Несломленный

Жаль, не до­жил мой друг, пре­крас­ный рус­ский пи­са­тель Ле­о­нид Ива­но­ви­чу Бо­ро­дин, до сво­е­го юби­лея. Так бы вме­с­те по­гу­ля­ли, по­пе­ли бы рус­ские пес­ни, ко­то­рые он лю­бил. Но жи­ва его вер­ная, с ла­гер­ных лет, су­пру­га Ла­ри­са Бо­ро­ди­на, рас­тут и до­че­ри. Жи­вет под уп­рав­ле­ни­ем пре­крас­но­го по­эта Сла­вы Ар­та­мо­но­ва и жур­нал "Моск­ва", ко­то­ро­му Бо­ро­дин от­дал столь­ко лет.
Мо­жет быть, как пи­са­тель, он уже при жиз­ни всё ска­зал, в чем мне и при­зна­вал­ся. Пи­сать боль­ше не хо­тел. Но то, что он на­пи­сал, то­мов мно­гих сто­ит. Его ро­ман­ти­че­с­кая сказ­ка "Год чу­да и пе­ча­ли", по­жа­луй, не срав­ни­ма ни с чем в на­шей дет­ской ли­те­ра­ту­ре. Его "Тре­тья прав­да" — на­рав­не с "При­выч­ным де­лом" Ва­си­лия Бе­ло­ва и рас­пу­тин­ской "Ма­те­рой" — оп­ре­де­ля­ет все нрав­ст­вен­но-хри­с­ти­ан­ское на­прав­ле­ние в рус­ской про­зе. Его "Ца­ри­ца Сму­ты" ме­ня­ет всё на­ше от­но­ше­ние к эпо­хе Ма­ри­ны Мни­шек. Ве­ха в ис­то­ри­че­с­кой ли­те­ра­ту­ре.
В ла­ге­рях ему уда­лось на­пи­сать и да­же пе­ре­слать в пись­мах свои пер­вые кни­ги. На­шлись лю­ди как из де­мо­кра­ти­че­с­ко­го, так и из па­т­ри­о­ти­че­с­ко­го ла­ге­ря, — пе­ре­во­зив­шие эти ру­ко­пи­си в за­гра­нич­ные из­да­ния. Спа­си­бо ска­жем и Илье Гла­зу­но­ву, и Бо­ри­су Мес­се­ре­ру. Оба, меж­ду про­чим, — ху­дож­ни­ки. Уве­ряю чи­та­те­лей: по су­ти, поч­ти все эти кни­ги мог­ли вый­ти и у нас в со­вет­ское вре­мя. Как вы­хо­ди­ли де­ре­вен­щи­ки или кни­ги Ак­се­но­ва и Вла­ди­мо­ва. Та же прав­да жиз­ни, при­прав­лен­ная ро­ман­ти­кой. "По­весть стран­но­го вре­ме­ни" (1978), "Год чу­да и пе­ча­ли" (1981), "Рас­ста­ва­ние" (1984), "Тре­тья прав­да" (1984). И все кни­ги — в "По­се­ве". Ну, чем "Тре­тья прав­да" по­ли­ти­че­с­ки ос­т­рее ас­та­фь­ев­ско­го "По­след­не­го по­кло­на"? Ко­го мог­ло на­пу­гать "Рас­ста­ва­ние" — ти­пич­ная кни­га тог­даш­них "со­ро­ка­лет­них", близ­кая и Ма­ка­ни­ну, и ран­не­му Ки­ре­е­ву; про сказ­ку и го­во­рить не­че­го? Ни­че­го осо­бо дис­си­дент­ско­го.
Спра­ши­ва­ет­ся, за что си­дел — за рус­ские взгля­ды?
По­ра­зи­тель­но, но вто­рой свой стра­шен­ней­ший срок (де­сять лет ла­ге­рей и пять ссыл­ки) Ле­о­нид Бо­ро­дин по­лу­чил в 1982 го­ду за са­мые бе­зо­бид­ные по­ве­с­ти и рас­ска­зы, вклю­чая и сказ­ку "Год чу­да и пе­ча­ли". Бе­да в том, что эта сказ­ка бы­ла на­пе­ча­та­на в "По­се­ве". За "Ар­дис" бы слег­ка по­жу­ри­ли, как Би­то­ва, за "Кон­ти­нент" по­гро­зи­ли бы паль­цем, я и сам там пе­ча­тал­ся у Мак­си­мо­ва. Но по­че­му впол­не бе­зо­бид­ный со­юз уме­рен­ных рус­ских на­ци­о­на­ли­с­тов-со­ли­да­ри­с­тов НТС так пу­гал че­ки­с­тов, я и сей­час не пой­му. Я хо­ро­шо знал ста­ри­ков из НТС, вы­сту­пал у них на съез­де; чем они мог­ли на­пу­гать на­ши вла­с­ти? Сво­ей рус­ско­с­тью? Сво­ей дрях­ло­с­тью?
На­ча­лась пе­ре­ст­рой­ка, все эти "Ар­ди­сы" и "Кон­ти­нен­ты" пе­ре­еха­ли друж­но к нам, рас­пло­ди­лись во мно­же­ст­ве, а НТС ос­та­лась еще од­ной ро­ман­ти­че­с­кой сказ­кой, ко­то­рые так лю­бил Ле­о­нид Бо­ро­дин.
Ко­неч­но, по ха­рак­те­ру он был ге­рой-оди­ноч­ка, по­то­му и с людь­ми сбли­жал­ся не­о­хот­но, ком­па­ни­ей дру­зей се­бя не ок­ру­жал. Как его на­зы­ва­ли в ла­ге­ре — "па­хан", в са­мом луч­шем смыс­ле это­го сло­ва. Ли­дер: на­деж­ный, ор­га­ни­зо­вы­ва­ю­щий во­круг се­бя це­лый мир, но дер­жа­щий­ся в сто­ро­не. На его лич­ных тор­же­ст­вах я встре­чал пять-шесть че­ло­век, не боль­ше. Вла­ди­мир Оси­пов, Ми­ха­ил Ла­до, Илья Гла­зу­нов...
При этом, как бы сей­час ни втя­ги­ва­ли его в свой круг ли­бе­ра­лы-дис­си­ден­ты, им он был аб­со­лют­но чужд. Его оди­но­кий мир всё рав­но на­хо­дил­ся в ау­ре рус­ско­го поч­вен­ни­че­ст­ва или рус­ской пар­тии.
