Когда сегодня мне хочется сетовать на то, что на наших улицах становится всё меньше детей, и это является грустной приметой тревожного и пугающего дивного нового мира, я постоянно ловлю себя на ощущении дежавю. А ведь где-то и когда-то я уже нечто подобное видел и чувствовал. Я про тамагочи.
Во второй половине 90-х даже до нищей, чокнутой и нервной постсоветской России дошла эта странная заморская, японская игрушка. Так и хочется воскликнуть - где тогда были мы и где это идиотское тамагочи, которое предназначалось всё-таки для зажравшихся и пресыщенных горожан, уставших от одиночества и сверхэксплуатации. Господи, ну что общего между затюканным и загнанным сияющими огнями ночного Токио клерком и тогдашними нами, буквально оглушенными новым миром, новой жизнью, новым бытом? Нами, которые в любой момент могли словить пулю в уличной перестрелке, которые едва наскребали денег на пропитание, которых доброе либеральное и очень демократическое государство обкрадывало едва ли не ежедневно, которых могли кинуть на бабки и поставить на счётчик в любой момент и по любому поводу. Однако же нечто общее нашлось. И в больших и не очень городах можно было купить эти самые идиотские тамагочи. Я видел даже старушек, которые трогательно заботились о своих электронных друзьях.
Мне кажется, недолгая популярность тамагочи в больших городах тогдашней пост-советской России имела в своем основании следующее. В 90-е годы было чертовски, жутко и невероятно сложно любить людей. В 90-е годы люди, как сговорившись, решили явить миру и окружающим людям самое плохое из того, что в них было. Плохими мы тогда были. Иногда даже непонятно, как это всё жуткое из нас вылезло? Где оно в нас пряталось? Как это всё плохое в нас завелось? А ещё какими-то бесстыдными мы тогда были. Нам тогда и здесь как-то нестыдно было быть такими, какими мы тогда и здесь были.
А любить тамагочи было проще и даже надежнее. Кстати, у меня тоже была такая штуковина. Но прожила она очень недолго. Что-то я не успел тогда сделать, за чем-то не уследил. Всё закончилось очень быстро. И было как-то странно, так, как это часто бывает в жизни, когда теряешь нечто, за что было заплачено и весьма немало. Утрата тамагочи – это вообще очень странное ощущение. Я его не похоронил. Валялся он, мёртвый, на каких-то полках, но потом потерялся во время переезда.
