Предупреждал же старый фельдмаршал: сражаясь с корсиканцем, не двигайтесь дальше границ — не послушали. И вышло всё в точности так: сладкий воздух свободы сыграл с Русской армией в её триумфальном взятии Парижа злую шутку. Сразу же вспоминаются декабристы, но говорить придётся не только о них.
В своих записках, изданных московским либеральным журналом «Голос минувшего» только через сто лет после заграничных походов 1813-1815 годов, участник Отечественной войны, артиллерийский офицер Баранович отмечал, что храбрые русские воины, сокрушившие Наполеона, «заразились французским ядом». После шестинедельного пребывания его артиллерийской роты в одной из провинций, которая славилась своим шампанским, семнадцать рядовых бежали к хозяевам, «уговорившим содержать их на своём иждивении и женить на дочерях». Для батарейной роты, состоявшей из трёхсот с лишним человек, это примерно пять процентов личного состава, что не так мало.
Возможно, именно поэтому уже на границе России слухи о том, что до сорока тысяч нижних чинов дезертировали, оставшись во Франции навсегда, не показались Барановичу слишком фантастическими. Впрочем, в своих мемуарах он ведь и не утверждал, что это подлинная информация. Откуда бы её раздобыл простой армейский (даже не штабной) офицер?
Достоверным было лишь то, что возвратить солдат в пределы Отечества, несмотря на усилия двух императоров (Александра и Людовика), оказалось невозможным. По причине острой нехватки мужского населения, подрезанного под корень в ходе великой французской смуты и двадцатилетних войн, владельцы виноградных плантаций так и не выдали беглецов. А те трудились на славу, пили на лоне природы шампанское и при этом не пьянели, только лица слегка розовели: не работники, а кровь с молоком!
«Они уходят к фермерам, которые не только хорошо платят им, но ещё отдают за них своих дочерей», — писал жене другой участник заграничной кампании, генерал от инфантерии Ростопчин. Небезызвестный граф хоть и возмущался преклонением своих соотечественников перед французами, но, выйдя в отставку, сам уехал жить всё-таки в Париж.
Ещё бы не любить галлов, если мы с ними породнились! Правда, относительно сорока тысяч невозвращенцев одни историки категорически возражают (это же четверть всех русских войск за границей), а другие уже вывели определённую тенденцию: мол, вон ещё когда наши предки в массовом порядке пришли к выводу, что «пора валить»! Невозвращенцы императора Александра с подачи его подданного Барановича, разумеется, всколыхнули современное общество, охочее до исторических сенсаций.
Но сути дела эта полемика не меняет. Родня нам французы, да и только, если учесть ещё и количество солдат Великой армии, осевших в Российской империи, где они становились гувернёрами и приказчиками, поварами и кондитерами, пополняя сословие мещан и ремесленников. Скажем, на территории Вятской губернии, которая полицейским ведомством была определена как место жительства французских военнопленных, их насчитывалось более пяти тысяч: поселившись в починках, они возводили мосты, разбивали парки. Моншеры научили вятских даже плетению изящных корзинок и дамских шляпок из ржаной соломки. Она не уступала пшеничной флорентийской, прекрасно годилась для обработки, и спустя десятилетия новый кустарный промысел получил распространение в Вятке — месте традиционной ссылки поднадзорных, сродни другой, сибирской.
Вообще, говоря о взаимном влиянии Франции и России, нужно вести иной счёт. Около шестидесяти тысяч наполеоновских солдат, сдавшихся в плен, приняли российское подданство, что документально подтверждено отечественными архивами. Вот эти цифры подлинные, и совсем непонятно, почему не усомнился в провокационных слухах офицер-артиллерист, который по определению должен был с математикой дружить. Что уж говорить о так называемых разрушителях мифов (Александр Никонов, «Наполеон: попытка № 2»), готовых принять исторический фейк за чистую монету, если это работает на авторскую идею? Она же сводится к тому, что «вклад Наполеона в мировую цивилизацию неоценим».
Так утверждает сегодня писатель Веллер, но создаётся впечатление, что от его имени вот-вот заговорит литературный «цивилизатор» Смердяков, а вторить будет тот же Герцен. Последний, кстати, считал, что победители Наполеона повернули историю с большой дороги в страшную грязь. И завязла та большущая телега по самую ступицу, сразу не вытащишь!
С «разбуженным» революционером можно и нужно спорить, поскольку любой интерес к завоевателю, сопоставимому, разумеется, не только с Чингисханом, характеризует состояние общества, которое ждёт чрезвычайно сильную личность, способную решать проблемы собственной нации за счёт других народов и государств. Чем все эти игры в бонапартизм могут закончиться на этот раз, даже страшно подумать. И разве же этот Наполеон не Антихрист?
Николай ЮРЛОВ,
КРАСНОЯРСК
Картина художника Богдана ВИЛЛЕВАЛЬДЕ «Они попали в плен в 1814 году», написанная 1885 году