Вско­ре по­сле ос­во­бож­де­ния Бо­ро­ди­на из ла­ге­ря я поз­вал его в по­езд­ку в род­ной ему Ир­кутск вме­с­те с де­ле­га­ци­ей жур­на­ла "Моск­ва" и его ре­дак­то­ром Ми­ха­и­лом Алек­се­е­вым. Ми­ха­ил Алек­се­ев, на­до от­дать ему долж­ное, со­гла­сил­ся взять с со­бой Бо­ро­ди­на. И Ле­о­нид, не­дав­ний си­де­лец, аб­со­лют­но дру­же­с­ки об­щал­ся с да­ле­ко не по­след­ним пред­ста­ви­те­лем бреж­нев­ской эли­ты. На­ша сов­ме­ст­ная по­езд­ка в Ир­кутск от жур­на­ла "Моск­ва" ка­ким-то ми­с­ти­че­с­ким об­ра­зом оп­ре­де­ли­ла даль­ней­шую ли­те­ра­тур­ную судь­бу Ле­о­ни­да Бо­ро­ди­на. Ми­ха­ил Алек­се­ев как бы пе­ре­дал сим­во­ли­че­с­кую эс­та­фе­ту бу­ду­ще­му ре­дак­то­ру. За­га­доч­но-ро­ман­ти­че­с­ким об­ра­зом свя­зал его с "Моск­вой". Хо­тя пер­вый опыт пуб­ли­ка­ции был не­удач­ным. Вско­ре по­сле ухо­да Алек­се­е­ва, ког­да глав­ным в "Моск­ве" стал Вла­ди­мир Кру­пин, я от­нес ту­да чу­дес­ную по­весть-сказ­ку "Год чу­да и пе­ча­ли", ко­то­рая оча­ро­ва­ла ме­ня не мень­ше, чем "Ма­лень­кий принц" Ан­ту­а­на де Сент-Эк­зю­пе­ри. Увы, Кру­пин вер­нул мне ее со сло­ва­ми: "Не под­хо­дит, пусть при­не­сет что-ни­будь ла­гер­ное". Тог­да это бы­ло в мо­де. Но ни­че­го ла­гер­но­го мно­го­лет­ний си­де­лец прак­ти­че­с­ки не пи­сал. Ла­герь ему был не­ин­те­ре­сен.
У Бо­ро­ди­на есть лишь од­на "ла­гер­ная" по­весть — "Пра­ви­ла иг­ры", но и там весь сю­жет, весь смысл не в ла­гер­ных стра­да­ни­ях, а в важ­ней­шем для Ле­о­ни­да Бо­ро­ди­на по­ня­тии — "пра­ви­ла иг­ры". Всю жизнь Бо­ро­дин про­жил со­глас­но сво­им пра­ви­лам, ни­ког­да не на­ру­шая их. То­го же он тре­бо­вал и от дру­зей. А Кру­пи­ну Бо­ро­дин ос­тал­ся на­всег­да бла­го­да­рен за то, что тот че­рез два го­да поз­вал его в "Моск­ву" на ра­бо­ту, а поз­же и ос­та­вил глав­ным ре­дак­то­ром. Я по­мню, по­сле вы­хо­да из ла­ге­ря, ког­да мы с Ле­ней сдру­жи­лись, я во­влек его в ли­те­ра­тур­ную ку­терь­му, по­зна­ко­мил со мно­ги­ми пи­са­те­ля­ми, на­чал пе­ча­тать в жур­на­ле "Сло­во", с ко­то­рым тог­да со­труд­ни­чал, там же опуб­ли­ко­вал и пер­вую ста­тью о нем. Но опе­кун­ст­ва он не тер­пел. Уже поз­же он сам оп­ре­де­лил­ся, кто ему бли­же, стал пе­ча­тать­ся од­но­вре­мен­но в "На­шем со­вре­мен­ни­ке" и в "Юно­с­ти", опуб­ли­ко­вал там все по­ве­с­ти и рас­ска­зы, на­пи­сан­ные в ла­ге­рях и вы­шед­шие в эми­г­ра­ции в из­да­тель­ст­ве "По­сев".
По­мню не­де­ли, про­ве­ден­ные вме­с­те с ним у не­го на да­че под За­гор­ском, в ма­лень­ком до­ми­ке, где мы пи­са­ли с ним сов­ме­ст­ный сце­на­рий, по­мню на­ши об­щие по­езд­ки; по­мню, как ли­хо он тра­тил все по­лу­чен­ные от эми­г­рант­ских из­да­ний не­ма­лые день­ги, уч­ре­дил пре­мию име­ни Шук­ши­на, ус­т­ро­ил бан­кет для ак­те­ров те­а­т­ра, по­ста­вив­ше­го по­нра­вив­шу­ю­ся ему ла­гер­ную пье­су, под­дер­жи­вал ир­кут­ских зем­ля­ков... День­ги ско­ро кон­чи­лись, и пи­са­тель, а поз­же и глав­ный ре­дак­тор, уже под­ра­ба­ты­вал на ма­ши­не ча­ст­ным из­во­зом...
Ле­о­нид Ива­но­вич Бо­ро­дин — из тех ред­ких лю­дей, кто умел и жить, и вы­жи­вать до­стой­но. Сквозь все свои ли­ше­ния и жи­тей­ские тя­го­ты он про­нес гор­до, по-гу­ми­лев­ски, по-лер­мон­тов­ски, свою ро­ман­ти­че­с­кую меч­ту и, ка­жет­ся, осу­ще­ст­вил к кон­цу жиз­ни мно­гое из за­ду­ман­но­го. Од­ни мо­гут ужас­нуть­ся тем стра­да­ни­ям, ко­то­рые вы­па­ли на его до­лю, дру­гие мо­гут ис­крен­не по­за­ви­до­вать его по­сто­ян­но­му ве­зе­нию.

Судь­ба Бо­ро­ди­на — как ос­т­ро­сю­жет­ная кни­га. Этот вы­да­ю­щий­ся рус­ский пи­са­тель и об­ще­ст­вен­ный де­я­тель, ла­у­ре­ат пре­мии Алек­сан­д­ра Со­лже­ни­цы­на и ря­да дру­гих оте­че­ст­вен­ных и за­ру­беж­ных пре­мий до­бы­вал свою ис­ти­ну не в ка­би­нет­ной ти­ши, а в со­вет­ских ла­ге­рях, где от­си­дел два дол­гих сро­ка за свои убеж­де­ния.
Ро­дил­ся он в Ир­кут­ске 14 ап­ре­ля 1938 го­да в се­мье учи­те­лей. Ро­ди­те­ли: отец — Ше­ме­тас Фе­ликс Ка­зи­ми­ро­вич, учи­тель, был аре­с­то­ван в 1939 го­ду, при­го­во­рен к 10 го­дам ли­ше­ния сво­бо­ды; мать — Ва­лен­ти­на Ио­си­фов­на Бо­ро­ди­на, учи­тель­ни­ца. От­чим — Бо­ро­дин Иван За­ха­ро­вич, ди­рек­тор шко­лы.
