Империум - естественное состояние человеческой самоорганизации. Он отражает натуральную иерархию природы, когда более культурные и высокоорганизованные общности подчиняют, и одновременно окультуривают менее развитые. Среди всего многообразия тысяч этносов, существующих в мире, едва лишь десяток смог создать свой империум, и, как результат - свой Pax, глобальный культурный и языковой ареал.
Все без исключения подобные империи были синкретическими. Первой и главнейший империум Нового Времени, Pax Britannica, сперва был оплодотворён норманнами. Затем же, когда англо-норманнская знать самоистребилась в войнах алых и белых роз, состоялось второе «призвание» коллективного «голландца» (на самом деле - съехавшейся со всей Европы в Нидерланды еврейской, кальвинистской, гугенотской, венецианской и протестантской элиты, всего, что противилось Европе традиционной, т.е. феодальной.) Именно так появилась «старая добрая викторианская Англия», которую все мы знаем и любим.
Что же касается «диких парижан», чей «слух умел пленять великий Глюк», то их окультуривание состоялось благодаря италийским династиям, и клирикам, «приехавшим на ловлю счастья и чинов» из раздираемых вечными войнами Апеннин. Это, прежде всего, воцарившиеся Медичи, а также прочие Кончини, Мазарини, Крополи и, наконец, Наполионе Буонна Парте. Именно они дали «диким галлам» Ренессанс.
Религиозные войны и сложившийся после них вестфальский мир выдвинул идею анти-иерархичную и прямо противоположную империуму: нации и национальные государства.
Современный национализм, как и большинство философских и социальных учений, появился в Германии. Затем уже, все, кому не лень, стали механически копировать эти постулаты:
Самоидеализация, связанная с комплексом жертвы. С одной стороны МЫ - самые...самые... самые..., но достижения наши скромны, потому что мы - «жертва тёмных сил». Изначально в такой интерпретации не было ничего завирального, поскольку и Германия времён наполеоновских войн, и Польша, и Венгрия и Украина находились в прямом военно-государственном подчинении.
Образ врага. Тут выбор небогат. Как правило - это сосед, в конфликтах-дихотомиях (Дания - Швеция, Румыния - Трансильвания и т.д.) либо оккупирующий империум: Британия - образ врага для индусов, Франция - для алжирцев, Турция - для арабов и армян.
Есть только две общности, выпадающие из общей стройной схемы.
Прежде всего, это евреи, для которых и беспокойным соседом, и оккупирующим империумом являлась не конкретная общность, а «остальное человечество в целом». Поэтому еврейский национализм, сионизм, выдвинул не идею «освобождения родной земли», а идею исхода из «оккупирующих государств», и создание «своего, нормального государства». Интересы сионизма тут совпали с интересами Британии. Из всех путей решения еврейского вопроса Гитлер предложил уничтожение и депортацию, Ленин и Сталин - ассимиляцию (разумеется, добровольную! Как соблазнительно стать похожим на Куняева или Макашова, хоть бы и в третьем поколении). Черчилль предложил сионизм. Провинциализация и фокус на выращивании помидор - плата за отказ от борьбы и любовь к комфорту, хоть бы и на киббуцной грядке, и полное забвение духа хазарского воина. И поделом!
Другое фантастическое исключение - это московиты. Задача национальной интеллигенции - дать народу идею, максимально подходящую к его исторической судьбе. Русская интеллигенция по своей обломовской ленности, не сделала ничего похожего. Просто содрала две немецких кальки: марксизм и национализм. Ни одна не подошла, как сапог с чужой ноги.
Представление о самих себе как о молодой прекрасной, доверчиво-невинной девушке (именно так националисты всех мастей с ножом в зубах любят рисовать сами себя), которую то и дело пытаются обесчестить, то силой, то суля «златые горы и реки полные вина» ещё худо-бедно прижилось.
А как насчёт оккупанта? Вон у молдаван и у горячих эстонских парней как складно всё получается: рюсся, оккупанти! Домой! Ньет, Молотофф, ньет, молотофф...
Мы тоже хотим, да только кто-ж у нас будет оккупант? Ведь со времён Батыя, максимумЭ Ходкевича, никто не оккупировал, как на зло... Где ж взять своего Бобрикова, Ермолова, Дибича с Паскевичем?
