Глава 8. Александр Глебович Грозный
Став властелином России, Невзороф повелел называть себя "Александр Глебович Грозный" и решил шумно отпраздновать 450-летие со дня разорения Иваном Грозным Твери. Празднования должны были охватить всю Россию, и Невзороф создал оргкомитет, который разработал мероприятия праздника. В комитет вошли почитатели Ивана Грозного: киновед Дондурей, Николай Карлович Сванидзе, историки Пивоваров и Зубков. Последний написал познавательную детскую книжку "Иванушка Грозный и Малютушка сердобольный". Невзороф посмотрел план мероприятий, начертанный на человеческой коже неизвестного вольнодумца XVI века, и тяжёлой, усыпанной перстнями рукой написал: "Быть посему".
В Москву съехались со всех концов земли потомки Ивана Грозного, их было несколько тысяч, они разошлись по московским школам, делясь с учащимися воспоминаниями о своём великом предке. Одновременно в столицу собрались родственники князя Курбского, их было чуть меньше — всего 570 человек. Среди них был особенно заметен Григорий Явлинский. Родственники Курбского попытались напасть на потомков Ивана Васильевича Грозного, но те, обороняясь, перешли в наступление и гнали Курбских до самой литовской границы.
В честь светлого праздника разорения Иваном Грозным Твери был устроен пышный парад. На Красной площади, блестя на солнце наградами, стояли парадные коробки. Выстроились швейцары, призванные по этому случаю со всех ресторанов и отелей Москвы. С ними соседствовала коробка банщиков — распаренных, удалых, с листиками берёзы, кокетливо прилипшими к ягодицам. Правозащитники с честными лицами и небольшими опухолями на затылке. Ветераны Ливонской войны, герои Казанского похода, а также героические участники разорения Твери, подпоясанные ремнями из кожи тверских бояр.
Невзороф вылетел из Спасских ворот верхом на палочке, которую венчала конская голова. Цокая языком, подбоченившись, он подлетал к коробкам швейцаров и по-командирски приветствовал их: "Здравствуйте, товарищи швейцары!" И в ответ раздалось громогласное: "Чего изволите, Александр Глебыч?" Подлетел к банщикам и воскликнул: "Здравствуйте, товарищи банщики!" И в ответ прозвучало: "Никак нет, Александр Глебыч". Подскакал к следующей коробке и крикнул: "Здравствуйте, товарищи правозащитники!" И в ответ услышал: "Вечная память, Александр Глебыч". Когда, громко цокая, он завершал обскок полков, к нему подбежал ярый мужик из газеты "Завтра": "Не вели казнить, вели слово молвить". "Чего тебе, детинушка?" — не слезая с коня, спросил Невзороф. "Как же, батюшка царь, пожалуй мне шубу со своего плеча, ибо я Сибирь покорил и тебе принёс". Невзороф сдёрнул с плеч шубу, сшитую из хомячков, и одарил ею верного казака, отправив на север покорять Арктику. В своей речи перед полками Невзороф указал на важность разорения Твери Иваном Грозным, что послужило верным поводом дружбы Москвы и Твери — двух городов-побратимов.
Начался парад войск. Первая строевым шагом прошла коробка швейцаров. Сияя золотыми лампасами, сверкая серебряными галунами, в солнечных кокардах шли швейцары. Иные тянули ножку, иные расчёсывали бороды и подкручивали бакенбарды. Колонну вёл Виталий Дымарский. В пышном плюмаже, похожий на латиноамериканского генерала, он звенел шпорами. Коробку банщиков, завёрнутых в простыни, в чёрных клеёнчатых фартуках, возглавлял Юрий Кобаладзе. Он не удосужился обмотать себя простынёй и прикрыть свой пах кожаным фартуком и был в бикини, которое одолжила ему Ксения Собчак. Он всем показывал свои большие хорошо отмытые ладони, выкрикивая: "У чекистов чистые руки".
Следом шли правозащитники. Они двигались на боевых слонах. Головного слона вёл под уздцы Сергей Адамович Ковалёв, выписанный для этого случая из Америки, где он временно отдыхал на Арлингтонском кладбище. Замыкала шествие правозащитников Людмила Алексеева. Она держалась за хвост боевого слона. На её спортивной майке была нарисована бабочка прав человека, а чтобы достать хвост слона, ей пришлось встать на ходули, которые временно предоставило ей общество "Мемориал".
Вслед за слонами шли персонажи русской истории XVI века. Одиноко ступал по брусчатке Лжедмитрий Быков, за ним шёл Гришка Отрепьев — Явлинский, за ним следовала Марина Королева-Мнишек. И, наконец, бывший генеральный прокурор Малюта Скуратов.
