Одним из часто повторяющихся мотивов в статьях и в их постном сопровождении является модное нытьё о соотечественниках, оказавшихся после изгнания из развитого социалистического рая ниже черты бедности. Она вызывает гражданское возмущение своими позорными процентами. Причём, не похоже, что кто-нибудь из возмущающихся сам страдает от голода и наготы, от бесприютности.
"Нет-нет, – читается между строк того или иного плача, - лично я, Имярек, никогда не опущусь ниже позорной планки! У меня есть голова и руки, я могу если не банк открыть, то баньку покрыть; тем бедность прикрыть и перед соседями не позориться. А страдаю за ближнего, который ничего делать не умеет, не научен заботиться о себе, но мечтает о масле на благотворительной горбушке. Понимаю, речь идёт о профессиональном бедняке, побывшем малость «всем» и опять ставший «никем». Однако я возмущён, сочувствую отверженным, ведь я всемирно отзывчив".
Плакальщики, как правило, не ограничиваются слезами. Они ностальгически вспоминают о недавних благословенных временах, когда продуктового и промтоварного дефицита на всех хватало, когда всякий, если доживёт, мог надеется на жилплощадь - малолитражку "за так". Когда каждый мог получить "корочки" после распродажи и раздачи на руки "своим" престижных дипломов. И тому подобное в других отделах рая – здравоохранения, например, - общенародного (не путать с клиниками для слуг народа!).
О том на живых примерах ниже. А пока коротко о ностальгии, которая при обострении способна превратить гильотину в инструмент парикмахера. Давеча на одном ток-шоу симпатичная старушка объяснила свою тоску по эпохе тотального дефицита тем, что она испытывала непереживаемое теперь чувство радости, когда ей удавалось неожиданно достать что-нибудь такое, чему другие завидовали. Добытчица гордилась собой, становилась героиней в глазах ближних.
В моём романе «История одного тайника (И-во ВТ, Москва, 2011, РГБ) сказано так: «Воспоминания – осенние листья, уносимые ветром. И радостно глазу от пестроты красок, и сердце печалится об отлетевшем былом». Будучи подростком, подслушал разговор взрослых. Разбитной старичок смешил собеседников:
- Раньше всё было лучше, чем теперь. А почему? Да наши бабы были тогда молодыми, вот почему.
Ностальгия – это очищение прошлого небесным светом от теней, грязи, всего тягостного, что память души не переносит. Ностальгирует инстинкт. Щемящее эхо теряет чистоту, когда мы умствуем о его происхождении, связываем ностальгию с утратой того или иного, в том числе материального.
Вот один блогер мучается:
- При советской власти всё в магазинах было и всё почти бесплатно (ей-богу, я не шучу!).
Другой, более духовный, страдает отсутствием свободы, которой он некогда упился, видимо после отсидки за клевету на существовавший тогда строй.
Третий, вернее, третья, в бытность свою ткачиха-многостаночница, вдвинутая в Верховный Совет СССР, не может забыть изобилия кремлёвского торжища, разворачиваемого для народных представителей в перерывах между голосованиями «За!» (за что, не помнит). Правда, был случай, когда как-то проголосовали против. Только, увы, тот Съезд расстреляли. Так и вошёл в историю Расстрелянного Съезда.
Четвёртая… Пятый… Не пора ли перекурить?
Пока вы гробите своё здоровье, я, враг табачного зелья, замечу, что моя личная ностальгия почти свободна от материализма. Почти, ибо, бывает, вздыхаю о существенных привилегиях члена Союза писателей СССР. И гонорары, полученные мною за пяток книг, изданных до 1991 года в разы превышают суммарное вознаграждение (прости, Господи!) за издания в постсоветской России. И места на престижной Аллее литераторов мемориального Лычаковского кладбища во Львове я лишился, благодаря родной коммунистической партии, раздербанившей единую страну. Теперь закопают чёрт-те где!
Продолжим, возвратясь от возвышенного, к нашей черте бедности. В СССР таковой не было по причине того, что непонятно было, где её проводить. Состоятельные граждане (столичная региональная верхушка компартхозноменклатуры; заведующие базами снабжения, крупными магазинами, аптеками; цеховики, главари продуктовых и промтоварных мафий) фантастические свои доходы, вплоть до миллионных, не афишировали. Выдающиеся в той или иной сфере деятельности личности сидели на соответствующих пайках. Совслужащая масса жила от получки до получки, довольствовалась ширпотребом, питалась выбрасываемым на прилавки. Баловала себя импортом, откладывала по рублику на холодильник, мебель, цветной телевизор (благо, очереди позволяли не спешить). По карману и возможностям места работы проводила летние отпуска и осенний сбор урожая на шести сотках, если они имелись. Помнится, бытовавшее ироническое замечание о своём житье-бытье: "Я бедный советский инженер".