"Мой отец, — вспо­ми­нал Ле­о­нид Ива­но­вич, — ли­то­вец. Он был ко­ман­ди­ром пар­ти­зан­ской ро­ты во вре­мя ли­тов­ско-поль­ской вой­ны, всту­пил в кон­фликт со сво­им на­чаль­ст­вом, ему по­со­ве­то­ва­ли скрыть­ся в Рос­сии на ко­рот­кое вре­мя, ина­че его мог­ли и убить. А ему все­го 24 го­да бы­ло. Он бе­жал сна­ча­ла в Лат­вию, от­ту­да в Рос­сию, его на гра­ни­це и взя­ли, от­пра­ви­ли на Со­лов­ки. От­си­дел, был со­слан в Си­бирь, ра­бо­тал в об­ла­ст­ной ир­кут­ской биб­ли­о­те­ке и в чис­ле ра­зоб­ла­чён­ной троц­кист­ской груп­пы был вновь аре­с­то­ван, по­лу­чил де­сять лет, по­том — сно­ва суд и рас­ст­рел. Его рас­ст­ре­ля­ли в 1939 го­ду. Ни к ка­ким по­ли­ти­че­с­ким пар­ти­ям он не при­над­ле­жал…"
По су­ти, о сво­ем дет­ст­ве он и рас­ска­зы­ва­ет в за­ме­ча­тель­ной сказ­ке "Год чу­да и пе­ча­ли", сказ­ке, ко­то­рая оча­ро­вы­ва­ла та­ких раз­ных пи­са­те­лей, как Бел­ла Ах­ма­ду­ли­на и Алек­сандр Со­лже­ни­цын, — сказ­ке, из­да­ние ко­то­рой за ру­бе­жом по­слу­жи­ло еще од­ним до­ка­за­тель­ст­вом "пре­ступ­но­с­ти" Ле­о­ни­да Бо­ро­ди­на. Ли­ши­те эту по­весть ска­зоч­ной ос­но­вы — и вы уви­ди­те жизнь под­ро­ст­ка, сы­на про­вин­ци­аль­ных учи­те­лей, пе­ре­ез­жа­ю­ще­го вме­с­те с ро­ди­те­ля­ми из од­но­го си­бир­ско­го по­сел­ка в дру­гой. Но на­до ли? И воз­мож­но ли? Имен­но сказ­ка рас­ска­жет чи­та­те­лям о пси­хо­ло­гии, о ми­ро­ощу­ще­нии Бо­ро­ди­на боль­ше, чем зри­мо вы­пи­сан­ные ре­а­ли­с­ти­че­с­кие кар­ти­ны бы­та. Имен­но та­кой меч­та­тель-ро­ман­тик, ве­ря­щий в чу­до, по­сту­пил учить­ся в Ир­кут­ский уни­вер­си­тет в го­ды, ког­да там учил­ся и Ва­лен­тин Рас­пу­тин. "Чу­до — это то, что во­пре­ки! Чу­до — это то, че­го, как пра­ви­ло, не бы­ва­ет! А бы­ва­ет оно, сле­до­ва­тель­но, во­пре­ки пра­ви­лам!"
С этим ощу­ще­ни­ем — во­пре­ки пра­ви­лам — ор­га­ни­зо­вал Ле­о­нид Бо­ро­дин в уни­вер­си­те­те сту­ден­че­с­кий кру­жок, ко­то­рый на­зы­вал­ся "Сво­бод­ное сло­во", уча­ст­ни­ки ко­то­ро­го чи­та­ли рус­ских фи­ло­со­фов, мыс­ли­те­лей, ос­то­рож­но при­бли­жа­лись к ос­но­вам пра­во­сла­вия. Бо­ро­ди­на по до­но­су не­меч­та­тель­ных со­курс­ни­ков ис­клю­чи­ли и из ком­со­мо­ла, и из уни­вер­си­те­та. Из­гнан­ный со вто­ро­го кур­са меч­та­тель по­ехал не ку­да-ни­будь, а на Брат­скую ГЭС. Там уже во­всю ув­лек­ся ли­те­ра­ту­рой. Мне рас­ска­зы­вал пи­са­тель Бо­рис Ва­си­лев­ский, с ко­то­рым Бо­ро­дин жил вме­с­те в об­ще­жи­тии, ка­кие стра­ст­ные дис­кус­сии: о Ма­я­ков­ском, о Есе­ни­не, о Пе­т­ре Ве­ли­ком, — ве­ли они в ра­бо­чем об­ще­жи­тии все­со­юз­ной ком­со­моль­ской строй­ки. Ни­ку­да не деть­ся — бы­ла на са­мом де­ле эта эпо­ха эн­ту­зи­аз­ма, эпо­ха ре­во­лю­ци­он­но­го ро­ман­тиз­ма и в жиз­ни стра­ны, и в жиз­ни Ле­о­ни­да Бо­ро­ди­на. Не слу­чай­но ведь он еще до по­ступ­ле­ния в уни­вер­си­тет год про­учил­ся в спец­шко­ле ми­ли­ции — со­би­рал­ся бо­роть­ся с пре­ступ­ни­ка­ми, ос­во­бож­дать свет­лое на­сто­я­щее от урод­ли­вых ис­крив­ле­ний. Этот мак­си­ма­лизм по­ве­де­ния за­ло­жен и во всех по­ве­с­тях Бо­ро­ди­на: от "Пра­вил иг­ры" до "Тре­ть­ей прав­ды" и "Бо­же­по­лья". Воз­мож­но, из не­го по­лу­чил­ся бы не­пло­хой офи­цер ми­ли­ции, тре­бо­ва­тель­ный и спра­вед­ли­вый, но судь­ба рас­по­ря­ди­лась ина­че. В лю­бом слу­чае, на пи­са­тель­скую тро­пу она вы­ве­ла бы его с не­из­беж­но­с­тью...
По­сле Брат­ской ГЭС по­ехал на но­риль­ские руд­ни­ки, а за­од­но учил­ся за­оч­но в пе­да­го­ги­че­с­ком ин­сти­ту­те в Улан-Удэ. Еще не окон­чив ин­сти­ту­та, уже стал "по на­след­ст­ву" ра­бо­тать учи­те­лем ис­то­рии в шко­ле од­ной из же­лез­но­до­рож­ных стан­ций на Бай­ка­ле. За­вер­шив уче­бу, пе­ре­ехал на стан­цию Гу­си­ное озе­ро в Бу­ря­тию — ди­рек­то­ром шко­лы. Так бы и по­шел по сто­пам ро­ди­те­лей — еще один ва­ри­ант воз­мож­ной судь­бы, тем бо­лее учи­тель из не­го по­лу­чил­ся хо­ро­ший, но все бо­лее ув­ле­ка­ла ис­то­рия Рос­сии, рус­ская фи­ло­со­фия, ув­ле­ка­ло хри­с­ти­ан­ское дви­же­ние. Он свя­зал­ся с рос­сий­ски­ми хри­с­ти­ан­ски­ми ор­га­ни­за­ци­я­ми, по их прось­бе пе­ре­ехал ра­бо­тать ди­рек­то­ром шко­лы под Ле­нин­град, при­нял ак­тив­ное уча­с­тие в фор­ми­ро­ва­нии Все­рос­сий­ско­го со­ци­ал-хри­с­ти­ан­ско­го со­ю­за ос­во­бож­де­ния на­ро­дов — ВСХСОН. За­од­но сдал кан­ди­дат­ский ми­ни­мум по ис­то­рии фи­ло­со­фии, за­ду­мал пи­сать дис­сер­та­цию о рус­ском фи­ло­со­фе Ни­ко­лае Бер­дя­е­ве. В Ле­нин­град­ском уни­вер­си­те­те да­же ут­вер­ди­ли те­му "Не­о­кан­ти­ан­ские мо­ти­вы в твор­че­ст­ве Бер­дя­е­ва". Тог­да же в га­зе­тах по­яви­лись пер­вые рас­ска­зы ди­рек­то­ра шко­лы в Лу­ге Ле­о­ни­да Бо­ро­ди­на...
