Бовдунов А.Л. Экзистенциальная философия Мирчи Элиаде: наука, религия, культура, политика: монография. М.: Академический проект, 2025. – 261 с.
Книги Мирчи Элиаде (1907–1986) издаются и переиздаются в России с 90-х годов ХХ века, а первый русскоязычный сборник его избранных работ под названием «Космос и история» вышел в советском издательстве «Прогресс» в 1987 году. Несмотря на то, что работы Элиаде прочно вошли в научный оборот, его биография и мировоззрение слабо знакомы отечественным читателям, не считая тех из них, кто профессионально специализируется на соответствующих научных направлениях.
Ценность монографии А.Л. Бовдунова состоит в том, что ознакомиться с ней будет интересно не только остепененным ученым, но и студентам или просто интересующимся личностью Элиаде. Повторов и «воды» в книге практически нет (пожалуй, только ссылок на А.Г. Дугина многовато). Автору удалось понятным языком изложить сложные вопросы, не скатившись к примитивизации, но и не раздув текст до энциклопедических объемов. Последнее немаловажно, ведь приведенная в книге библиография (прежде всего, зарубежная), изученных автором работ весьма обширна (с. 249–261). Sapienti sat! От чтения не успеваешь устать, а после ознакомления с монографией хочется прочесть/перечесть тексты самого Элиаде.
Александр Бовдунов полагает, что философия мыслителя является «специфической версией экзистенциального традиционализма» (с. 9), в которой носитель данного мировоззрения пытался «восстановить в правах поколебленное мировоззрение Премодерна (Традиции)» (с. 10). Элиаде осуществил «масштабную реабилитацию религии, религиозных, метафизических систем с научных позиций» (с. 15). Некоторые аспекты этой темы ранее уже затрагивались в монографии (не бесспорной по многим авторским выводам) кандидата богословия и кандидата исторических наук А.А. Горохова (иеромонах Варлаам) «Феноменология религии Мирчи Элиаде» (2011).
В книге Бовдунова мне были особенно интересны места, в которых речь идет о внимании Элиаде к «космической религии» румынских (и не только румынских) крестьян, народным верованиям, обычаям, обрядам. Не будучи теологами или представителями академической науки, крестьяне «находили священные христианские откровения в природе и космических закономерностях и циклах» (с. 19). Народные предания, легенды, сказки и мифы несут глубинные смыслы, которые еще нужно правильно понять и интерпретировать. Не случайна отсылка автора книги к русской народной вере (с. 110), хотя эта тема им, к сожалению, подробно не развивается. В народном христианстве Христос и апостолы сходят на землю в образе простых людей, «любой незнакомец может оказаться Христом или его посланником» (с. 147). Здесь лично мне увиделась интересная перекличка с наблюдениями и выводами, сделанными в монографиях доктора философских наук Н.М. Теребихина «Сакральная география Русского Севера» (1993) и «Метафизика Севера (2004).
Бовдунов четко проводит мысль об Элиаде, как о крестьянском традиционалисте, ведь «он единственный традиционалист или околотрадиционалистский автор, который прямо симпатизирует крестьянству Юго-Восточной Европы и постоянно возвращается к его верованиям и традициям, жизненным установкам» (с. 57). В отличие от таких традиционалистов, как Р. Генон (брахманический тип традиционалиста) и Ю. Эвола (кшатрийский тип), Элиаде это традиционалист третьей касты (с. 57), а его вера – «вера простого румынского крестьянина, наиболее простая, как можно более простая» (с. 61). Вместе с тем, он признанный академичный ученый. Сравнивая мировоззрение Элиаде, Генона и Эволы (с. 77–89), автор подробно пишет об их взаимовлияниях и взаимоотношениях. Элиаде, в отличие от вышеназванных пессимистично настроенных традиционалистов, видел для человечества свет в конце туннеля. «Космос никогда не может быть полностью десакрализован, иначе его не будет. Убрать из мира и человека божественное начало, последнюю искру божию, – значит потушить единственно возможный в мире свет. Полностью безрелигиозного, богооставленного и оставившего Бога человека нет и не может быть, потому что это будет уже не человек» (с. 37). В определенной степени такая точка зрения связана с тем, что христианство (и Христос) для «крестьянского традиционалиста» были гораздо ближе, чем для Генона и Эволы. Вместе с тем, Элиаде признавал, «что в его представлении слишком много “языческого” и “магического”, и искал пути к преодолению магизма» (с. 85). Тема «язычества» часто встречается в книге, не случайно в поисках похожего на Элиаде русского философа упоминается В.В. Розанов.