Колхозное крестьянство и другие гегемоны не голодали, но запросы их были лишены опустошительных для семейной кассы фантазий. На вопрос, какое спиртное предпочтительней бутылке самогона, средний классово сознательный представитель трудового народа отвечал: "Две бутылки самогона".
Некоторые картинки школьных лет я перенёс в автобиографический рассказ «Уроки классовости пионера Серёжи Сокурова». В нём черта бедности вопиет между описанными одноклассниками. Выше её – мальчик из семьи советского офицера, которому посчастливилось уцелеть на фронте, в мирной жизни добиться квартиры в реквизированном у "пана" особняке, приносить домой, кроме зарплаты капитана, доппаёк. Да и с женой повезло – мастерица на все руки. Их сын, обладатель трёх пар обуви, съедает на большой перемене бутерброд с котлетой. А Ваня, одноклассник, в опорках под калоши, и до этой самой черты снизу не дотягивает. В тёплые дни он надевает калоши на босу ногу, а на завтрак (похоже первый) у него горбушка чёрного хлеба с крупной солью. Ванин отец на войне пропал без вести, доппаёк и доказательно погибшим в войну не положен; мама же полусироты и его брата руки имеет обычные, на одну только работу их хватает, низкооплачиваемую. Но и Ваня с братом не на самом низу под чертой. Ниже их Бодзя и Влодзя (Богдан и Володя), которые с отцом и матерью, пролетариями, постигают преимущество социализма в часовне, перестроенной под жильё. Да, эта картинка конца первого послевоенного десятилетия, однако и уже тогда черта бедности подтверждает свою вечность как закон человеческой природы.
Перехожу к картинкам более позднего времени. Порушенное войной восстановлено, жизнь народа, бесспорно, меняется к лучшему от традиционной скудности до спартанского благополучия основной массы строителей коммунизма. Ещё вчера с ночи выстраивались очереди к хлебным магазинам, а сегодня третий вождь Хрущёв, Никита Кукурузный, изнасиловав тонкий чернозём зауральской целины, накормил от пуза народ. Невиданное чудо – в столовых стали выставлять общие тарелки с бесплатным хлебом, чего не случалось в постнэповскую эпоху. Бабушка не оценила сей дар Партии и правительства: "Тоже мне, удивили! При Николае в трактирах чёрный хлеб, не чета этой оконной замазке, крупными ломтями нарезался на столы. Бери стакан чая за копейку и ешь, сколько влезет".
Теперь в столовые зачастили любители желтоватого, без сахара, чая, платили дореформенные 20 копеек, а хлеба съедали на рубль целковый. Голодные? Бедность? Но в СССР бедных не должно было быть. И едоков бесплатного хлеба стали гонять. А потом с хлебом начались новые временные трудности, когда наша целина для надёжности переместилась в США и Канаду.
Кстати, о хлебе не чёрном. Его, то есть белый, одна моя сверстница, родом из волжского черноземья, с изумлением обнаружила только дожив до прекрасного девичества, когда приехала на учёбу в большой город. А какие вот булки на деревьях Летнего сада! Но тут дело не в черте бедности, а в чертах социалистического хозяйства, самого передового в мире.
Накануне Космической эры в отдельно взятой семье Сокуровых кривая благосостояния круто пошла вверх. Благодаря двухгодичной командировке перспективного капитана в ГДР, семья приоделась и всё такое прочее. И даже стала помогать соседке, начальнице паспортного стола. Та собирала по знакомым обноски, чтобы переправить их сородичам в богатый зерновой колхоз.
Но вернусь к своей рубашке, что ближе к телу; другими словами - к своей семье. Прибытие из сталинской гуманной (не лагерной) ссылки четы стариков в двухкомнатный полуособняк, осложнило наш квартирный вопрос. Зато тот же вопрос решился у наших соседей, живших в бывшей часовне. Умер потомственный рабочий, освободив для сыновей Бодзи и Влодзи полтора квадрата жилплощади. Согласитесь, есть разница между шестью кв. м. на четверых и той же площадью на троих, включая вдову. Наверное, они ощущали себя жильцами коммунизма, ведь всё познаётся в сравнении.
