Империя — это уникальный феномен, который невозможно свести к одной из форм государственного устройства, соотнести с республикой, федерацией или конфедерацией. Знаменитый фильм архимандрита Тихона (Шевкунова) "Византийский урок", насыщенный историческими параллелями, наглядно показал жизнестойкость всякого государства в имперской форме. Потому что империя — это не просто географическое пространство, политический конструкт или социальная модель, но предельная концентрация физических, духовных и художественных сил, метафизическая сублимация всего созидающего: молитвы, поэзии, философской идеи, научного рывка, самозабвенного труда.
Османский султанат (500 лет), Римская империя (800 лет), Византийская империя (1123 года) стали главными имперскими долгожителями в истории человечества. Но крах всякой империи наступает именно тогда, когда из имперского космоса исчезают ключевые объединительные элементы: будь то богоданность верховной власти, консолидация вокруг какой-либо общей идеи или наднациональная, надгосударственная миссия империостроителей.
Важным также является, что та или иная культура или цивилизация способны явить свою сущность, воплотить себя в полную силу именно в имперской форме. Например, викторианская культура, с которой в мировом сознании ассоциируется Великобритания, приходится на расцвет Британской империи. Равно как и русская культура, явленная миру гениями Пушкина и Репина, Чайковского и Мусоргского, вобравшими в себя всю молитвенную и патриархальную мощь Древней Руси, приходится на величие Романовской империи.
Но в определенный период осмысления феномена империи о ней сложилось такое представление, которое и по сей день бытует в обыденном сознании. Это представление отражено в Большой советской энциклопедии, где определение империи дано следующим образом: "Обширное государство, включившее в свой состав (нередко путём завоеваний) территории других народов и государств". Здесь ключевыми составляющими в феномене империи становятся обширность территории, наднациональный принцип государственного строительства и подчеркнутый в скобках завоевательный характер такого строительства. При этом каких бы то ни было метафизических составляющих империя в подобном представлении лишена. Такая трактовка империи говорит о том, что империя долгое время ассоциировалась либо с западными моделями государственного строительства, либо с царской Россией. Отсюда понятие "империализма" было синонимом угнетения и неравноправия одних народов перед другими.
Но на протяжении последней четверти века, после крушения одного из государственных конструктов, содержащих в себе все признаки мощнейшей империи — Советского Союза, — сложилась особая имперская философия, реабилитировавшая феномен империи, но не как политико-географический, а прежде всего как социокультурный феномен…
Тот факт, что эта империософия возникла в рядах консервативно-патриотических мыслителей, свидетельствует о том, что империя — главным образом форма традиционной культуры, основанная на исторической преемственности, созидании, Божественной правде, консолидации различного рода сил — физических, технических, интеллектуальных, духовных.
К определению "империи" или "империоподобных образований", движущих сил имперского строительства можно подойти по-разному — научно, философски, поэтически… Но при всем множестве трактовок империи и технологии империостроительства империософы едины в том, что отечественное имперское сознание всегда зиждилось не на физическом подчинении окраин метрополией, а на некоей консолидирующей идее, будь то "Москва — третий Рим" или "светлое будущее". Особое содержание в феномен империи вложил Александр Проханов, сумев подойти к нему одновременно и историко-аналитически, и философско-поэтически.
Ключевым элементом в прохановском понимании империи является СИМФОНИЯ — созвучие всего того, что, казалось бы, принадлежит различным партитурам, эпохам, идеям и устремлениям. Всего того, что, казалось бы, обречено на вечную какофонию: "Под империей надо понимать необязательно существование метрополии или колонии, необязательно существование императора, централиста. Под ней нужно понимать симфонию, гармоническое соединение пространств, народов, культур, верований — когда достигается то, что отдельно взятый народ достичь не может. Имперская общность порождает грандиозные школы, произведения искусств, лидеров. Цивилизация движется империями". И именно в таком случае империя — это уже не просто территория, не географический локус, а симфония пространств, способная гармонизировать народы, верования и языки, слить разрозненные микрокосмы в единый макрокосм. Вопреки оппозиции "свои/чужие" империя предлагает позицию "все свои", что достигается не путем прямого суммирования или грубой эклектики, а путем взаимодополнения, взаимоусиления духовных потенциалов всех народов, входящих в империю.
Так, для русской имперскости одинаково ценны стояние на камне Серафима Саровского, пушкинская рукопись, космолет "Буран", ударные сталинские пятилетки за три года. Потому центральные для Проханова в деле имперского строительства понятия "модернизация" и "мобилизация" выходят далеко за рамки производственно-технического и социально-организационного понимания.
Модернизация и мобилизация в идейном и духовном смысле — это своеобразный синтез философии общего дела Николая Федорова и пассионарной теории этногенеза Льва Гумилева. Пассионарии как те, для кого жажда преобразования действительности оказывается сильнее инстинкта самосохранения, суммируют свои энергии в некоем "коллективном сознательном", когда каждый становится "носителем мысли великой". Такая коллективная пассионарность реализуется в философии общего дела, основная задача которой — преобразование материального мира посредством духовных усилий: "Соединение технократизма западного, машинного, умения проникнуть в корпускулу на уровне гидрации, создать нанотехнологические формы, а с другой стороны, умения одухотворить эту машину, превратить глиняного Адама в живое существо".
