Валентин Катасонов только что дал нам возможность вернуться в 1970 год (https://zavtra.ru/blogs/zagovor_protiv_chelovechestva_bil_anonsirovan_polveka_nazad) - эпоху хиппи, мини-юбок, распада «Битлз» и анти-военных протестов в Америке. В СССР в тот год с конвейера ВАЗа сошли первые «Жигули», в кинотеатрах стояли очереди на фильм «Белое солнце пустыни», в Москве проходил съезд комсомола. В это самое время Збигнев Бжезинский издает книгу «Между двумя веками: роль Америки в технотронную эру», в которой с поразительной точностью предсказывает возможности электронного контроля над массами со стороны политико-экономической олигархии. Собственно, «технотронная эра» видится им как некий всемирный электронный концлагерь: «В технотронной эпохе образуется постепенно, шаг за шагом всё более контролируемое общество. Такое общество будет управляться элитами, которые не будут поддерживать традиционные ценности. И скоро станет возможным наблюдение и контроль практически за каждым гражданином; станет возможным собирать даже самую интимную информацию о каждом гражданине и хранить её в особых электронных папках. И власти тогда смогут напрямую пользоваться этими папками в случае надобности».
Нет смысла приводить здесь другие характеристики «технотронного общества», которые без труда можно найти в статье Катасонова, зададимся другим вопросом: Могли бы поверить в такое советские читатели, собиравшиеся в пионерлагерь или отпуск по профсоюзной путевке или на работу на тысячах и тысячах действовавших тогда предприятий, или на концерт Шульженко, Визбора или Высоцкого? Маловероятно. Отметим справедливости ради, что Бжезинский и тогда отбрасывал свою тень на потаённые пружины советского руководства: Джермен Гвишиани, зять премьера Косыгина, уже вступил в «Римский клуб» и готовился к организации Международного института прикладного системного анализа в Лаксенбурге. Открытие ВАЗ в Тольятти было связано с именем президента Римского клуба Аурелио Печчеи. Вокруг Генерального секретаря Брежнева уже вился рой мутной мошкары, который он по-отечески называл «мои социал-демократы».
Всё это было, однако всё это происходило на заднем плане, исподтишка, шепотом в зашторенных кабинетах. Общественной же доминантой было совсем другое видение: бесконечное расширение человеческих возможностей на основе достижений научно-технической революции, возможности которой представлялись практически безграничными. Это видение было закреплено не только в документах КПСС, но и в большинстве из 500 научных и публицистических работ по прогнозированию будущего, которые вышли в СССР с 60-х по 90-е годы (https://diletant.media/articles/45268394/). Мысль о том, что в будущем достижения науки и техники будут использованы для порабощения большинства узким слоем «хозяев жизни» была чужда советским исследователям – точнее, такая возможность допускалась только в случае общественного регресса и вырождения. Вот слова И. Ефремова об обществе, которое в своей анти-утопии «Час Быка» он поместил на планету Торманс: «Неимоверно ускоренный рост населения и капиталистическое хозяйствование привели к истощению планеты и массовой смертности от голода и болезней. Государственный строй на ограбленной планете, естественно, должен быть олигархическим. Чтобы построить модель подобного государства, я продолжил в будущее те тенденции гангстерского фашиствующего монополизма, какие зарождаются сейчас в Америке и некоторых других странах, пытающихся сохранить «свободу» частного предпринимательства на густой националистической основе. Понятно, что не наука и техника отдаленного будущего или странные цивилизации безмерно далеких миров сделались целью моего романа. Люди будущей Земли, выращенные многовековым существованием высшей, коммунистической формы общества, контраст между ними и такими же землянами, но сформировавшимися в угнетении и тирании олигархического строя иной планеты, – вот главная цель и содержание книги.»
Другими словами, для Ефремова еще в 60-е годы было очевидно отсутствие жизнеспособной альтернативы коммунистическому развитию, однако при этом он отдавал отчет, что результат общественного развития не предопределен, и что совершенствование общественной жизни потребует дисциплинированности, ответственности и «исполинской работы для существенных шагов в познании». Примечательно, что проблемы в реализации советского проекта начались именно с формирования слоя безответственных управленцев, насаждавших двойную мораль и заменявших научную мысль начётничеством. Этот слой был крайне заинтересован в закреплении своего господствующего положения, которому угрожали как идеи равенства, являвшиеся сердцевиной советской идеологии, так и научно-технический прогресс с его непредсказуемыми организационными последствиями. Идеи же Бжезинского об управлении массами с помощью средств электронного контроля, напротив, были для них весьма своевременными, позволяя направлять техническое развитие в ограниченном круге дисциплин на укрепление их статуса. В итоге «будущее Бжезинского» победило «будущее Ефремова».
Оставим персоналии. Возможность определения целей – привилегия тех государств, руководство которых самостоятельно в принятии своих решений и потому отсутствие внятного ответа на вопрос о том, какое общественное устройство формируется в Российской Федерации свидетельствует не столько о недостаточной разработке этой темы, сколько о том, что разрабатывают её вовсе не в России.