То, что жить становилось всё лучше, всё веселее демонстрировал и мой бывший одноклассник Ваня. Приносить посоленную горбушку в класс он то ли стеснялся, то ли съедал по дороге в школу; а может, солдатская вдова научилась прирабатывать на полноценный завтрак для детей, или служба опеки наконец-то зашевелилась. Вместо калош Ваня во все поры года натягивал на свои ноги бутсы со срезанными шипами. Им не было износа.
Приведённые примеры свидетельствуют о том, что черта бедности в стране неуклонно опускалась, грозя свести к нулю позорные проценты. Однако уже став взрослым, работая геологом и очеркистом в периодике, я видел землянки в рабочих посёлках. Сильное впечатление произвело на меня знакомство с разнорабочими на одном крупном предприятии юга Украины. Нескольких из них мне передали для выполнения ручного бурения на изыскательских работах. Эти немолодые ещё люди, не осилившие и семилетку, были темны, будто на дворе была эпоха раннего феодализма. И одновременно они зло высмеивали образованных людей, достижения науки, всё духовное. Какой-то страшной пещерной мистикой было пропитано их сознание. Такое открытие шло в разрез тому, что внушали нам в школе о передовом классе советского общества. Ошеломляющее было открытие! Конечно, профессиональные рабочие были другими - по своему светлыми и гордыми, достойными уважения. Но ведь таковыми они были и до революции. Причём здесь советская власть?! Демидовщина - она при любом строе демидовщина своим мраком и глухотой.
В своей молодой жизни пришлось видеть самую настоящую лучину, которой освещалась изба в деревне лесной стороны в паре сотен километров от Москвы, ставшей близко к Космосу. Оно и понятно: щипать лучину проще, чем тянуть линию от Шуши в Саянах.
Ладно, дела давно минувших дней, когда мы жили при социализме, ещё недорАзвитом. А как при развитОм, объявленном Ильичом Вторым? Бесспорно, по среднему уровню жизни мы опережали континентальный Китай, не говоря уже об Индии и Эфиопии, также Гаити. Сравниваясь с ними, можно было смело быть уверенным в своём нахождении высоко над чертой бедности. Однако коль уж СССР обзавёлся ядерным оружием и ракетами, атомными электростанциями и субмаринами, полуколониями в виде стран т.н. народной демократии, открыл дорогу в космос и тем самым был признан супердержавой, то такую махину надо сравнивать по всем параметрам с иными странами. Нет, не станем применять штатовские мерки. Заокеанский колос разбогател, набрал мощи на двух мировых войнах. А вот страны Европы нам для сравнения подходят. Большинство из них пострадало в 1938-1945 годах. Но 40 лет спустя простой советский человек, его братья и сестры по Варшавскому договору с завистью поглядывают на Запад. А восточный немец, самый состоятельный из народных демократов, готов лезть вслед за Солнцем, под пулями, через берлинскую стену. Притом, первопроходцы коммунизма на ленинском пути буквально надрываются, пытаясь удержать возле себя невольных сателлитов. Лезут в Африку, ЮВ Азию, Центральную Америку через окна, при закрытых дверях. Предлагают разорительные для себя проекты, оружие, заведомо невозвратные ссуды и прочие блага для скорейшего перехода из пещер в социализм. Уж и король Камбоджи, император Эфиопии, людоед Бокасса в Чаде – классовые братья марксистам-ленинцам. Горы исковерканного железа с клеймом «сделано в СССР» накапливаются на полях сражений. И даже если побеждают красные, то всё равно рано или поздно предадут, за редчайшим исключением, руку дающую. А тех, кто останется верен дружбе, мы под водительством мудрой партии сами предадим, как предали Кастро и Хонеккера. Наконец, Афганистан...