Наполненная пассионарной энергией и философией общего дела империя становится "городом всеобщего благоденствия", Космосом в его античном понимании — вселенским порядком, противостоящим Хаосу. И там, где было суммарное "я", возникает абсолютное "мы": "Нет здесь начальников и подчиненных. Мы все равны, все русские люди, всех нас родила наша великая, наша милая каждому русскому, да и чувашскому человеку, земля. И пусть мы когда-нибудь умрем, но пока живы, станем любить друг друга. За наш народ, за Россию".
Как живой организм, взращенный соборным усилием, империя проходит стадии зарождения, взросления, мужания, зрелости, старости и умирания. Но этот процесс не является абсолютно энтропийным, потому что пассионарность по закону сохранения энергии не уходит в никуда, не растворяется в Хаосе, а вливается в новые формы, получает новые воплощения… Всякая империя постоянно испытывает энтропийное воздействие как изнутри "пятая колонна", так и извне (иная империя)…
До тех пор, пока у империи хватает внутренних ресурсов, чтобы гасить дезорганизующее воздействие, философия общего дела может претворяться в жизнь.
Тревожными сигналами для империи становятся незначительные, как может показаться, нетенденциозные явления и события, способные в перспективе разложить все имперское тело. Такие раковые клетки, как ранние симптомы заболевания империи, воплощаются зачастую в символических образах, как предчувствие грядущей катастрофы. Например, кровавая лежка лося в зимнем лесу как предвестница Афганской войны (роман "Пепел").
Как только баланс сил нарушается в пользу дезорганизации, происходит подмена или подрыв принципиальных для империи смыслов, профанация сакрального, ремифологизация ключевых мифов: "Апофеоз войны" из тухлых помидоров, макет православного храма с клизмами вместо куполов, панк-молебны в главном храме страны или олимпийские кольца из колючей проволоки.
Тогда для империи наступает некий "час икс", она оказывается в точке невозврата, где прямое столкновение Космоса с Хаосом уже неизбежно. В этой точке империя либо активизирует все свои силы: являет культурного героя-политтехнолога — и оранжевый зверь революции оказывается в клетке, рождает мученика Евгения Родионова — и чеченская война завершается нашей светоносной победой. Либо разорванная и обугленная империя "сворачивается в свиток".
Но извечное русское чудо заключается в том, что русская империя, одна из немногих, способна к самовозрождению, к восстанию из пепла и руин, к собиранию русских земель, русского духа, русской пассионарности…
Недоступная слуху и зрению, неосязаемая таинственная частица хранит неубиваемый ген имперскости, зерно будущего имперского ростка, определенный культурный код, неподдающийся дешифровке. Она постигается только "недреманным оком", которым наделил Господь русский мессианский народ. Из этой частицы империя раскрывается, как бутон райского цветка. И тогда, напротив, все ощутимое, видимое, слышимое обретает сверхсмысл, из умопостигаемого становится духопостигаемым. Так, из колокольного звона возникает незаписанное стихотворение умершего поэта ("Человек звезды"). Из старинной царской монеты является лик Помазанника Божия ("Алюминиевое лицо"). Порхающая над пропастью бабочка хранит в себе тайну мироздания ("Африканист"). Колокольня Ивана Великого изливает Божью благодать на русскую землю ("Русский").
Из подобных образов складывается единое символическое пространство империи, ядро которой остается неизменным во все времена. Так, например, при подвижной культуре повседневности незыблема патриархальность семейных отношений. При стремительном техническом прогрессе непоколебима натурфилософия русской деревни и небольших провинциальных городов. При всей изменчивости языка непреложно сакральное отношение к слову. Князь, царь, император, генсек или президент всегда мыслятся как носители справедливости и хранители замкового камня имперского здания. Отсюда, на уровне врожденного духовного иммунитета, неприятие содомского греха и ювенальной юстиции, экуменизма и обновленчества, противостояние переписыванию истории и противодействие уничтожению русского леса и моря, русского поля и степи, отстаивание национального статуса русского языка в бывших союзных республиках.
Все пассионарные силы империи всегда были направлены на сбережение заветного ядра: поэты создавали переложения псалмов и молитв, художники оставляли парадные портреты и уходили расписывать храмы, схимник облачался в кольчугу, чтобы проложить пути к Божьему свету, чтобы укрепить оболочку ядра, сделать ее непроницаемой для аспидов и василисков, инородных тел и отравляющих ядов. Ядро символического пространства империи спасали, как икону во время пожара, сохраняли, как антиминс поруганного храма, в надежде, что святыня будет восстановлена. Потому что в этом ядре заключена заветная Божия росинка — носительница русского чуда воскрешения и вечной русской победы. Именно эта росинка животворит выжженную землю империи, вновь делает ее плодородной.
Потому идею имперского созидания, стремление к великой имперской работе из русского сознания вытравить невозможно: "Желающие изъять имперское содержание из исторической русской судьбы обрекают Россию на убогий этнографический заповедник для услады завоевателей, на музей, где немцы и китайцы станут с любопытством рассматривать шапку Мономаха и стоптанные валенки Сталина, фотографии "Бурана" и танка Т-34".
Залогом выживания всякой культуры или цивилизации сегодня, как и во все времена, становится способность к имперскому строительству. Неслучайно современная карта мира — это несколько мощнейших империй, так или иначе распределяющих свое влияние на неимперские государства. И главный вопрос во взаимодействии и противостоянии титанов заключается в прочности материи и стойкости духа, из которых соткана, отлита и выкована каждая империя.
