Есть вещи, которые вызывают брезгливость. Говорить о них — значит придавать им значимость, поэтому о них молчат. Но бывают случаи, когда молчать нельзя. Молчать нельзя о том, что незаметно прокрадывается в самую сердцевину нашей жизни и вызывает необратимые метаморфозы с тем, что для нас значимо.
Детские души наших детей крадут у нас на глазах, а мы позволяем этому совершаться. Детские магазины полны игрушек-монстров самого разного типа. Производители изощренно сочетают все самое отвратительное, что может быть связано с человеческой внешностью, в том числе с человеческими выделениями, с тем, что стоит на грани порнографии и некрофилии. Куклы-Барби, наводнившие наши магазины в 90-е годы, по сравнению с современными игрушками невинны, как неваляшка. Даже сознательно избегая подобных игрушек, вы все-таки рискуете приобрести какого-нибудь монстра. Например, покупая детский мармелад, на упаковке которого при более внимательном рассмотрении вы увидите "кислых монстров". Или, приобретая разного рода детские безделушки, невзначай снабженные символикой чудовищ, уродов и ведьм. На государственных и негосударственных детских телеканалах регулярно транслируются мультфильмы и рекламные ролики про различных трансформеров и монстров. Как ни странно, но родители поддерживают производителей и поставщиков подобной культуры и позволяют своим детям в нее окунуться. Причем речь идет о любящих, внимательных родителях, имеющих высшее образование и иногда — ученую степень. А также о православных людях, которые допускают появление на прилавках церковных магазинов продукции с сомнительными детскими героями.
У меня возникает вопрос: почему так происходит? Ведь большинство родителей говорит о непонимании новой эстетики. Существует несколько ответов на этот вопрос. Один из них содержит утверждение о том, что детям необходима социализация, а потому не стоит дома изолировать ребенка от популярных детских героев. Иначе ребенок в социуме будет чувствовать себя изгоем. Но социум есть социум, а дом есть дом, и если дома будет "улица", то где же будет дом? Откуда ребенок получит представление о должном? Следуя подобной логике, ребенка понемногу следует ознакомить с сигаретами, нецензурной лексикой, подлым поведением и т.п. А когда он вырастет, он сам для себя все решит. К подобному подходу в сфере сексуального воспитания склоняется Европа. Но проблема заключается в том, что для ребенка все уже давно будет решено. Не ребенок некогда решит, но без него и помимо него все решится.
Чаще всего родители ссылаются на желание угодить ребенку. Раз хочет, почему бы и нет. Действительно, почему бы и нет? Здесь, как мне кажется, кроется самая суть проблемы. Ведь, чтобы ответить "нет", нужно привести аргументы. Но аргументов нет или их слишком мало. Наша толерантность к скверному проистекает не из нашей любви к детям, не из того, что эта скверна близка нам и нравится, а из нашей растерянности, которой пользуются, и, я уверена, абсолютно намеренно, проповедники новой культуры. Роль воспитателя обнаруживает в нас нашу собственную незрелость, наш хаос представлений, те щели, в которые может просочиться все, что угодно.
Невинны ли детские герои, изображенные с синими мертвенными лицами и зелеными волосами? Невинны ли скелетоподобные куклы с оскалом вампиров в наряде, сделанном с оглядкой на магазин для взрослых? Невинен ли аудиоряд мультфильма, представленный уродливыми голосами, неимеющими никакого отношения к актерской работе? Невинно ли грубое, предметное или агрессивное отношение к миру, транслируемое в ряде популярных мультфильмов? Остаются ли бесследными для детской души герои, внешность которых позволяет распознать базедову болезнь, а поведение относится не к любимому детьми баловству, а к пограничной, в смысле здоровья, глупости? Можно сказать, что речь в данном случае идет об эстетике и о вкусовых предпочтениях. Но чтобы говорить о вкусе, нужно перестать быть всеядными. Речь идет не о вкусах, а о том, чтобы сформулировать проблему и отношение к ней.
1. Детство — это та сфера, которая обнаруживает предельную пластичность человеческой субъективности. Это сфера, лишенная форм. И та Форма, в наличие которой верят христиане, здесь нуждается в благодати и внешней поддержке родителей. Пластичность означает восприимчивость, чуткость человека к ветрам, навеваемым извне. Равно как и к хаосу собственных состояний. Неоформленная субъективность сохраняет в памяти все следы, оставленные на ней. Сознание — это не то, что дает тебе социум и язык, как думали советские ученые, пытавшиеся "делать" людей. Но сознание хранит в себе все отпечатки тех форм и образов, которые попадали в него на протяжении истории его самоконституирования. Человек может быть самостным и выстроить свою иерархию внутренней жизни. Он может быть социальным и следовать тому, что ему предложит Другой. Но следы и ожоги форм всегда будут преследовать его, как надоедливая считалочка из детства. Это то, с чем придется иметь дело. Вопрос здесь заключается в том, с чем раньше столкнется детская пластичность. Это вопрос об иммунитете, который дает воспитание. Предоставить детскую пластичность самой себе, не дать иммунитет — все равно что поставить рядом с ребенком горячий утюг.
