Хотелось бы еще раз высказаться насчет «мрачного средневековья» и «модернизации». У нас до сих пор господствует представление о Европе (уже не говоря о Руси) IX – XV вв. как о некоем государстве Арканар из повести Стругацких «Трудно быть богом». Этот недоразвитый мир с его антисанитарией, погромами и прочим варварством представляет для самоуверенных модернистов интерес лишь как эволюционная ступень на пути к гуманной и просвещенной эпохе Нового времени.
А между тем, европейское «средневековье» подарило нам готическую архитектуру, идеал рыцарской куртуазности, поразительные примеры святой жизни, григорианский хорал и многое, многое другое. В сущности, все великое, что совершилось в философии и искусстве в последующие эпохи, представляет собой развитие «средневековых» начал. Ничего суверенно значительного в важнейших областях человеческого творчества в XX в., а тем более XXI в. мировая западная цивилизация не создала.
Тогда чем же так привлекает нас Новое время? Ответ прост: техникой. Техникой, при помощи которой творящие ее страны стали комфортны непобедимы. Конвейер, автомобиль, самолет, айфон. Но есть подробности, о которых обычно не любят вспоминать модернисты. Перечислим некоторые из них: гильотина, атеизм, расизм, рабство, концлагеря, газовые камеры, массовые войны с газовыми атаками, ковровыми и иногда ядерными бомбардировками, эксперименты над людьми, генная инженерия, трансгуманизм, ростовщическая экономика, загрязнение окружающей среды, уничтожение биоресурсов, расслоение на богатых и трудолюбивых (фраза Андреаса Поппа), по сравнению с которым средневековое неравенство — социальный рай, промывка мозгов через систему массового образования и СМИ, рядом с которыми «Молот ведьм», инквизиция и прочее мракобесие — провинциальные забавы.
Традиционная Европа простояла тысячу лет. Можно говорить о тысячелетней западно-христианской цивилизации, если принять за точку отсчета коронование Карла Великого императором Западной римской империи в 800 году и согласиться с тем, что обрушение традиционных основ началось с Французской революции. Все перечисленные ужасы модернизации приходятся на последние два века. Подумать только: десять веков и два века! Модернизация за двести лет успела поставить на край гибели не только породивший ее Запад, но и все человечество.
И мы хотим продолжать в том же духе? И мы в России по-прежнему готовы верить в прогресс, в триумфальное шествие «технических укладов», в «русскую нацию», разделение властей и, самое главное, в необратимость исторического процесса? Ведь кому-кому, а русским, внутренне свободным от засилья техники, интуиция подсказывает, что это безумие закончится каким-нибудь рукотворным потопом или огненным дождем с неба, а выжившие, если таковые останутся, начнут все сначала.
Нет никакого необратимого исторического времени, есть цикл и только цикл. Цикл — это норма (юность – старость, лето – зима, день – ночь), прогресс — это отклонение, эпидемия, агония. Прогресс суть ускоренное завершение жизненного цикла. Прогресс — это преждевременная смерть.
Предотвратить ее, наверное, может серия социальных потрясений наподобие иранской революции 1979 г. Я предпочел бы говорить не о революции, поскольку революция в моем представлении как раз и отождествляется с прогрессом, а о контрреволюции, но терминологические тонкости несущественны. Главное, что техническая модернизация нужна как временная мера, как прививка, как сильнодействующее лекарство, как орудие контрреволюции, наконец.
В случае победы в ключевых регионах мира неотрадиционалистских режимов, от техники, возможно, не придется отказываться совсем. Нет причин, по которым традиционное общество не может пользоваться технологиями, доставшимися в наследство от разгромленной цивилизации. Ведь восприняла же «средневековая» Европа определенные достижения греко-римского мира. Мне рассказывали, что некоторые японские инженеры вполне естественно сочетают «примитивный» синтоизм и работу над новейшими компьютерами. Главное, чтобы техника была «закрепощена», ограничена нормами религии и морали, низвергнута с занимаемых ею господствующих высот и обращена в рабство.