1967 год — этим го­дом в ан­ке­те Со­ю­за пи­са­те­лей Рос­сии от­ме­че­но на­ча­ло твор­че­с­кой де­я­тель­но­с­ти Ле­о­ни­да Бо­ро­ди­на. И в том же го­ду — на­ча­ло пер­во­го тю­рем­но­го сро­ка. К уча­ст­ни­кам рус­ско­го на­ци­о­наль­но­го дви­же­ния бреж­нев­ская ох­ран­ка от­нес­лась по­жест­че, чем ко мно­гим пра­во­о­хра­ни­тель­ным дви­же­ни­ям. Двад­цать лет тюрь­мы по­лу­чил Игорь Огур­цов, ли­дер ВСХСОН, от пя­ти до де­ся­ти — мно­гие дру­гие уча­ст­ни­ки этой са­мой круп­ной в те го­ды под­поль­ной ор­га­ни­за­ции. Ле­о­нид Бо­ро­дин свои шесть лет от­был в мор­дов­ских и вла­ди­мир­ских ла­ге­рях. Си­дел вме­с­те с та­ки­ми из­ве­ст­ны­ми ны­не людь­ми, как Ан­д­рей Си­няв­ский, Вла­ди­мир Оси­пов, Юрий Га­лан­сков, ук­ра­ин­ский по­эт Ва­силь Стус... В ла­ге­ре он на­чал пи­сать сти­хи, в ла­ге­ре окон­ча­тель­но сфор­ми­ро­вал­ся его взгляд на рус­скую ис­то­рию, ок­реп­ло па­т­ри­о­ти­че­с­кое ми­ро­ощу­ще­ние и от­но­ше­ние к ли­те­ра­ту­ре, как к по­ис­ку сво­ей прав­ды. "Мы хо­ди­ли по про­топ­тан­ной до­рож­ке вдоль ба­ра­ков, — вспо­ми­на­ет он пер­вый ла­герь, — и го­во­ри­ли о рус­ской ис­то­рии, о пре­врат­но­с­тях ее и па­ра­док­сах..."
По­сле ос­во­бож­де­ния вна­ча­ле уе­хал на род­ной Бай­кал, ра­бо­тал со­ста­ви­те­лем по­ез­дов на стан­ции Оча­ко­во, но вско­ре пе­ре­брал­ся по­бли­же к Моск­ве, се­рь­ез­но за­нял­ся ли­те­ра­ту­рой. Бы­то­вая не­ус­т­ро­ен­ность, как ни стран­но, лишь спо­соб­ст­во­ва­ла твор­че­с­кой ра­бо­те. По­доб­но ав­то­ру зна­ме­ни­той кни­ги "Моск­ва-Пе­туш­ки" Ве­не­дик­ту Еро­фе­е­ву, жил в Пе­туш­ках и то­же по­сто­ян­но мо­тал­ся в Моск­ву. Хо­дил на под­поль­ные ве­че­ра жур­на­ла "Ве­че", вы­пу­с­ка­е­мо­го его од­но­си­дель­цем Вла­ди­ми­ром Оси­по­вым, по­том на­чал из­да­вать свой жур­нал ли­те­ра­ту­ры и ис­то­рии "Мос­ков­ский сбор­ник", ус­пел вы­пу­с­тить два но­ме­ра. От тех под­поль­ных ве­че­ров у Ле­о­ни­да Бо­ро­ди­на и се­го­дня ос­та­ет­ся двой­ст­вен­ное впе­чат­ле­ние. "И ны­не, слу­чай­но про­ез­жая ми­мо, свет­ло вспо­ми­наю пыл­кие спо­ры о судь­бах Рос­сии, сти­хи и рус­ские ро­ман­сы, об­ста­нов­ку брат­ст­ва и ра­до­ст­ной го­тов­но­с­ти слу­жить де­лу Рос­сии до кон­ца... Но бы­ло же и дру­гое ощу­ще­ние: пред­ста­ви­те­ли по­ра­бо­щен­но­го нац­мень­шин­ст­ва(!) на­ко­нец-то со­бра­лись где-то на ок­ра­и­не Моск­вы, вра­гом за­хва­чен­ной сто­ли­цы, и, об­ре­чен­ные, ли­ку­ют, что они еще слег­ка жи­вы..."
Об этом и пи­са­лись пер­вые по­ве­с­ти — "По­весть стран­но­го вре­ме­ни", "Встре­ча", "Го­ло­гор", "Пра­ви­ла иг­ры".
Че­рез Люд­ми­лу Алек­се­е­ву, из­ве­ст­ную пра­во­за­щит­ни­цу, по­ве­с­ти уш­ли на За­пад, и в 1978 го­ду из­да­тель­ст­во "По­сев" опуб­ли­ко­ва­ло пер­вый сбор­ник "По­весть стран­но­го вре­ме­ни". Ле­о­нид Бо­ро­дин стал ла­у­ре­а­том фран­цуз­ской ли­те­ра­тур­ной пре­мии "Сво­бо­да", ита­ль­ян­ской "Грин­за­не Ка­вур", чле­ном ев­ро­пей­ско­го Пен-клу­ба, его кни­ги пе­ре­во­ди­лись на мно­гие язы­ки ми­ра, о нем пи­са­ли круп­ней­шие ли­те­ра­тур­ные кри­ти­ки... за ру­бе­жом. А здесь го­то­ви­ли но­вый срок.
