Когда я проснулся, то обнаружил, что стою на четвереньках на пороге своего временного жилища: туловище в палатке, а голова снаружи. Ну, совсем как на той хрестоматийной гравюре, где изображён человек, достигший края Земли,- проткнул головой небосвод и рассматривает механизм мироздания. Значит, я вылез из спального мешка не просыпаясь; прополз на локтях и коленях к выходу из палатки, оставленному с вечера незастёгнутым, и раздвинул теменем брезентовые створки. Разбудил же меня тугой ком холодного зеленовато-белого огня, который висел у самой палатки. Я ткнулся в него лбом и окончательно проснулся. Ещё, кажется, с полминуты слепящий шар стоял на кончике моего носа. Потом со страшной скоростью удалился и, заняв своё место невысоко над горизонтом, превратился в Венеру, самый яркий светильник ночного неба. Оно смотрело на меня, очумелого от сна и сбитого с толку весёлым розыгрышем утренней звезды, тысячами сверкающих глаз.
До рассвета уже не заснуть. Свежо. Ветер, разгулявшийся на закате по карпатским долинам, видно, умаялся, собирая с леса дань монетками из золотой фольги, и теперь в разорённых рощах не слышно ни скрипа, ни шороха, ни стона. Притаился лес, переживает дерзкий грабёж. Но я-то знаю: на заре встрепенётся он радостно, загомонит разными голосами, когда увидит, что стоит по щиколотки в золоте, отнятом у него ветром-озорником. И хотя угрюмый бук или опечаленная берёзка не могут наклониться за своим добром, оно обязательно вернётся к ним через корни и ветви, станет зелёными листьями и через год вновь превратится в золото.
Сентябрь на высоте около тысячи метров - глубокая осень, стоит только спрятаться солнцу. Я быстро замёрз в спортивном костюме и накинул на плечи куртку. Шерстяные носки и горные ботинки согрели ноги. Сна как не бывало.
Выбирая место для ночлега, я остановился на терраске из песчаника. Она нависала над долиной Лючки узким и длинным балконом. Теперь с края каменной площадки невозможно было разглядеть ни реки, притаившейся на дне долины, ни противоположного её борта, над которым стояла Венера. За моей спиной толпа молчаливых буков стерегла неразличимую в темноте тропу, приведшую меня к ночлегу.
Зато небо было иллюминировано, точно на празднике. Да, эта ночь стала тихим, но торжественным праздником природы в междуречье Лючки и Пистынки. Каким-то чудом его леса избежали нашествия дымовых туч, исторгнутых заводскими трубами северного промышленного района; текучие воды ещё не смешались ни с ядохимикатами, ни с аммиачной жидкостью, ни с отходами производства. Его травяной покров не испытал губительной тяжести мусоросвалок, где бесценное добро превращается в отраву для всего живого. В эту сентябрьскую ночь дыхание украинских степей, достигшее Карпат, высушило воздух над горами, а ветер, зародившийся на закате в долинах, вымел за пределы междуречья всю пыль, что успела подняться над землёй за день. Звёзды над головой блестели как никелированные пуговицы, и среди них сияла царь-звезда северного неба Вега в окружении светил высокого ранга. Я вспомнил названия некоторых из них:
Арктур, Мицар, Капелла, Альтаир, Альдебаран,- но не знал, какая из них где. Разные по величине и яркости звёзды, необычно прозрачный воздух создавали ощущение трёхмерности небосвода.
Я вынес из палатки спальный мешок, расстелил его на щербатой поверхности песчаника и улегся сверху, подложив под голову ладони.
А вдруг все эти звёзды - вовсе не звёзды? И видимое небо действительно крыша древних людей, точнее, твёрдая сфера, в отверстия которой сочится свет чужой вселенной. Какая она? Мне не хватило фантазии, чтобы ответить на последний вопрос. Потом звёздная панорама повела воображение в другую сторону. Я увидел над собой географическую карту, выполненную необычным способом.
Во всю ширину её в тёмных берегах, слегка изгибаясь, то входя в узкое русло, то разливаясь половодьем, струился поток серебряной пыли. Наткнувшись на такой же тёмный, как берега, утёс, он распался на рукава, образуя усеянную островами дельту перед впадением в угольно-чёрный мглистый океан, где дрейфовали отдельные звёзды. Основную же массу звёздной мозаики притягивал к себе искрящийся поток. Подобно ручьям, тянулись к нему цепочки из светил, нанизанных на невидимые
нити различной длины: прямые, извилистые, ломаные, хорошо различимые и едва заметные. Между ними, на изрезанных берегах главного потока, тесные скопления звёзд напоминали большие и малые города, когда пролетаешь над ними ночью на большой высоте. В очертаниях тёмных провалов среди скоплений далёких солнц я пытался «узнать» земные водоёмы. И узнавал. Вот «Чёрное море», похожее на бабочку; вот «цветок» Великих озёр; вот «огурец» Байкала. Эту игру воображения можно было бы продолжать до утра.