Парад замыкал строй молодых барабанщиков, и самый молодой из них, Евгений Ясин, забывая бить в барабан, засовывал барабанную палочку в ухо Георгия Сатарова. Последний барабанщик-экономист Алексашенко ещё только покидал Красную площадь, а уже начался воздушный парад. Низко, на бреющем полёте, со страшным рёвом мотора промчалась над площадью Юлия Латынина. Её волосы развевались. Она разбрасывала вокруг себя термитные огоньки, служившие ложными целями. Её фюзеляж был плоский, обтекаемый, в кабине сидел глава одного из чеченских тейпов, строча из ручного пулемёта.
За флагманом — Латыниной — пронеслось звено заслуженных "Чижей". Возглавляла звено Оксана Чиж. "Чижи" прянули над площадью веером, выделывая фигуры высшего пилотажа. Ольга Журавлёва делала "бочку", из которой никак не могла выйти. Ольга Бычкова вошла в штопор, но за метр до земли вышла из штопора и сделала "свечу", оставив на памятнике Минину и Пожарскому часть своего туалета. Ксения Ларина сделала "мёртвую петлю", с которой никак не могла справиться, и её сносило в Замоскворечье ветром перемен. Затем проследовал полк боевых дельтапланов. Это были киновед Дондурей, Александр Пикуленко и Майя Пешкова, похожая на прекрасную стрекозу. Сергей Минаев, отважный пилот и любимец дам, дважды пролетел под Большим Каменным мостом, бросив розу в месте, где был застрелен Немцов. Парад замыкали два беспилотника: Наталья Ивановна Басовская и Матвей Ганапольский. На последнем была закреплена видеокамера, с которой велась прямая трансляция парада в Киев, где сторонники "Правого сектора" грызли подсолнух и зачарованно рассматривали педикюр Натальи Ивановны Басовской.
После парада состоялся приём в Кремле. Туда были приглашены все авторы, ведущие, гости "Эха Москвы". Они сдвинули столы, произносили заздравные тосты в честь Ивана Васильевича Грозного и разорения им Твери. На первое блюдо подали суп из топора. На второе подавали хомячков, пойманных и зажаренных живьём самим Александром Глебовичем Невзорофым. Невзороф произнёс юбилейную речь, в которой пошутил: "Все, кто сейчас ест хомячков, сами будут съедены хомячками". При этих словах к нему посыпались записки с просьбой разъяснить шутку. Сначала шли просто записки. Потом были переданы "Записки охотника", "Записки из мёртвого дома", "Записки сумасшедшего", "Отечественные записки", два тома энциклопедии Брокгауза и Эфрона, переписанный от руки роман "Королева Марго", несколько берестяных грамот и большой камень без всякой надписи.
По всей стране шли мероприятия, связанные с праздничной датой. Несколько московских улиц были названы в честь царя Ивана Грозного. Иван Васильевич Грозный стал почётным гражданином города Грозного. Во многих местах, в том числе и в пионерском лагере "Артек", были поставлены памятники Ивану Васильевичу Грозному. Детские ансамбли исполняли танец опричников из второй серии кинофильма "Иван Грозный". Были образованы Школы молодого стрельца, куда Александр Глебович Невзороф разослал маленькие топорики и живых хомячков, чтобы можно было отрубить им головы и распотрошить, предварительно совершив дознание и взяв у них показания. Был открыт большой музей Ивана Грозного. В отделе "Персонально ваш" показывали мёртвого стрельца с выколотыми глазами и отрезанным носом. В отделе "Особое мнение" демонстрировали эшафот с четвертованным мертвецом, у которого почему-то не хватало ноги. В отделе "Пусть говорят" на дыбе висело несколько узников, отказавшихся давать показания. В отделе "Время покажет" в петле раскачивался висельник, и было видно, что он качается здесь не день и не два.
В последнем отделе музея была выставлена новая картина самого Александра Глебовича Невзорофа, которая называлась "Сын Ивана Грозного убивает своего отца".
В конце торжеств состоялся грандиозный салют. В свете прожекторов по небу летал Александр Невзороф и кропил Москву и праздничные толпы святой водой. Дьякон Андрей Кураев то и дело взлетал в небо и производил там дозаправку в воздухе. Всеволода Чаплина не допускали до ночных полётов, и тот ревновал и сердился. Описание праздника вошло во все древние летописи русской земли, а также было показано в закрытых кинотеатрах города Амстердам.