Уже с 50-х годов ХХ века Элиаде пытался примирить науку и религиозные традиции (участие в семинаре «Эранос» и т.д.). Современный житель мегаполиса не заметит или сочтет недостойным внимания те события своей жизни, в которых человек традиционного мировоззрения непременно увидит вмешательство/помощь/знак высших сил (промысел Божий). Вспомните сами, сколько раз в жизни вы «буквально чудом» спасались от болезни, беды или даже гибели. «Чудо может стать фактом» (с. 45).
Верующий человек и атеист по-разному воспринимают события. «Человек архаического общества, прежде всего маг, живет в мире, который никогда полностью не гарантирован, всегда находится под угрозой. Поэтому человек вынужден своим сознанием постоянно его конструировать» (с. 46).
Когда Вселенную воспринимают чем-то простым и понятным, как стеллажи супермаркета, где «все разложено по полочкам», то «волшебство и чудеса исчезают» (с. 47). И когда они исчезают, то человеческая душа начинает тосковать. Не об этой ли экзистенциальной тоске пел Владимир Высоцкий:
В мире – тишь и безветрие,
Чистота и симметрия
На душе моей тягостно,
И живу я безрадостно.
Написанные Элиаде в 1937 году слова актуальны и сегодня: «это настоящая смерть – понять все, уметь интегрировать все в замкнутую систему, уметь вписать все в свою систему – даже то, что вы не можете вместить куда-либо» (с. 54). Как верно отмечает Бовдунов, базовая установка Элиале состоит в том, что «не все тайны мира могут и должны быть раскрыты… В мире всегда должно оставаться что-то непознанное, нераскрытое, измерение тайны, придающее нашей жизни и нашей мысли динамизм. Экзистенциальная философия принципиально не приемлет закрытых систем» (с. 54). При чтении этих строк мне вспомнились «Камешки на ладони» В.А. Солоухина: «Человечество охвачено сейчас, как я бы назвал, вакханалией доступности (выделено мной – А.Р.) …Эта вакханалия доступности пронизывает весь регистр нашего общения с внешним миром, от тайны цветка до тайны луны, от женской любви до молнии с громом. Но боюсь только, что со всеобщей доступностью сделается недоступным для нас такое понятие, как красота».
Вполне логично, что на страницах книги неоднократно затрагивается вопрос о личной религиозности Элиаде. Он и сам подбросил дров в полемический костер самохарактеристикой 1942 года: «Трагедию моей жизни можно свести к следующей формуле: я – язычник, совершенный классический язычник, который хочет стать христианином» (с. 63). Однако, если «язычник» хочет стать христианином или считает себя слишком недостойным (грешным) для того, чтобы называться христианином, то «язычник» ли это? Бовдунов делает вывод, что героя его книги в целом можно признать «человеком православной культуры, с интересом и позитивно относящимся к православному христианству, но невоцерковленного» (с. 74).
Оригинальны и достойны внимания интерпретации Бовдуновым художественных произведений Элиаде. Действительно, не зная мыслителя как писателя «трудно понимать его мировоззрение в целом, основываясь лишь на религиозных трудах» (с. 124). К слову, отмеченный в книге как непереведённый роман «Небесная свадьба» уже переведен Юлией Горноскуль на русский язык и выпущен в 2025 году под заголовком «Свадьба на небесах». Также автор уделяет значительное внимание образу женщины в прозе Элиаде, в связи с чем обратим внимание на экранизацию новеллы «Без юности юность», осуществленную Фрэнсисом Фордом Копполой в 2007 году (с. 142).
В небольшой рецензии нет возможности обратить внимание на все темы, затронутые в монографии. Отмечу еще такой сюжет, как отношение Элиаде к театру (с. 129–132).
Подводя итог, автор констатирует, что «Элиаде не отвергает Модерн и не предлагает возвратиться назад, но говорит скорее о его недостаточности, необходимости его преодоления, в том числе через науку, которая первой нащупала свои границы, невозможность понять мир в рамках десакрализованного мышления» (с. 176). Мыслитель своими трудами старался «напомнить о сакральном современному человеку, разрешить его экзистенциальный кризис, выход из которого он видел в осознанном обращении к священному» (с. 176).