Внезапно что-то постороннее вторглось в мирное течение ночи. Кажется, я первым в междуречье почувствовал беспокойство. Сел на мешке. Огляделся. Тревожно закричала ночная птица, и в неподвижном воздухе чуть-чуть сдвинулись с места тёплые и холодные его пласты. Глубоко вздохнула буковая роща. Вроде бы проволокло камень по ребристому дну реки. Летучая тень на миг закрыла Венеру, и она потеряла свой мягкий блеск, превратилась в Веспер, не сулящий ничего доброго. Да, что-то случилось в мире или вот-вот должно было случиться. Мне показалось, будто событие назревает левее того места, где стояла утренняя звезда. Действительно, восточный небосклон стал бледнее, чем несколько минут назад, хотя до рассвета было ещё далеко. На его фоне уже был различим силуэт дальних гор - чёрная стена с серым изгрызенным верхом.
Я встал с мешка и приблизился к краю терраски с намерением во что бы то ни стало дождаться явления силы, вспугнувшей ночь. Долго ждать не пришлось. Светлеющий небосклон озарился яркой вспышкой белого света, будто выползала на перевал, светя фарами, гигантская машина. Сразу же меня окатила с головы до ног первая волна ветра, рвавшегося из-за буков, и лес заволновался, зашумел сухими кронами. И уже не одинокий голос ночной птицы, а десятки самых разнообразных голосов разбуженного леса донеслись до моего слуха.
Свет распространяется не лучом, не снопом, как следовало бы ожидать при появлении на перевале даже самой большой машины. Источник света - вытягивающийся вверх полуэллипс - заливает неоновым светом в одинаковой степени все предметы, и ближние и дальние.
И тут я готов хлопнуть себя по лбу. Надо же, столько лет провёл в экспедициях, а восхода Луны над горами так и не удосужился увидеть! Я знал как всходит Луна над городом или над задымлённой и запылённой местностью. Там прекрасная Селена появляется из-за горизонта в кровавом сиянии, рыхлая, сплющенная от собственной тяжести. Не светильник Танит, а бурый ком глины. Что и говорить, больной воздух не только губит всё живое здесь, на Земле. Даже космические тела, удалённые на немыслимые расстояния, кажутся сквозь него больными.
Луна между тем, ободрав о зубцы гор свой правый бок, проворно карабкалась вверх, гася звезды, попадавшиеся на её пути, и приглушая блеск всего небосвода. Власть над ночным небом перешла от Венеры к Гекате. Древняя богиня ночи набросила на горы свой тонкий плащ ни с чем не сравнимого цвета, который называется лунным,- матово-белый, с зеленью, усыпанный блёстками из алюминия. С этого часа до утренней зари всё живущее в травах, кустарнике, кронах деревьев и под их корой, в текучих и неподвижных водах гор будет подчиняться правилам, продиктованным Луной. Кому затаиться в норе, или в гнезде, или под камнем, под листом, кому выйти на охоту, кому подать голос, а кому, наоборот, забыть, как раскрывается клюв или пасть,- всех предупредила Луна, называемая украинцами самым ласковым именем из множества имён - Мiсяць.
Ночной хозяйке подчинился и растительный мир от мельчайшей былинки до самой высокой сосны карпатского леса. Даже тяжёлый камень гор, казалось, потянулся за ней, повторяя движения приливной волны того мёртвого уже океана, в котором родились Карпаты.
Конечно, Луна не в силах была затмить все звёзды. Но светила чужих миров сразу как бы отодвинулись к поверхности самой дальней из сфер, где две тысячи лет - от Аристотеля до Бруно - обитали «неподвижные» звёзды. Медленно, но заметно поворачиваются созвездия вокруг Полюса мира. Часа четыре, а то и все пять, судя по наклону Ковша. Соснуть что ли? Я разулся, залез с мешком в палатку, предварительно распахнув до отказа и закрепив булавками углы брезентовых створок. Лунный свет проник следом за мной. Через треугольный проём мне были видны край терраски, покрытый лунным плащом, и лоскуток неба.
Я вспомнил свою «географическую карту». Ладно, в следующий раз рассмотрю её внимательнее. Была бы подходящая погода. Сколько же людей видело её до меня с тех пор, как человек стал задумываться, глядя вверх! А скольким поколениям будет ещё открыта она?
Я думаю о потомках. И о «Красной книге». Не о той, куда заносят исчезающие виды животных и растений. Меня волнует уже та «Красная книга», в которую вписаны Днепр, Мещёра, Чёрное Море, Амазония... наконец, звёздное небо... Что это я? Мерещится? Или мысли путаются в полусне? Разве звёздное небо нуждается в защите? Не слишком ли я преувеличиваю «возможности» человека? Правда, ближний космос уже порядочно засорили. Но звёзды! Они так далеко... И всё-таки... да, это сон...
Луна вышла на цыпочках из палатки, приставив палец к губам. Звёзды опять начали разгораться до полного накала. Но я их уже не видел.
