес. «Мы собираемся организовать написание профессиональными православными историками и издавать книги по правдивой истории России. Надо, чтобы народ узнал истинную историю своей Родины, которая созиждилась Верой Христовой, осознал, прочувствовал свое грехопадение и до, и после богоборческой революции». Она говорит: «Ну, да, хорошо». — «Матушка, благословите?» — «Да, благословляю!».
Из этого разговора я понял, что это был главное матушкино дело. Свой молитвенный подвиг она совершала именно для возрождения России, Святой Руси! Для спасения людей и всего народа Российского.
М.Ш.: Почему Вы это поняли?
В.Б.-В.: Она меня спрашивала так серьезно. Она всю жизнь молилась об этом, а тут пришел я, и говорю, что тоже хочу попытаться что – то сделать в этом направлении. И ей было любопытно, как? Было понятно, что речь идет об общем деле, в котором она — одна из главных участниц и, конечно, много главнее меня, грешного. В ее вопросе звучало и предупреждение о грядущих искушениях на меня.
Матушка и с другими людьми общалась на эту тему. Она не только молилась о том, чтобы ее окружающим было хорошо в их повседневных делах. Ее интересовали вопросы ювенальной юстиции, вопросы образования. Она очень много молилась, чтобы не было разрушено традиционное русское образование, сформированное еще в благословенное Царское время, которое позволило нам и в космос выйти и атомные станции первыми строить, чтобы не начал бы действовать новый разрушительный закон об образовании. Я своими ушами слышал, как человек, который со мной приезжал, разговаривал с ней на эту тему. Матушка Феодосия была и есть молитвенница за Святую Русь!
Когда я выходил от нее, сердце сжималось, я думал: «Вот матушка лежит, прикованная к постели. Понятно, что она — ангел Божий во плоти, но одновременно ведь и живой человек. Как же, должно быть, по-человечески она страдает! Как же жалко ее! Что мои проблемы, какая там тюрьма по сравнению с тем, что испытывает она, каждый день много лет. Как надо благодарить Бога за все, что есть у нас!»
Я ездил к матушке пять или шесть раз. Как-то, когда мы опоздали и прием уже закончился, я ходил около забора и понимал, что матушка никуда не делась, она там, в доме, молится или отдыхает. Но меня не оставляло ощущение, что дверь в иной, высший, духовный мир, которая приоткрывалась здесь для множества приходящих, временно закрыта. До следующего приема.
Теперь, когда матушки в земном смысле не стало, нужно обязательно сделать музей и часовню на том месте, где проходил ее подвиг. Это место святое!
Интересно, что жила матушка в совершенно простом, рядовом месте. Почему? Потому что матушка была с Россией. А облик России и ее достаток, ее богатство не в стеклянных башнях, понастроенных в Москве, (хотя Москва — это сердце России) и в других крупных городах. Сейчас Россия такая и есть, какая она была вокруг матушкиного дома. А самое главное, что в такой, внешне порой бедной стране — есть особенные, золотые люди!
Как-то в очередной раз у нас в Рузе разбили памятник-идол богоборцу и человекоубийце Ленину. Когда я рассказал матушке об этом, она сказала: «Ну хорошо, хорошо!»
Я, конечно, рассказывал о нашем тогдашнем главе района Олеге, крестнике прежнего губернатора Громова, о его ужасном воровстве. О том, как мы пытаемся поднимать сельское хозяйство, а он нам не дает. Она говорит: «Ох! А я за них молюсь, молюсь, молюсь, молюсь, я уж столько за них молюсь!» Меня поразило, что она молится за этих прохиндеев и коррупционеров. Для этого надо иметь великую духовную силу. Матушка молилась за тех, кто оказался во власти, и набивал карманы вместо того, чтобы заботиться о людях. Она молилась, чтобы они отвратились от зла, освободились от своей коросты.