Бо­ро­ди­ну в КГБ пред­ло­жи­ли ор­га­ни­зо­вать вы­зов и уе­хать, ес­ли не в Из­ра­иль по из­ра­иль­ской ви­зе, то в Ев­ро­пу или Аме­ри­ку. Ле­о­нид Ива­но­вич от­ка­зал­ся, ибо все еще ве­рил в свое "чу­до" — быть рус­ским пи­са­те­лем у се­бя на Ро­ди­не. Ему ста­ра­лись по­мочь Ге­ор­гий Вла­ди­мов, Илья Гла­зу­нов... Всё на­прас­но. Ле­о­нид Бо­ро­дин не был чле­ном Со­ю­за пи­са­те­лей, а зна­чит, в гла­зах вла­с­тей и "ор­га­нов" — во­об­ще не был пи­са­те­лем. Всё про­ща­лось Вла­ди­ми­ру Со­ло­ухи­ну и Бу­ла­ту Оку­д­жа­ве, чьи про­из­ве­де­ния так­же пе­ча­та­лись в "По­се­ве". Мно­гое до по­ры до вре­ме­ни схо­ди­ло с рук та­ким, как Ге­ор­гий Вла­ди­мов и Вла­ди­мир Мак­си­мов. А Бо­ро­дин не мог рас­счи­ты­вать ни на ка­кое сни­с­хож­де­ние. По­ми­мо все­го про­че­го, здесь сы­г­ра­ло роль еще од­но, са­мое глав­ное, об­сто­я­тель­ст­во. Ле­о­ни­да Бо­ро­ди­на "вы­бра­ли" как пи­са­те­ля рус­ско­го на­ци­о­наль­но­го на­прав­ле­ния, не име­ю­ще­го та­кой за­щи­ты, как у Ва­си­лия Бе­ло­ва, Ва­лен­ти­на Рас­пу­ти­на, Бо­ри­са Мо­жа­е­ва и дру­гих ли­де­ров де­ре­вен­ской про­зы, для то­го, что­бы при­пуг­нуть всю па­т­ри­о­ти­че­с­кую ли­те­ра­ту­ру — и осу­ди­ли в мае 1982 го­да на не­слы­хан­но боль­шой срок. На этот раз не за ор­га­ни­за­цию, не за ак­тив­ные под­поль­ные дей­ст­вия, а — за ли­те­ра­ту­ру. Сам Ле­о­нид Бо­ро­дин был уве­рен, что боль­ше трех лет в ла­ге­ре не про­тя­нет — он шел на за­кла­ние, на смерть...
Он ока­зал­ся по­след­ним пи­са­те­лем сре­ди по­лит­за­клю­чен­ных, ос­во­бож­ден­ным лишь в 1987 го­ду. В том же, 1987 го­ду, мы по­зна­ко­ми­лись. Что ме­ня по­ра­зи­ло — не ощу­ща­лось ни оже­с­то­че­ния на мир, ни по­ли­ти­за­ции, бар­ри­кад­но­с­ти мы­ш­ле­ния. Не бы­ло да­же поч­ти ни­ка­ко­го же­ла­ния пи­сать о ла­ге­рях, что бы­ло тог­да са­мым по­пу­ляр­ным за­ня­ти­ем сре­ди быв­ших ла­у­ре­а­тов Ста­лин­ских и Ле­нин­ских пре­мий…
Ког­да он вы­шел из ла­ге­ря, и за­пад­ные его по­клон­ни­ки по­ня­ли, что Бо­ро­дин — рус­ский па­т­ри­от, все друж­но от не­го от­вер­ну­лись. Еще в 1985 го­ду ре­цен­зент "Нью-Йорк таймс" Бет­ти Фаль­кен­берг на­пи­са­ла, что ина­ко­мыс­лие Ле­о­ни­да Бо­ро­ди­на — не то, ко­то­рое угод­но За­па­ду. Аме­ри­кан­цы "пред­по­чи­та­ют дис­си­ден­тов с це­ле­у­с­т­рем­лен­но­с­тью к за­пад­ным иде­ям. Но у Бо­ро­ди­на дру­гие взгля­ды..." "За ру­бе­жом ме­ня враз пе­ре­ста­ли пе­ча­тать, — го­во­рил Ле­о­нид Бо­ро­дин в ин­тер­вью "Ли­те­ра­тур­ной га­зе­те", — на­ко­нец-то рас­ку­си­ли, что я от­нюдь не ли­бе­рал, а го­су­дар­ст­вен­ник. За­па­ду же, как из­ве­ст­но, по­доб­ные пи­са­те­ли не нуж­ны".
Я уже пи­сал, что про­за его да­же как бы во­ин­ст­вен­но ан­ти­дис­си­дент­ская. Преж­де все­го по­то­му, что он сам был во­ин­ст­вен­ным го­су­дар­ст­вен­ни­ком. По­мню, всех по­ра­зи­ла его по­весть "Ушёл от­ряд". О пар­ти­за­нах. По мне­нию Бо­ро­ди­на, лишь ста­лин­ский же­ст­кий под­ход и при­нес нам ве­ли­кую по­бе­ду. Сам рус­ский на­род сдал­ся бы, не вы­дер­жал. Про­за Ле­о­ни­да Бо­ро­ди­на все­гда не­о­жи­дан­на. Он уме­ет удив­лять преж­де все­го сво­им не­три­ви­аль­ным под­хо­дом к лю­бой те­ме. Дис­си­дент­ст­вуя, он пи­шет ан­ти­дис­си­дент­ский ро­ман "Ис­куп­ле­ние". Ут­верж­дая в жур­на­ле сво­ём и в пуб­ли­ци­с­ти­ке сво­ей пра­во­слав­ную те­ма­ти­ку, па­т­ри­о­ти­че­с­кую кон­цеп­цию ис­то­рии, он пи­шет оча­ро­ва­тель­ный пор­т­рет Ма­ри­ны Мни­шек. Не по­ни­маю, по­че­му по­ля­ки не по­ста­ви­ли по по­ве­с­ти "Ца­ри­ца Сму­ты" ки­но­фильм. А раз­ве его стар­ши­на Не­фё­дов не яв­ля­ет со­бой ге­ро­и­че­с­кий ха­рак­тер ста­лин­ско­го вре­ме­ни — то­го вре­ме­ни, ко­то­рое вро­де бы не при­ем­лет по­ли­тик Ле­о­нид Бо­ро­дин?.. То ли си­лен дух про­ти­во­ре­чия в мя­теж­ном ро­ман­ти­ке? То ли ге­рои по­ве­с­тей и ро­ма­нов, ед­ва по­явив­шись на стра­ни­цах кни­ги, сра­зу же ожи­ва­ют и да­лее уже су­ще­ст­ву­ют по за­ко­нам соб­ст­вен­но­го су­ще­ст­во­ва­ния, не под­ла­жи­ва­ясь под ав­то­ра?
Без со­мне­ния, Ле­о­нид Бо­ро­дин — один из луч­ших ма­с­те­ров сю­же­та в со­вре­мен­ной про­зе. А на­до ска­зать, что креп­ко вы­ст­ро­ен­ный сю­жет, увы, ред­кость в рус­ской ли­те­ра­ту­ре на­ших дней. Ча­с­то пи­са­те­ли бе­рут на­блю­да­тель­но­с­тью, язы­ком, за­мыс­ло­ва­той сти­ли­с­ти­кой, поч­ти не за­ду­мы­ва­ясь о раз­ви­тии сю­же­та. Про­тив та­кой вя­ло­ва­той не­сю­жет­ной про­зы в на­ча­ле XX ве­ка вос­ста­ва­ли "Се­ра­пи­о­но­вы бра­тья". Но­вым Се­ра­пи­о­ном кон­ца ве­ка стал Ле­о­нид Бо­ро­дин. Лю­бая по­весть, лю­бой ро­ман Ле­о­ни­да Бо­ро­ди­на — го­то­вый сце­на­рий для филь­ма. Его ру­жья все­гда стре­ля­ют в нуж­ное вре­мя и в нуж­ном ме­с­те.

