Другу-художнику
Внимай. Улавливай черты.
Ищи таинственное сходство.
Построй и вновь сожги мосты.
Не опустись до первородства.
Владей Вселенной, как холстом:
Раскрашивай, лепи созвездья!
…Схватись за воздух жадным ртом
И вымоли взаймы — столетье.
Призыв в Афганистан
Водку пить — рановато.
Помирать — в самый раз.
Вы прощайте, ребята.
Вы забудьте про нас.
По стеклу проморосит
Криво капля дождя:
Смерти мы не попросим,
Остального — нельзя.
***
Менялись боги и герои,
Учителя и эпиграммы.
Я говорю "спасибо" школе:
Мы не усвоили программы!
Я говорю тебе спасибо,
Моя проклятая страна,
Моя любимая Россия,
Опустошённая до дна.
В каком аду, в каком скитанье
Я захлебнусь тоской твоей?
…Не нужно детям оправданье
Из уст убитых матерей.
***
О, не зови меня по имени!
Дорог распавшаяся лента
Истёрла лет моих двугривенный, —
А звонкая была монета!
На грани чести и коварства
Любовь расставила нам сети,
Но мы её избегли царства, —
И будто не были на свете.
***
Мы медленно минуем время.
Молчанье длится, затаив.
Чужой засады брякнет стремя
Под пологом склоненных ив.
Туман как занавес всползает
Над неподвижною водой,
Чья чернь зеркальная вбирает,
Не отпускает образ твой.
***
Измена — Родина мечты,
Но мы заранее убиты,
Заранее забиты в плиты
С ещё неведомыми нам
Словами о великих битвах,
О заключённых, об убитых
И золотом — по недобитым,
По оскоплённым именам.
И пыль бредёт весною жаркой
И, обрывая нити, парки
"Колючку" ржавую прядут, —
И я шепчу, чтоб все вы знали
В молчанье этой подлой стали,
Что, кем бы мы потом ни стали,
Мы были тут.
***
Довольно врать, довольно бедокурить, —
Усни, браток. Пускай найдёт тебя
За двадцать лет сменивший сотню улиц
Тот детский сон, где мама и семья.
Где ничего, — и только счастье влито
Через окно, где зелень и простор.
Где радостно твой враг бежит убитый,
Рукою машет и зовёт во двор.
***
Мы стали горше, отстранённей,
И тишина легла, строга,
На оскудевшие знамёна
В себя пришедшего полка.
***
Маяк отсчитывал секунды,
Колумбом бредила земля.
И было сумрачно и смутно
Безумцам, ставшим у руля.
А в царственном пространстве ночи
Ломались отраженья дней
И становились всё короче,
Пока нас делали умней.
***
Господь с тобою, власть моя!
Крутись, оправдывай законы
И радуйся — забуду я
Любой твой приговор бессонный.
Я жив в совсем других мирах:
Другие там слова и встречи,
А то, что здесь, — всего лишь страх,
Неразрёшенная часть речи.
***
А. Ахматовой
Мне говорили долго и спокойно
Про пересылки, лагеря, про войны
И про проказы матушки-чумы, —
А я молчал и, тьму перебирая,
Глядел в окно на бедный праздник мая,
И думал, что теперь — приходим мы.
Возвращение Империи
1.
Из бреда и блуда
Чахоточных ласк
От града: "Калуга"
До стали: "Дамаск" —
Уходим, уходим, уходим домой,
И в спины нам бьётся
Кровавый прибой.
И Муза чужая
Глядит нам вослед:
"Кого провожаю,
Кого — уже нет".
И пеплом остынувшим занесены
Просторы когда-то любимой страны.
2.
"Когда империи — конец
Приходит — остаёмся с нею.
И наша кровь, и наш свинец —
Мы отдаём ей, что имеем.
И будем прокляты, — но что ж
Нам остаётся делать, если
Мы не смычок — мы ржавый нож
В разочарованном оркестре?"
3.
Славянка, ты все ещё
Плачешь по мне?
Забыл я, в которой живёшь ты стране,
Забыл твоё имя, язык твой забыл
И помню одно:
Что когда-то я — был.
Но я затерялся в распутице войн,
И мне никогда не вернуться домой,
И сердце остыло в холодном огне.
Славянка, ты все ещё
Плачешь по мне?
***
Я помню, как эпоха начиналась,
Как растекалась мыслию по древу
И говорила типографским шрифтом —
И говорила хрипло, торопливо.
Тогда ещё была бумага белой.
И, щебеча с подружкой, ты сбегала
По лестнице, ладошкою перила
Касаясь, их счастливя мимолётно.
Когда ещё была бумага белой.
И были мы глупы и прямодушны,
Но счастливы? — навряд ли, я не знаю.
Тогда ещё была бумага белой
И я не смел сказать: "Люблю тебя".
***
Европы ль дерзкое барокко
Лишит нас сна, сведёт с ума,
Иль тяжесть позднего порока
Надломит чресла — иль она
Заявится, не взвидя срока,
Поверх законов и преград,
Как оправдание пророка,
Вдруг повернувшего назад.
***
Пусть в двери стучатся законы,
Пусть дом обступили снега, —
Поставь на плиту макароны,
Завесь простынёю века.
Мы живы в холодном шалмане,
Где пьяно идей торжество,
Где друг исчезает в тумане,
А ты не окликнул его.
Тост
За плеск ветвей, за щебет милой,
За вечности горячий мёд,
За то, что не берётся силой, —
За то, что нас само берёт
В своё нетленное владенье,
Не оставляя нам обид,
Что нас составит в поколенье,
Что нас состарит в неведеньи,
Что нас покинет — и простит.
Илл. Владимир Ковенацкий. «В мастерской» (1967 г.)