Когда я ехал к матушке, то спрашивал благословения на поездку у духовника. Он часто что-то посылал ей, и каждый раз передавал поклон. И другие чада его к матушке ездили. Однажды я подумал: «А как матушка в этот раз воспримет батюшкин поклон? Ей, наверное, все поклоны передают. Ну что тут такого, передал еще один священник поклон. Священники-то у нее под дверью в очередь стоят». И вот я зашел к матушке, перекрестился и говорю: «Матушка, мой духовник протоиерей Алексей Аверьянов передает Вам поклон!», — и сам поклонился. Она в ответ приподнялась, при том достаточно сильно, и звонко говорит: «И ему передай поклон!» И тоже поклонилась. Она довольно сильно приподнялась в постели, и без посторонней помощи. Я не помню, чтобы она что-то подобное делала, ни до, ни после. Это был ответ на мои мысли.
Когда я к ней шел и о чем-то думал, то получал ответ не только на вопрос, который задавал, но и на свои размышления. Матушка давала понять, что происходит духовное общение. Так и в этом случае. Про отца Алексея распространялось много клеветы, и мне хотелось понять, как к этому относится матушка Феодосия, и на этой встрече я получил такой ответ.
Меня удивило, что она запомнила и меня, и ситуацию с тюрьмой, и с изданием книг. Любовь Гармаш, с которой мы туда ездили, как-то рассказывала мне, как ей матушка передала через келейницу, что молится за меня, и называла Васенькой. Так меня называет только мама.
С Любовью Гармаш, духовным чадом матушки Феодосии, мы ездили к великой старице два раза. Любовь Степановна передавала через Клавдию Акимовну, что она едет. И оба раз нам открывался какой-то коридор. Все шло, как по маслу. Помню, мы приехали, прием заканчивался. Мы вышли из машины, а нам открыли дверь, потому, что люди от матушки выходили, но как бы и для нас.
Запомнилась поездка с моим тестем Владимиром Антоновичем, ныне покойным. Ему тогда уже было за восемьдесят. Мы приехали, а Клавдия Акимовна говорит: «Матушка болеет, уже месяц никого не принимает. Но вопросы задать можете!» Интересно, что матушка не принимала — и народу к ней почти не было.
Тесть спросил о здоровье своей супруги, своей последней жены, он очень безпокоился о ней. Матушка ответила, что супруга должна сходить в поликлинику, к врачам, и вообще ей надо полечиться. Нельзя сказать, что его супруга до этого по врачам не ходила, но после того, как тесть вернулся и передал ответ, она стала искать врачебной помощи более активно. И действительно, врачи ей помогли. Матушкин совет был простой. Если бы тесть спросил меня, я бы, наверное, так же ответил. Но эффект от матушкиных слов (а главное — молитв) был явственный, здоровье ее действительно стало лучше и она до сих пор (по прошествии лет семи) жива и не слегла.
Матушка каждый раз была разной... Порой и трепет внушала, и страх Божий пробуждала. Как-то, на подъезде к Октябрьскому из-за небольшого недоразумения разговариваю с местным гаишником. Он спрашивает: «К матушке Феодосии?» Я говорю: «Да!» «Мы её, — с уважением таким говорит, — все тут знаем, она такая особая у нас! А Вам не страшно?». Я говорю: «Почему страшно?», а он: «Она скажет, что умрете через месяц и все! Я, — говорит, -— никогда к ней не поеду. А вдруг она мне такое скажет? Я не поеду, я боюсь!». Конечно, в таком отношении и суеверное есть что-то: дескать, пока Бог меня не видит, могу делать, что хочу, но ведь, когда знаешь, что рядом такой человек живет, совесть так просто не уснет.
В конце ночи, рано утром, я часто обращал внимание, на деревьях, на тополях у матушкиного дома сидели в огромном количестве черные птицы, сотни черных птиц: не знаю, грачей, может быть, ворон, галок. Не у самого домика, а на соседних улочках, на высоких тополях. По-моему, они были и зимой, и весной, и летом, и осенью. Множество, просто тучи какие-то. А вечером их не было видно.