У нас вновь идёт бой за По­бе­ду. Ту са­мую, ве­ли­кую По­бе­ду 1945 го­да. Ко­неч­но, сре­ди всех на­ро­дов глав­ную на­груз­ку на всех фрон­тах нёс на се­бе ве­ли­кий рус­ский на­род. Сло­мал­ся бы он, ут­ра­тил бы на­сту­па­тель­ный по­рыв — ни­кто бы не по­мог. Ко­неч­но, глав­ная, и как по­ка­за­ло вре­мя, ги­бель­ная на­груз­ка лег­ла на кре­с­ть­ян. Они со­став­ля­ли боль­шин­ст­во и сре­ди пе­хо­тин­цев во всех на­ступ­ле­ни­ях, и сре­ди ко­ман­дар­мов, вклю­чая мар­ша­ла Жу­ко­ва. Кре­с­ть­я­не и гиб­ли боль­ше всех. Нем­цев по­бе­ди­ли, но де­рев­ня так уже и не под­ня­лась, ос­таль­ные ка­та­клиз­мы ХХ ве­ка лишь до­би­ва­ли её. Ни­кто не смо­т­рит на рус­скую де­рев­ню и се­го­дня. Ны­неш­ние ме­не­д­же­ры не по­ни­ма­ют, что без де­рев­ни нет на­ро­да, а без на­ро­да и стра­на об­ре­че­на на унич­то­же­ние, кем её ни за­се­ляй.
Ко­неч­но, По­бе­да бы­ла бы не­воз­мож­на без ве­ли­ко­го Глав­но­ко­ман­ду­ю­ще­го. Все эти пу­с­тые сло­ва о том, что по­бе­дил на­род во­пре­ки ста­лин­ско­му ру­ко­вод­ст­ву, ни­че­го не сто­ят. По­ка­жи­те мне ар­мию лю­бо­го вре­ме­ни и лю­бо­го го­су­дар­ст­ва, где по­бе­ды одер­жи­ва­лись бы без ко­ман­до­ва­ния, про­стой тол­пой сол­дат. Да­же от­сту­пать пла­но­мер­но и без боль­ших по­терь ар­мия мо­жет толь­ко под ко­ман­до­ва­ни­ем. Без это­го — ха­ос, бег­ст­во, па­ни­ка. Я бы по­со­ве­то­вал всем ли­бе­раль­ным "во­пре­ки­с­там" про­чи­тать по­весть Ле­о­ни­да Бо­ро­ди­на "Ушёл от­ряд" и рас­сказ Алек­сан­д­ра Со­лже­ни­цы­на "На из­ло­мах". Ка­за­лось бы, ни тот, ни дру­гой к ста­ли­ни­с­там ни­как не при­над­ле­жат. Но, об­ра­ща­ясь к су­ро­во­му во­ен­но­му вре­ме­ни, что на фрон­те ("Ушёл от­ряд"), что в ты­лу ("На из­ло­мах"), оба пи­са­те­ля при­зна­ют: лишь ста­лин­ским жё­ст­ким ко­ман­до­ва­ни­ем бы­ла вы­ко­ва­на ве­ли­кая По­бе­да, бы­ла по­ст­ро­е­на ко­с­ми­че­с­кая дер­жа­ва. По­то­му и пи­са­ли сти­хи о Ста­ли­не все ве­ли­кие по­эты той эпо­хи.
"По сво­ей пси­хо­ло­гии, — при­зна­вал­ся Бо­ро­дин в од­ном из ин­тер­вью, — я ни­ког­да не был раз­ру­ши­те­лем. Бо­лее то­го, го­тов был по­жерт­во­вать чем угод­но, что­бы толь­ко не до­пу­с­тить ни­ка­ких раз­ру­ше­ний в стра­не. Так уж я вос­пи­тан был с дет­ст­ва. На­при­мер, ба­буш­ку свою спра­ши­вал: "Ба­бу­ля, ког­да Ста­лин ум­рёт — его сын бу­дет пра­вить?" Это что та­кое? Это мо­нар­хи­че­с­кий взгляд. И Ста­ли­на я лю­бил па­то­ло­ги­че­с­ки. По­мню, в дет­ском хо­ре пел: "Ста­лин — на­ша сла­ва бо­е­вая, Ста­лин — на­шей юно­с­ти по­лёт!" Ни­кто не мог взять эту верх­нюю но­ту. Толь­ко — я…"

Ес­те­ст­вен­но, что он ока­зал­ся сре­ди пи­са­те­лей на­ци­о­наль­но­го рус­ско­го на­прав­ле­ния, а са­мую зна­ме­ни­тую свою по­весть "Тре­тья прав­да" опуб­ли­ко­вал в жур­на­ле "Наш со­вре­мен­ник". Я счи­таю, та пуб­ли­ка­ция бы­ла глав­ной пуб­ли­ка­ци­ей ли­те­ра­тур­но­го 1990 го­да. По­явись она в оте­че­ст­вен­ной пе­ча­ти девя­тью го­да­ми ра­нее — сра­зу во­шла бы в зо­ло­той ряд книг пи­са­те­лей-поч­вен­ни­ков и, мо­жет быть, ста­ла бы сим­во­лом всей де­ре­вен­ской про­зы. Ибо вся де­ре­вен­ская про­за: от со­лже­ни­цин­ской Ма­т­ре­ны до бе­ло­вско­го Ива­на Аф­ри­ка­но­ви­ча, от мо­жа­ев­ско­го "Жи­во­го" до "Про­ща­ния с Ма­те­рой" Рас­пу­ти­на, — и есть не­пре­рыв­ный по­иск "тре­ть­ей", на­род­ной прав­ды.
Не слу­чай­но один из луч­ших кри­ти­ков рус­ско­го за­ру­бе­жья, та­лант­ли­вый про­за­ик Ле­о­нид Ржев­ский, по­сле про­чте­ния "Тре­ть­ей прав­ды" ска­зал, что на­де­ет­ся уви­деть ее ав­то­ра сре­ди бу­ду­щих ла­у­ре­а­тов Но­бе­лев­ской пре­мии.