Не приходится сомневаться, что заведомо проигрышная «столетняя война» с объёдинённым атлантическим миром и его богатыми мусульманскими сателлитами в средневековом Афганистане сокрушит командную «экономную экономику» СССР. Она и так еле дышала нефтяными парами, была подорвана постоянными усилиями в достижении паритета с НАТО по одинаковым типам вооружения и конкуренцией бедного с богатым в Космосе, где уже была проиграна нами Луна и увеличивалось отставание в изучении планет. Осталась в гордом воспоминании Великая война за Отечество, общая для белых и красных, для «бывших» и «новых» (советских людей). Имущественное расслоение привело к появлению классов фактически привилегированных и низших, более и менее равноправных. Правящее сословие компартхозноменклатуры стало самовоспроизводиться, нарушив османский принцип советской власти. Реально правившая страной самодержавная верхушка, разлагаясь в абсолютизме, ускоряла самоликвидацию и гибель единой страны, веками хранимой всеми сословиями. Ускоряла распад и примитивная, жалкая пропаганда о преимуществах социализма, о нерушимом братстве народов СССР и социалистических соседей. Чем закончилось это пустозвонство, нет нужды напоминать...
Наконец наш паровоз, летевший вперёд до намеченной Мудрой партией остановки "Коммуна", понёсся по отрезку «неиного пути», названному опартбилеченными мудрецами Перестройкой. Говорить о черте бедности того памятного времени всё равно, что рассуждать о черте богатства в прослойке простых советских инженеров. Геологи имели дополнительный доход в виде полевых доплат (40% от оклада, отнюдь не завидного), да и премии мы с женой, нефтяники, получали, если что-то выполняя - перевыполняя. Однажды мне поручили ради недостающего "перевыполнения" пробурить скважину на своём участке изысканий. Лишнюю дырку я по наивности посчитал лишней (простите за литературный изыск) и от задания отмахнулся. Меня наказали рублём. Добиваться справедливости подачей рапорта в высшую инстанцию бывалые горняки мне отсоветовали. Мол, там, наверху, свои премии получают и от наших лишних метров (с миру по нитке). Тогда я перестал удивляться, почему в упаковках буровых труб постоянно не достаёт одной из дюжины, а приёмщик расписывается о получении 12-ти. Социалистическое хозяйство дело тонкое. Кроме премиальных вопросов в отдельно взятых подразделениях решаются иные, вплоть до выполнения плана Семилетки качества, без уменьшения количества, и чтобы не задевались в глазах честного народа Честь и Совесть Эпохи.
В то время мы с женой и детьми занимали однушку со всеми удобствами. Чтобы не беспокоить спящих творческим стуком пишущей машинки по ночам, мне приходилось использовать ванну в совмещённом удобстве. Там я размещался с орудием труда и отстукивал свои первые книги. Жилая комната исчислялась 23-мя квадратами. По нормам того времени для постановки на квартирную очередь даже при наличии от Бога разнополых детей, требовалось менее пяти квадратов на человека. А у нас, четверых, выходило по 5, 75. Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!
Надежда воспарить над чертой бедности в этом важнейшем вопросе строителей коммунизма появилась, когда по выходе третьей книги рассказов удостоился приёма в плотные, как македонская фаланга, ряды членов СП СССР. Членам полагались лишние жилметры под кабинет. Теоретически. Но появилась надежда. А она всему вторая голова. Только ничего из этого не вышло. Видно, в Партии знали о моей внутренней фронде. И решили всё вокруг себя порушить, дабы отпускаемые ими дозировано блага не перешли в рост благосостояния недостойных.
Казалось бы, потери того материального, что были связаны с кастой опекаемой Партией инженеров человеческих и прочих душ, должны были бы настроить меня на сугубо материалистическую ностальгию. Но получилось иначе. Во-первых, унынию одиночки не позволила развиться небезопасная общественная работа по защите русско-культурных ценностей в условиях недружественного окружения. Во-вторых, в России и зарубежье, в сообществах соотечественников, востребовалась моя патриотическая публицистика, оцениваемая, кроме читателей, нередко гонорарами издательств, наградами, приносящими действенную известность. Публикации в отдельных книгах биографий видных деятелей советского периода, также в юбилейном издании Всемирного Совета Мира, в двух книгах о людях и времени позволили мне решить квартирный вопрос, не прибегая к "милостям от природы". Правда, за всё пришлось бороться, только новое время, в отличие от предыдущего, дало право бороться, не только просить. Я понял: многого в жизни можно и нужно для самоуважения и уважительного отношения к себе других добиваться собственной волей. Моё нынешнее благополучие, разделяемое близкими, то подтверждает.
Я желаю каждому преодолевать черту бедности решительно с верой в себя. Преодолевайте её, в первую очередь, в своей голове!
А что до ностальгии – чистой, солнечной, минорно музыкальной? Пусть остается с нами навсегда. Счастье - в любую подходящую под настрой минуту оказаться там, где наши милые бабоньки были молоды.