Как-то я гулял на рассвете у дома матушки, опоздав на ее прием, и представлялось, что эти сотни черных птиц - материальный символ отогнанных молитвой матушки Феодосии от людей злых духов.
В конце 2012 года на РЕН-ТВ и НТВ вышла серия клеветнических репортажей про матушку Феодосию. Казалось бы, в России так много проблем, и в материальном, и в духовном смысле, в газетах публикуются объявления гадалок и колдунов, сотни тысяч людей ведутся на зазывания и обманы астрологов, но РЕН-ТВ почему-то для своего обличительного репортажа выбирает скромную монахиню, матушку Феодосию, к которой в то время с ее плохим самочувствием не так много ездило людей.
Накал телевизионной клеветы и жесткость «наезда» на матушку Феодосию были такой силы, что многие ее духовные чада боялись, что матушку Феодосию «запретят».
Корреспонденты с телекамерой врывались к матушке в келию, что-то кричали, снимали, а потом в передаче ее оскорбительно сравнили с болгарской «целительницей» Вангой, издевались над матушкиной фотографией, с помощью компьютерных эффектов какие-то «горящие зеленые глаза» делали. Целую передачу «Программа Максимум» сделали на тему матушки Феодосии Скопинской. До чего же мерзко, противно и гадко это было! В одном из ток-шоу матушку мужественно и последовательно защищала одна Татьяна Москалькова, депутат Государственной Думы, ныне омбудсмен по правам человека в России, лично знавшая и почитавшая Матушку[1].
Провели опрос священников, а на саму передачу пригласили некого священника, который произнес весьма странные слова, недостойные христианина, что он матушку Феодосию сам не знает, но думает о том, что она, наверное, неправа. Надо, дескать, спросить правящего архиерея. Насколько этому священнику якобы известно, правящий архиерей не благословлял принимать Матушке Феодосии страждущих, значит все это и неправильно и чуть ли «не от лукавого». Тут вспоминается преподобный Серафим Саровский. Потоки богомольцев и страждущих шли к батюшке Серафиму не потому, что его назначил их принимать и отвечать на вопросы паломников правящий архиерей, а потому что Господь его для этого служения уготовил. Церковь наша — не административная система и структура, а мы не винтики в этой механической системе, мы — рабы Божии, мы члены Тела Христова и мы должны стремиться к единомыслию в Господе нашем Иисусе Христе со Святой Троицей, Пресвятой Богородицей и Святыми Угодниками Божьими.
К матушке, в ее скромную келию приезжали за советом, за духовной помощью, за молитвой не только многочисленные семинаристы и студенты духовных академий, но во множестве монахи, священники, были и архиереи! За сотни километров приезжали. Как-то, когда мы стояли в сенях матушкиного домика, мы были свидетелями того, как одна из паломниц встретила там же, в сенях, иеромонаха из Троице-Сергиевой Лавры, к которому сама обращалась за духовным окормлением как к прозорливому монаху. А тут они встретились у матушкиных дверей, и паломница в удивлении воскликнула: «Как, и Вы здесь!»
Подвиг Матушки Феодосии не вписывался в привычные для нас рамки. И надо отдать должное рязанским архиереям — они, насколько мне известно, никак не пытались противодействовать ее служению, а некоторые почитали ее как старицу. И даже в этой развязанной богоборцами-телевизионщиками кампании они остались в стороне, никак публично не отреагировали на нее. Архиереи клевету не поддержали, а в защиту Матушки выступили многие ее духовные чада и многие священники, знавшие ее лично.
Клеветническая кампания против матушки Феодосии была, по существу, кампанией против нашей Церкви, против православного старчества. Мы знаем не одну явно заказную подобную кампанию, прошедшую за последние два десятилетия.