Тут-то и приходит на помощь конспирология: оккупанты - это Жванецкий и Хазанов, Харитон и Зельдович, Шаинский и Кириенко какой-нибудь, или Примаков. Где нет, там выдумаем.
Национализм обязательно предполагает такое явление, как НАЦИОНАЛЬНЫЙ ПОЭТ.
Литература, т.е. переосмысление опыта бытия в художественных образах есть высшая форма человеческой деятетельности: тикун га олам. А высшая форма литературы - поэзия.
Творчество т.н. национальных поэтов в полной мере отражает националистический миф: поруганная плачущая оЙчизна-мать, и мы, её сыны, готовые умереть в борьбе с коварным врагом.
Если взять для примера трёх классических национальных поэтов, Шевченку, Мицкевича, и Петефи. Их произведения носят откровенно анти-москальский характер. Поскольку все три страны в наше время находились под прямым влиянием Москвы, их творчество не отрицалось, но ... «переосмысливалось с классовых позиций»: мол, мы знаем, кого имел ввиду Шевченко, когда призывал «окропить свободу злой вражьей кровью», когда «На Украйне блеснёт булава». Разумеется, он имел ввиду помещиков, капиталистов, царя и яго прихвОстней. Кого ж ещё?
То же и Мицкевич: «я знаю, что такое получить свободу из рук москаля: они снимут кандалы с ног, и наденут их на душу!»
Ну, так царизм проклятый, ясное дело!
В России, с её имперской культурой, национальных поэтов быть, казалось бы не должно, как у украинцев или венгров не могло быть САТИPИКА (не путать с юмористом).
Для имперской литературы злодей - всегда в зеркале. Сатира, как имперская привилегия, не имеет ничего общего с «конструктивной критикой недостатков» (а в отдельных магазинах нет отдельной колбасы), ни даже с «Вечерним кварталом», высмеивающим какого-нибудь Ляшко с Тягнибибоком, но благоговеющим перед Стусом и Линой Костенко ???
Сатира проходит насквозь национальный архетип и застревает в .. природе человека. Это идёт от Сервантеса, через великих сатириков Свифта, Дефо, Оскара Уальда, Гейне.
Те, кто «остановился на частности» и остался на национальной почве, (Аверченко, Остап Вышня) до подлинных высот так и не дошли, при любом масштабе дарования.
Когда Гоголя спросили, отчего у него в Ревизоре нет ни одного положительного героя, он ответил: - тогда всякий зритель будет воображать себя именно этим пероснажем. А мне бы хотелось, чтобы они узнали себя в городничих, Земляниках, почтмейстерах, Бобчинских и Добчинских. Попытка вывести положительного героя в Мёртвых Душах (Костанжогла) тоже не увенчалась успехом. «Поэма»() просто развалилась, её пожрал огонь.
А галлерея, по Ленину «драчунов, секунов, серальников...» осталась классикой.
Великие литературные критики, Белинский, Добролюбов, но прежде всего Чернышевский, выработали то «эстетическое отношение искусства к действительности», именуемое критическим реализмом, при котором в России, в русской литературе не могло появиться ни своего Шевченки, ни своего Шандора Петефи. Прежде всего потому, что Россию, как это ни странно, никто не оккупирует. Россия - империя, и в качестве таковой, имеет имперский привелей - право на сатиру, на САМО-иронию. Это - жизнеутверждающий признак великой силы, признак Б-жьего промысла, несотворимости и неуничтожимости России.
«От России останется уезд - и из него она выйдет» - писал Алексей Толстой о самых чёрных днях.
Так из маленькой ешивы в Ямнии, выторгованной у римлян после поголовного уничтожения, вышло еврейство.
НАШЕ ВСЁ
Революция поначалу окрылила молодое поколение. Начались творческие искания, жажда новых форм, во всех сферах деятельности, от живописи и поэзии до архитектуры и воздухоплавания. Многое из того, что было создано молодыми искателями, от полотен и книжной графики до агитационного фарфора, сегодня оценено как мировой шедевр. Русский авангард выставляется в лучших музеях, идет по многу миллионов на нечастых аукционах, украшает виллы и дворцы.
Но отношения вихря нового с властью сразу не заладились. К власти в России пришли заскорузлые мещане, по двадцать лет просиживавшие штаны в эмигрантских мансардах, напрочь оторванные не только от русского серебряного века, но от всякой культуры вообще. Это были дикари.