2. Стоит ли так серьезно расценивать детские игрушки и популярных детских героев? То, что человек видит, и то, что человек слышит, — это непосредственно данное. Видимое и слышимое не невинно. Это то, что попадает в нашу субъективность, не спрашивая нашего на то согласия и оставляя в нас свои неизгладимые отпечатки. Это то, что, делает нас такими, какие мы есть. Как говорит Владимир Мартынов, визуальные образы незаметно и неминуемо преобразуют природу человека. Не прямое событие, но созерцаемое становится нашим содержанием. Как, например, в библейской истории с Иаковом, который сделал пестрые прутья для скота, и скот, глядя на них изо дня в день на водопое, начал приносить пестрое потомство.
Нельзя невинно собирать консрукторы-трансформеры, нельзя невинно держать в руках воплощение порока. Эстетика — это не "лишь" эстетика. Мы — это объективация того, что мы видим и слышим.
3. Современная детская культура — это зеркало современной культуры, размывающей понятия о добре и зле, красоте и уродстве, жизни и смерти, смешном и несмешном, приличном и неприличном, достойном и недостойном, пошлом и приемлемом, профессиональном и дилетантском, умном и глупом. Именно этим снятием различного рода табу и отличаются современные детские герои. Например, тема смерти. Христианство знает два вида отношения к смерти. Одно — православное, другое — католическое. Православие видит в смерти успение, то есть приобретение вечной жизни, потому гроб в православной традиции стоит открытым. Католицизм связывает смерть со страхом, потому в католической традиции гроб закрывают. Современная культура нивелирует всякое отношение к смерти, переставая противопоставлять ее жизни. Трупообразные куклы — это способ, которым современная культура предлагает иметь дело с темой смерти. То есть табуированное, таинственное, к чему человек призван выработать свое отношение, представляется в однозначной роли уродливого и подручного, невызывающего вопросы. Или, например, агрессия. Агрессии в детских мультфильмах и играх не противостоит порядок. Аффект предоставлен сам себе. Уродство вовлекается в сферу привлекательного и модного, стирая грань между собой и красотой. Радость попадает в сферу развлечения, суть которого сводится к фразе из популярного рекламного ролика детских игрушек: "оторвемся в катакомбах". Свет и тьма сливаются в неразличимое целое.
Речь, которую транслируют детские телеканалы, лишена цензуры литературных норм. Просторечье перестает быть просторечьем, уличный жаргон — жаргоном. Понятие о неподобающем исчезает. Табуированное превращается в норму.
4. Мультипликационные фильмы бывают разные, но им всегда сопутствует реклама. Так наше правительство хочет поддержать советских мультипликаторов. Но что оно тем самым в действительности поддерживает? Что такое реклама? Это искусственная врезка информации, это то, что нарушает паузу. Восприятие делится на то, что зритель получает от режиссера, и на то, что он извлекает из работы с самим собой. Это последняя совершается во время паузы, которую хороший режиссер дает зрителю в своих произведениях, позволяя ему быть соучастником творения. Реклама нарушает паузу, лишая даже достойный фильм его смысла.
5. Родителям стоит титанических усилий доказать своему ребенку, что некоторые популярные среди его приятелей мультфильмы недостойны его внимания. Ребенок что-то понимает, что-то, наверное, нет, но любопытство остается. Но проблема заключается не в частных трудностях отдельных воспитателей, а в том, что через 10-12 лет дети подрастут и станут заметны для всех нас как новое поколение. И нужно будет иметь дело с откормленными этическими и эстетическими неразличениями людьми.
6. Моральные утверждения возможны только в том обществе, где есть мораль, то есть — в нетолерантном обществе. Россия в последнее время качнулась в сторону традиционных ценностей, то есть в сторону ценностей как таковых. Это значит, что еще возможно обратить серьезное внимание на эстетику детства.
Но помимо морали есть еще юридическая сторона вопроса. И она заставляет поставить вопрос о законных основаниях распространения огромного количества весьма спорных детских игрушек. Законно ли присутствие на полках магазинов игрушек с порнографическим и некрофильским подтекстом? Законно ли транслирование рекламы этих игрушек на детских телеканалах? Как это сочетается с введенной цензурой по возрасту?
7. Советское образование, на обломках которого пока еще стоит современное образование, имело очень важную черту. Оно позволяло охватить русскую и мировую литературу в ее недетской сложности. Оно давало знание "на вырост". То есть сеяло то зерно, которому суждено было в свое время прорасти. Детская душа нуждается в метафизических иероглифах, в которых могла бы оплотниться и организоваться субъективность. Неоформленная субъективность — это всегда поле для необратимости случая и манипулирования.
Фото: сомнительный символизм Михаила Шемякина сегодня становится страшной реальностью для детей России