В какой-то момент встал вопрос о том, чтобы провести публичный судебный процесс над телевизионщиками, организовавшими травлю Матушки Феодосии. Для этого, естественно, нужна была дорогостоящая юридическая экспертиза телевизионных передач. Имея опыт организации подобных экспертиз, я вызвался помочь. Как раз в эти дни мы с супругой были в очередной раз у Матушки Феодосии вместе с Любовью Гармаш. Матушка как простой человек горько плакала, когда рассказывала о тех безчинствах, которые телевизионщики творили у нее в келие. Но когда Любовь Степановна стала говорить ей, что я готов организовать и профинансировать юридическую экспертизу, матушка, едва взглянув на меня, сказала возражать: «Да что Вы, что Вы?! Нет у него денег и не надо делать экспертизу. Не надо этого всего. Господь все устроит». Матушка была смиренна и скромна, и хотя она не запретила выступать в ее поддержку, но идея с экспертизой прямого благословления от нее не получила.
Тем не менее, несмотря на наши финансовые сложности, нам удалось найти 400 тысяч рублей, и мы несколько раз пытались передать эту сумму высокопрофессиональным юристам, которые были готовы взяться за данную экспертизу. Но в результате вышла какая-то фантасмагория: когда первый раз передали деньги, юристы возмутились, что якобы они договаривались в долларах, когда ту же сумму попытались передать, переведя рубли в доллары, они сказали, что сумма слишком маленькая. В результате из юридической экспертизы так ничего и не вышло, а деньги были потрачены на другую благотворительность.
Однако статьи и письма, которые написали многие в защиту матушки Феодосии, в том числе и я, определенное действие возымели. Вскорости передачу эту закрыли, а ведущего с «говорящей» фамилией Глеб Пьяных уволили. Но и сегодня мне вспоминаются слова, сказанные матушкой три с лишним года назад: «Что вы просите? Денег-то у него нет…». Матушка предвидела, что с наступлением экономического кризиса в России в наших компаниях будет особенно трудно именно с деньгами. Много активов, много предприятий, много работы, а денег не хватает позарез. Просто банки именно в кризис по указанию Центробанка стали выкачивать из заемщиков все ранее данные им кредиты, в том числе и у нас.
Еще раз о гонениях на Матушку Феодосию Скопинскую. Меня и тогда поражало, кому Матушка могла помешать! Передачи были явно заказные, просто так на телевидении такие передачи не появляются, и вопрос тут не в том, заплатили ли за них или дали руководящее указание, но ясно было, что это целая клеветническая кампания против матушки. Врали о каких-то дорогих коттеджах, дорогих заборах, а на самой телевизионной картинке — забор из простого рифленого алюминиевого листа, а за ним простой деревенский дом, построенный еще лет 50 назад и все. Матушке деньги были не нужны и богатства не нужны были, потому что главное ее богатство — это Господь наш Иисус Христос, Пресвятая Богородица, Святые угодники и Ангелы небесные и любящие люди, окружавшие ее. Никакие материальные и земные блага ей самой нужны не были, а подарки и деньги, которые привозили к ней, если кто мог, она тут же раздавала другим посетителям. И ближайшие матушкины помощницы: и келейница ее Клавдия Акимовна, и родственница ее Ольга, ухаживавшие за ней, никакого богатства себе не стяжали, жили скромно, как и матушка. Но вот настолько мешала кому-то Матушка Феодосия, что целая серия передач была организована против нее.
Таковы наши времена, что любой угодник Божий, даже ведущий самую скромную, самую подвижническую жизнь, подвергается клевете и поношениям. Здесь вспоминаются слова Господа нашего Иисуса Христа: «Если мир вас ненавидит, знайте, что Меня прежде вас возненавидел. Если бы вы были от мира, то мир любил бы свое; а как вы не от мира, но Я избрал вас от мира, потому ненавидит вас мир. Если Меня гнали, будут гнать и вас; если Мое слово соблюдали, будут соблюдать и ваше» (Ин. 15:18-20).