- Такое надо издавать тигажом в сто экземплягов. Для чудаков. Смотгите, батенька, чтоб вас не пгишлось из-за этих комфутов (коммунистических футуристов) сечь! - грозил Лукич Луначарскому томиком Маяковского «150 миллионов». Вопреки невесть откуда взявшемуся мнению, Ленин, как всякий тиран, очень даже «разбирался в искусстве» т.е. во всё влазил и давал ценные указания, что «печатать всенепгеменно», а что есть «пегевод агхидефицитной бумаги на пустяки».
Не жаловал Маяковского и Троцкий, активно патронируя Есенину и прочим крестьянским поэтам, «зорким бытописателям». «Рожь при луне» - это более понятно, чем «Облако в штанах».
Для великого Маяка и его соратников Пушкин «и другие генералы классики» были балластом, старьём, ветошью:
Бойтесь пушкинистов! Старомозгий Плюшкин
Уж нацелился пером заржавленным:
Тоже, мол, у ЛЕФов появился Пушкин
Вот арап! А состязается - с Державиным!
А высоко в небе, даже выше красного пентакля, горела зелёная звезда эсперанто.
По мере разгрома ЛЕФа и подавления всего нового, когда от футуристических исканий решено было отказаться в пользу построения уценённой России-2, выхолощенной классики, наполненой «классовым подходом», как голубцы - фаршем, возник культ Пушкина-вицлипуцли. Его авторитетом «якобинца», «борца с самодержавием» и жертвы самодержавия же пытались подкрепить легитимность новой власти.
Тогда же из Пушкина стали лепить немыслимый образ «национального поэта» в рамках имперской культуры. Ноги же росли из програмной статьи В.И.Ленина «Памяти Герцена», где автор обозначил революционное движение в России как «национально-освободительное»!!! (какой нации от какой? Без немецкого трафарета - шагу не ступить!) Т.е. Пушкина цепляли к «дворянскому этапу», к декабристам, натягивая его т.н. «вольнолюбивую лирику».
Увы, покручивая пальцем у виска потугам нынешних поцреотов с их шизофреническим «путём познания» под кодом источников «три П» (палец, пол и потолок), следует признать, что к сегодняшней шизо-конспирологии приложили руку не одни лишь они.
Матерью всех конспирологических фантазий на тему Пушкина служит так называемая «Тагильская Находка.»
Сама по себе находка, переписка семьи Карамзиных, действительно мирового уровня. Её исследовал а затем популяризовал в своей передаче великий Ираклий Луарсабович Андронников.
После этого схема «анти-пушкинского заговора элит» стала библией.
При этом сами письма не содержат ничего, кроме пересказа слухов. Но Ираклий Луарсабович оказался несвободен от политических требований того времени, и запечатал эти слухи в мрамор своим гигантским авторитетом.
Уже из «Тагильской Находки» пол века лепят, как из глины всяческую унылую чушь, так же как и про гибель Лермонтова,Есенина и Маяковского.
Обстоятельства гибели имперского поэта просты и всем известны.
Но для нас Пушкин был чем-то совсем иным, нежели для Маяковского и Асеева.
Пушкин воскрес в середине 70х колоссальным всплеском интереса, не к поэзии, но к личности. Среди эстетики «стального века», кумача, грохота тракторных гусениц, кумачовых призывов больше дать стране зерна, хлопка, угля и чего-то очень много», среди «интернациональной дружбы» (не той, что начинается с улыбки, а Че Гевар и Фиделей, сотрясающих кулаками, гавкающей испанской речи, Арафатов и Каддафи с тряпками на головах) Пушкин был отличной гаванью внутренней эмиграции (шоб не видеть всей этой пакости).
Усадьба и имение, залА (а не зал), эполеты и кринолины, ангажирование на мазурку, лепнина с купидонами, амбрэ, зеркала в массивных бронзовых рамах, «духи в гранёном хрустале», и «столбик с куклою чугунной».
Живи я в то время, вполне могло статься, что меня б и не пустили проехать городскую заставу в тот город, где мазурка и балет. А какой-нибудь сосланный в Бессарабию Онегин, встретив меня на улице, торопливо бы прошмыгнул, зажав нос батистовым платочком, как сделал бы его автор. Что из того? Разве обязаны мы желать уничтожить всё то прекрасное, частью которого мы не являемся?