С 1990 го­да на­ча­лась но­вая жизнь "Тре­ть­ей прав­ды". По пер­во­му кру­гу ее чи­та­ли в са­миз­да­те. По­сле пуб­ли­ка­ции в "По­се­ве" ее бы­с­т­ро пе­ре­ве­ли и на­пе­ча­та­ли во Фран­ции, в Гер­ма­нии, в Ав­ст­ра­лии, в Ита­лии, в Ан­г­лии... "Бо­ро­дин — не­со­мнен­но, один из на­и­бо­лее та­лант­ли­вых и слож­ных ро­ма­ни­с­тов, — пи­са­ла од­на из круп­ней­ших га­зет Ан­г­лии "Об­сер­вер". — Тай­га, им опи­сан­ная, — это не рож­де­ст­вен­ская от­крыт­ка с за­сне­жен­ны­ми бе­ре­за­ми, а на­сто­я­щая ре­аль­ная дей­ст­ви­тель­ность. Это и древ­няя Рос­сия на­род­ных ле­генд, и со­вре­мен­ная со­вет­ская Рос­сия с ее кон­флик­та­ми и дра­ма­ми. Се­ли­ва­нов и Ря­би­нин — два ге­роя "Тре­ть­ей прав­ды" — вы­гля­дят поч­ти как биб­лей­ские ти­пы". Ста­тьи в "Кан­бер­ра таймс", в "Ин­де­пен­ден­те"... В Ав­ст­ра­лии и Ар­ген­ти­не чи­та­те­ли "Тре­ть­ей прав­ды" ус­т­ра­и­ва­ли де­мон­ст­ра­ции пе­ред со­вет­ским по­соль­ст­вом по­сле вто­ро­го аре­с­та пи­са­те­ля.
И вот — тре­тий круг "Тре­ть­ей прав­ды". Пуб­ли­ка­ция в "На­шем со­вре­мен­ни­ке", за­тем — в "Ро­ман-га­зе­те", за­тем — от­дель­ны­ми из­да­ни­я­ми. О по­ве­с­ти пи­шут и "ле­вые", и "пра­вые" из­да­ния: "Се­го­дня" и "День", "Ли­те­ра­тур­ная га­зе­та" и "Ли­те­ра­тур­ная Рос­сия". О ней спо­рят Лев Ан­нин­ский и Вя­че­слав За­ва­ли­шин, Ан­д­рей Нем­зер и Ми­ха­ил Ло­ба­нов...
Но и эта "тре­тья", ис­ко­мая прав­да не яв­ля­ет­ся для са­мо­го ав­то­ра ка­кой-то не­пре­лож­ной ис­ти­ной, и она — во гре­хе и не­спра­вед­ли­во­с­ти. Счи­та­ет Бо­ро­дин, что "у каж­до­го че­ло­ве­ка — своя прав­да, при ус­ло­вии, что он ис­кре­нен". И в по­ве­с­ти тре­тья прав­да — не па­на­цея, хо­тя на За­па­де во мно­гих ре­цен­зи­ях имен­но так бы­ла при­ня­та. В пер­вом ва­ри­ан­те на­зва­ние сто­я­ло в ка­выч­ках, это "По­сев" их снял. Се­ли­ва­нов, на­шед­ший тре­тью прав­ду "про­меж бе­лы­ми и крас­ны­ми", — от­нюдь не сча­ст­лив­чик, ощу­ща­ет та­кой же дис­ком­форт, как и все дру­гие. Так что "каж­дый во­лен ис­кать свою прав­ду".
Это и есть бо­ро­дин­ский по­сто­ян­ный по­иск прав­ды в из­ме­ня­ю­щих­ся об­сто­я­тель­ст­вах. Ка­за­лось бы, от­си­дев два сро­ка в ла­ге­рях, он дол­жен был воз­не­на­ви­деть всё со­вет­ское, а тем бо­лее — тех, кто был свя­зан с пра­во­о­хра­ни­тель­ны­ми ор­га­на­ми. Но — ме­ня­ют­ся лю­ди, ме­ня­ют­ся са­ми "ор­га­ны", ме­ня­ет­ся го­су­дар­ст­во, ме­ня­ют­ся и вра­ги, ме­ня­ют­ся и дру­зья. "Что объ­е­ди­ня­ет ме­ня, быв­ше­го зэ­ка, и, по­ло­жим, Ку­ня­е­ва, бла­го­по­луч­но­го со­вет­ско­го по­эта, с ко­то­рым я вы­сту­пал в США? Или с Алек­се­е­вым, ли­те­ра­тур­ным чи­нов­ни­ком, ко­то­рый еще не­сколь­ко лет на­зад не пу­с­тил бы ме­ня на по­рог сво­ей ре­дак­ции? Я ду­маю так: про­изо­ш­ло сво­е­об­раз­ное сме­ще­ние кру­гов... Лю­ди, с ко­то­ры­ми я в ка­ком-то смыс­ле в со­ю­зе, при­над­ле­жат к раз­лич­ным сло­ям об­ще­ст­ва, но в них про­сы­па­ет­ся на­ци­о­наль­ное со­зна­ние. Эти лю­ди пре­об­ра­жа­ют­ся на гла­зах... От­сю­да ос­т­ро­та на­ка­ла со­бы­тий в Рос­сии: бо­рют­ся не убеж­де­ния, а ти­пы со­зна­ния, ко­то­рые не­пе­ре­де­лы­ва­е­мы". Это очень важ­ные сло­ва, ска­зан­ные Бо­ро­ди­ным на ве­че­ре в США. Вот по­че­му со вся­ки­ми сры­ва­ми и не­спра­вед­ли­во­с­тя­ми, но "тре­тья прав­да" не­пре­лож­но про­ры­ва­ет­ся в со­зна­ние. Сквозь Ле­ни­на, сквозь Ста­ли­на, сквозь Ель­ци­на…
Се­ли­ва­нов и Ря­би­нин, свя­той и греш­ный, два на­род­ных ти­па, каж­дый по-сво­е­му по­ни­ма­ю­щий свою "тре­тью прав­ду". Ибо ни­ка­кая она не на­род­ная, не на­ци­о­наль­ная, не па­т­ри­о­ти­че­с­кая, как пи­са­ли мно­гие кри­ти­ки, пой­дя по лег­ко­му пу­ти про­ти­во­по­с­тав­ле­ния "крас­ных" и "бе­лых", "пар­то­кра­тов" и "де­мо­кра­тов". Есть в про­зе Ле­о­ни­да Бо­ро­ди­на и на­род­ность, и па­т­ри­о­тизм, и по­иск на­род­ной прав­ды, но, го­во­ря о "тре­ть­ей прав­де", он все­гда име­ет в ви­ду прав­ду каж­до­го че­ло­ве­ка. Се­ли­ва­нов ведь и от на­ро­да, и от де­ре­вен­ских со­ро­ди­чей свою "тре­тью прав­ду" ута­и­ва­ет, при­тво­ря­ясь. Он не толь­ко с ко­мис­са­ром или бе­лым офи­це­ром ве­дет свою иг­ру, он да­же пе­ред по­ле­ном, ко­то­рое со­би­ра­ет­ся раз­ру­бить, иг­ра­ет, "раз­га­ды­вая тай­ну де­ре­ва, при­сма­т­ри­ва­ясь и при­ме­ря­ясь".