Матушка свою кончину явно провидела. Многие потом вспоминали о ее словах, которые на это указывали, хотя когда эти слова говорились, толковали их по другому, по-житейски. Не верилось, что матушки скоро с нами на земле не будет. Нас матушка незадолго до своей кончины благословила иконой преподобного Серафима Саровского.
О том, что матушка умерла, никаких сообщений в прессе не было. О ее смерти я узнал через полчаса, смс-сообщение прислал мне мой духовник. Информация среди верных разошлась мгновенно, в течении часа через звонки, телефонные сообщения. Светские СМИ никак не отреагировали, даже «Русская народная линия» опубликовала заметку только на следующий день. В интернете никакой особой волны не было. Но Скопин, весь Скопинский район и люди на прилегающих территориях об этом знали, узнали и в Москве, в Санкт-Петербурге, на Урале ‑ во всей России. Великое множество людей стремились отдать последнюю память матушке Феодосии, народ шел непрерывным потоком. Люди шли днем и ночью, подъезжали на машинах. При этом давки не было никакой. Я решил посчитать примерно, сколько прошло народа. Получилось, что за два с половиной – три дня в храме Бориса и Глеба с матушкой попрощались не менее двадцати – двадцати пяти тысяч людей. Некоторые о матушке, может быть, только слышали. Рядом со мной женщины говорили: «Смотри-ка, Витька пришел. Он и в церковь не ходит, а пришел поклониться!» Но большинство бывали у матушки при ее жизни, знали ее подолгу. Были и с Урала, и из Москвы, из Петербурга, отовсюду.
В день похорон было солнце, голубое небо, облака, весенняя зелень, и все это — как чаша такая, как прообраз Второго Пришествия Христова. Чувствовалось, что сонм ангелов окружает храм, матушку, молящихся. Тысячи людей участвовали в ее отпевании и тут же незримо присутствовали тысячи Ангелов.
М.Ш.: Сказано, что будет как молния от неба до неба, от края до края.
В.Б.-В.: А вот здесь тоже было. Здесь тоже молния была от края до края. Я еще раз говорю, что сообщение разнеслось мгновенно. И люди поехали, сотни священников, монахов, три архиерея. Я не помню, на моей памяти, чтобы кого-то так отпевали из известных православных людей.
Пока гроб стоял в храме, вновь приезжавшие священники непрерывно служили панихиды. Отпевали матушку три архиерея: митрополит Рязанский и Михайловский Вениамин, митрополит Екатеринбургский и Верхотурский Кирилл, и епископ Скопинский и Шацкий Владимир. Им сослужили несколько десятков священников. Вообще, священников и монахов было очень много. Удивительно верные слова сказал митрополит Вениамин, когда служил панихиду: «Я думал, что еду на отпевание, а приехал на прославление!»
Во время отпевания возникло поразительное чувство единства православных людей, собравшихся, чтобы вместе присутствовать при совершении великого события, отхода матушки Феодосии ко Господу. Проявилась соборность, всем нам, присутствующим, был зримо явлен образ Церкви Христовой.
Вот оно, Православное Единство, вот она, Православная Вера и вот Он, Господь, посреди нас. Жива Вера Православная! Жива Россия! Жив Русский Дух!
Второе Пришествие Христово будет таким же. В прессе не сообщат, корреспондентам будет неизвестно, а известие разнесется мгновенно, и верные соберутся, чтобы радостно встречать Господа.
На похоронах я общался с несколькими священниками. Не могу вспомнить, кто именно из них рассказывал, что в том селе, где матушка жила, либо в соседнем, еще с Царских времен был какой-то замечательный священник, который окормлял всю округу. Этот священник обладал дарами от Бога, был прозорливцем. Он окормлял родителей матушки Феодосии и ее саму. На пустом месте такие святые, как она, не рождаются.
