Опыт 90-х научил нас одному очень важному. Нет ничего непоправимого. Всё поправимо. Всё не навсегда. Прочный и незыблемый Советский Союз оказался не навсегда. Но и русско-чеченская рознь оказалась не навсегда. И глубина падения великого имперского народа оказалась не бездонной. И провозгласивший ни много, ни мало «конец истории» Запад оказался не таким прочным и незыблемым, как хотел казаться.
Уверен, многие из нас из тогдашних 90-х были уверены в том, что по-другому уже не будет. Тогдашние безбожные и жуткие порядки (от электоральной машинерии до ассортимента в магазинах) рядились в одежды чего-то естественного, бесспорного, того, что «всегда берет своё» (как жизнь), «всегда возвращается», несмотря ни на какие наши цивилизационные завихрения и эксперименты, которые подавались как временные отступления от некого цивилизационного всеобщего естества.
Странное дело – противоестественное и волюнтаристское рядилось в одежде естественного. По большому счёту, преступную, пиратскую авантюру по оккупации великой и непобедимой страны подавали как эдакое естественное возвращение к естественным корням. А оккупированные и взятые в заложники десятки миллионы русских людей пребывали в эдаком длительном, растянувшемся в десятилетие, приступе стокгольмского синдрома. И эта подзатянувшаяся мистерия самокастрации русских тоже казалась почти естественной и непобедимой. А оказалось, что это тоже не навсегда. И это прошло.
И ещё многое тоже пройдёт. Но есть всё-таки неизменное в нас. Есть в нас эта непобедимая тяга быть. И быть такими,, какие мы есть. И быть такими уже гораздо более тысячи лет.