Да, Ле­о­нид Бо­ро­дин лю­бит Ро­ди­ну, лю­бит Рос­сию, её ис­то­рию, её ве­ли­чие, её го­су­дар­ст­вен­ность. Но что даль­ше? Это, по су­ти, не во­прос для пи­са­те­ля-ро­ман­ти­ка, он сам мо­жет пе­ре­ад­ре­со­вать его вам. Он ищет свою "тре­тью прав­ду" меж­ду кон­фор­ми­с­та­ми и дис­си­ден­та­ми, меж­ду гэ­би­с­та­ми и по­лит­за­клю­чен­ны­ми. Он и гэ­би­с­тов, его са­жав­ших, от­ка­зы­ва­ет­ся су­дить. Он и на свою по­ли­ти­че­с­кую борь­бу уму­д­ря­ет­ся смо­т­реть "бо­ко­вым зре­ни­ем" пи­са­те­ля-ро­ман­ти­ка. Вслед за Ми­ха­и­лом Лер­мон­то­вым он на­пи­сал свою "Та­мань" — "Жен­щи­ну в мо­ре". Вслед за Алек­сан­д­ром Гри­ном он на­пи­сал и свою Ас­соль, свою Ри, толь­ко ге­рою ока­за­лись не под си­лу алые па­ру­са. Но он го­то­вит­ся к ним, го­то­вит­ся к сво­е­му воз­вра­ще­нию в сказ­ку: "По-раз­но­му сло­жи­лась моя жизнь, и ес­ли в ней не все все­гда уда­ва­лось, то это, по­жа­луй, от то­го, что я вез­де, сам то­го не по­ни­мая, ощу­щал се­бя вре­мен­ным, и тог­да воз­мож­но, что вся моя про­шлая жизнь бы­ла лишь под­го­тов­кой к воз­вра­ще­нию". И воз­мож­но ли во­об­ще тор­же­ст­во его "тре­ть­ей прав­ды"? Вряд ли... Это тра­ге­дия лич­но­с­ти пи­са­те­ля, тра­ге­дия ны­неш­не­го ро­ман­тиз­ма. "Тре­тья прав­да" ему нуж­на и как ху­дож­ни­ку, что­бы уй­ти от по­вто­ров, от те­ма­ти­че­с­кой узо­с­ти. "Год чу­да и пе­ча­ли", "Го­ло­гор", "Рас­ста­ва­ние", "Тре­тья прав­да", "Бо­же­по­лье", "Жен­щи­на в мо­ре", "Ло­вуш­ка для Ада­ма" — каж­дый раз но­вая сре­да, жизнь, иные "пред­ла­га­е­мые об­сто­я­тель­ст­ва". Ге­рои Бо­ро­ди­на уз­на­ва­е­мы лишь "пра­ви­ла­ми иг­ры". По­ве­с­ти схо­жи — лишь креп­ки­ми на­пря­жен­ны­ми сю­же­та­ми. Что­бы по­нять Ле­о­ни­да Бо­ро­ди­на как пи­са­те­ля, сов­сем не на­до знать о его один­над­ца­ти го­дах ла­ге­рей, о гром­ких по­ли­ти­че­с­ких про­цес­сах. Они лишь уве­дут чи­та­те­ля от прав­ды, они — ве­хи его бы­то­вой би­о­гра­фии. Чу­до, все то же бай­каль­ское чу­до, но Бо­ро­дин ока­зал­ся вы­ше сво­их жи­тей­ских пе­ре­дряг. Что ему по­мог­ло? Ду­маю, ве­ра в Бо­га. Он не про­сто ро­ман­ти­че­с­кий, но в оп­ре­де­лен­ной ме­ре и ми­с­ти­че­с­кий пи­са­тель. Вся его про­за — ре­ли­ги­оз­на, и не сю­жет­но-ре­ли­ги­оз­на (хо­тя есть сре­ди его ге­ро­ев и свя­щен­ни­ки), а ре­ли­ги­оз­на сво­им ви­де­ни­ем че­ло­ве­ка. Есть у не­го да­же чи­с­то ми­с­ти­че­с­кий рас­сказ "По­се­ще­ние", ко­то­рый он лю­бит пуб­ли­ко­вать в сво­их кни­гах, есть ми­с­ти­че­с­кие сти­хи.
При всем при этом его про­за ос­та­ет­ся чи­с­то си­бир­ской, эт­ни­че­с­ки си­бир­ской, о чем бы он ни пи­сал. Толь­ко си­би­ряк мо­жет уви­деть наш ку­рорт­ный юг так, как уви­дел его ге­рой по­ве­с­ти "Жен­щи­на в мо­ре". Чер­ное мо­ре — как мерт­вая сти­хия. Мо­ре — не как жизнь, не как сверх­ди­на­мич­ная сре­да, а как од­но­род­ная ма­те­рия, ими­ти­ру­ю­щая бы­тие. Со­по­с­тавь­те с мерт­вя­щим ви­де­ни­ем ку­рорт­но­го мо­ря строч­ки о Бай­ка­ле в по­ве­с­ти-сказ­ке "Год чу­да и пе­ча­ли", где Бай­кал — жи­вое су­ще­ст­во, где увя­зы­ва­ет­ся цвет волн с на­ст­ро­е­ни­ем зем­ли, где все жи­вет ожи­да­ни­ем чу­да: "И по­то­му од­наж­ды я при­еду в Ир­кутск, ся­ду в эле­к­т­рич­ку на Слю­дян­ку, зай­му ме­с­то, сле­ва по хо­ду по­ез­да, и, ког­да в раз­ры­ве гор от­кро­ет­ся для ме­ня стра­на го­лу­бой во­ды и ко­рич­не­вых скал, я уз­наю о се­бе то са­мое глав­ное, что долж­но на­зы­вать­ся смыс­лом мо­ей жиз­ни".
Ду­маю, не по сво­ей во­ле вы­ра­бо­тал Ле­о­нид Бо­ро­дин свои же­ст­кие пра­ви­ла иг­ры. Нас всех за­став­ля­ют или "не вы­со­вы­вать­ся", или вы­ра­ба­ты­вать си­с­те­му за­щи­ты. Не за­бу­дем и о том, что глав­ная те­ма его — рус­ское на­ци­о­наль­ное со­зна­ние, в ка­ких бы ва­ри­ан­тах эта те­ма ни про­яв­ля­лась. "За­явить ее в ка­че­ст­ве по­зи­ти­ва оз­на­ча­ло ис­клю­чить се­бя из со­ста­ва "по­ря­доч­ных лю­дей", стать объ­ек­том гнус­ных на­ме­ков и быть на­всег­да ис­клю­чен­ным из ин­тел­ли­ген­ции, как ны­не "еди­но­глас­но ис­клю­че­ны" из это­го со­ста­ва Рас­пу­тин, Ас­та­фь­ев, Бе­лов..." — это уже пи­шет не ге­рой про­зы, а сам пи­са­тель, вы­нуж­ден­ный при­тво­рять­ся, по­доб­но Се­ли­ва­но­ву, в са­мой Рос­сии. Но по­мни­те оп­ти­ми­с­ти­че­с­кое вы­ска­зы­ва­ние Бо­ро­ди­на: ес­ли мы все — каж­дый из нас — бу­дем де­лать всё, что­бы Рос­сия воз­ро­ди­лась, то нет та­ких сил, ко­то­рые спо­соб­ны нам по­ме­шать.