Впоследствии выяснилось, что речь шла об игумене Феодоре, похороненном справа от входа в Свято-Никольский кладбищенский храм города Скопина, и мы с супругой, приезжая на могилку к матушке Феодосии, заезжаем и к нему на могилу, ставим свечки и читаем литию.
Удивило меня, что на отпевании, на похоронах не было профессиональной съемки. Может по воле матушки, такой скромной при жизни. Похоронили матушку Феодосию, как она и завещала, рядом с родителями и сестрами на простом деревенском кладбище, недалеко от ее Родины, деревни Велемьи. Многим ее чадам было непонятно, почему матушку похоронили не в храме или рядом с храмом, ведь к ней еще при жизни приходили как ко святой. Ответ простой: матушка жила скромно среди простых русских людей, в маленьком домике, хотя духовные чада могли бы ей построить новый большой и красивый дом. Так и после смерти матушка завещала быть похороненной на скромном деревенском кладбище, рядом со своими папой и мамой, с любимыми сестрами Ольгой и Анной, со своей родней и односельчанами. Как бы посреди России, рядом с каждым из нас и со всеми нами.
P.S. В 2017 году нам с супругой довелось прощаться с отошедшим ко Господу подвижником благочестия старцем Кириллом Павловым. Прощание проходило в самом большом Успенском храме Троице-Сергиевой лавры, построенном еще по повелению Царя Ивана Васильевича Грозного. Безпрерывно и ночью, и днем служили панихиды. Так же, как и на похоронах матушки Феодосии за три года до этого, тысячи и тысячи богомольцев днем и ночью шли проститься с великим старцем, с которым и мне по Милости Божией довелось встречаться и получить от него духовные наставления в далеком 2002 году. Целуя его руку во гробе, я был поражен, что она теплая, как у живого, хотя была зима и в храме было прохладно. Свято-Троицкая Сергиева лавра ближе к Москве и доступнее, чем сельский храм в честь князей-мучеников Бориса и Глеба в селе Корневое около Скопина. Но в целом это прощание с праведниками и молитвенниками, схиархимандритом Кириллом Павловым и схимонахиней Феодосией было сопоставимо... Они были в духовном общении, схиархимандрит Кирилл многих своих духовных чад посылал к матушке Феодосии и, как говорят, сам бывал у нее.
Беседуя с Михаилом Шкатовым, записавшим и составившим замечательный сборник рассказов и воспоминаний о матушке Феодосии ее близких, мы с супругой задумывались, как такое чудо Божие было явлено нам, грешным, и почему это чудо явилось в поселке Октябрьский вблизи города Скопина Рязанской губернии. На пустом месте не рождаются святые. Чудо Божие, великая святая матушка Феодосия - это плод духовной любви православных христиан, живших в селах Велемья, Новые Кельцы, Пупки, Князево и других, это плод духовного подвига подвижников благочестия игумена Феодора и других верных Богу священников и мирян. Остается для нас покрытым тайной, почему после второй травмы в 1955 году матушка еще полтора года не находилась во сне, а побывала в советской психиатрической больнице. Мы знаем, что порой творилось в недобрых больницах в богоборческое время. Какие она там претерпела испытания?! Самое главное, что чудо матушки Феодосии - это чудо любви всех окружавших ее людей и прежде всего ее родных сестер Анны и Ольги, которые положили свои жизни на уход за больной, а потом уснувшей сестрой. Ольга оставила супружество ради ухода за любимой сестрой. Мы должны быть благодарны и православным Анне и Ольге, и всем близким, помогавшим им ухаживать за матушкой Феодосией. Ради их любви и явил Господь нам Свою Милость на Его угоднице матушке Феодосии Скопинской. Ради любви ее келейниц Пелагеи, Клавдии Акимовны, Ольги, и ее правнука Владимира и других близких к матушке людей. Слава Богу за все!
Святая матушка Феодосия, моли Бога о нас, грешных!
