Реформа российских силовых ведомств, которая была объявлена вечером 5 апреля президентом Владимиром Путиным, имеет, как мне представляется, и позитивные, и негативные моменты.
Чтобы их обозначить, необходимо разобраться в причинах, сущности и возможных последствиях реализованных изменений. Они имеют объективный и субъективный аспекты.
Первый из объективных аспектов связан с тем, что власть ощущает рост социального недовольства со стороны граждан России, свыше трёх четвертей которых категорически недовольны нынешним соотношением своих доходов и расходов, социально-экономическим курсом правительства, сокращающим отечественное производство и занятость населения. Но свои усилия, сосредотачивает не на уничтожении причин недовольства, а на противодействии его последствиям, поэтому не меняет этот самоубийственный курс, а пытается усилить эффективность аппарата подавления. Принять это сложно, но понять можно.
С этим связан и первый из субъективных аспектов. Во власти у нас всё-таки находятся либералы. Они — западники по своим умонастроениям, воззрениям, и их идеалом является всё то, что делается — или даже не делается, а только говорится — в США. Отсюда, конечно, и само появление названия "национальная гвардия", хотя никакого отношения к России данный термин исторически не имеет, российская нацгвардия фундаментальным образом отличается от американской и по принципам комплектования, и по задачам, и по технической оснащённости, и по местам дислокации, и, главное, по своей подчинённости.
Кроме того, термин "нацгвардия" сегодня ассоциируется даже не столько с американским, сколько с украинским, неонацистским образцом. Видимо, всё это было учтено уже после озвученного решения, и Федеральная служба войск национальной гвардии Российской Федерации получила сокращённое наименование не "нацгвардия", а "Росгвардия". И очень похоже на то, что подобное переименование — далеко не последнее.
Вопрос о создании в России национальной гвардии стоял уже давно, ещё с начала путинского президентства, когда его лоббистом был вице-премьер Козак. Тогда соответствующий проект "зарубили", потому что увидели — нарушаются связи. У нас всегда внутренние войска и милиция были единым целым. Охрана массовых мероприятий и все операции, которые были на Кавказе, проводились совместно. Хорошо, решили сделать их самостоятельными, сохранив координацию, но зачем в "нацгвардию" передавать лицензионное управление, которое даёт разрешение на владение оружием, — ведь это чисто полицейская функция? То же самое касается управления вневедомственной охраны, ОМОНа и СОБРа. Вся силовая структура выведена из юрисдикции МВД, и теперь любая силовая операция, любое задержание должны будут согласовываться между полицией и нацгвардией. Конечно же, бюрократические противоречия при этом начнут работать в полном объёме, что мы уже видели на примере Генпрокуратуры и Следственного комитета.
Да, при этом в состав МВД возвращаются ФСКН и Федеральная миграционная служба, но в целом начатая реформа усиливает фрагментацию правоохранительных органов, которая непрерывно осуществляется при "демократическом" правлении в РФ, поскольку связана с требованием "мирового сообщества" расчленять силовые структуры в "цивилизованных" странах.
Соответственно, и у нас после 1991 года пошли по этому пути, отделив, скажем, наркоконтроль от МВД. Это очень важный момент, поскольку в советский период, на мой взгляд, было найдено оптимальное организационно-правовое сочетание силовых структур для обеспечения безопасности и развития общества в целом. Советский опыт показал, что лучше и эффективнее всего здесь работают крупные ведомства, которые сосредотачивают в себе разные функции, и они являются наименее бюджетно-затратными. То, что в Советском Союзе и пожарная охрана, и паспортный контроль, и борьба с наркопроблемами были включены в систему органов внутренних дел, позволяло с меньшими вложениями получать наилучший результат.
Потом пошла чехарда. Была государственная налоговая служба самостоятельным органом. В 1998 году её преобразовали в Министерство по налогам и сборам, которое в 2004 году ликвидировали, потому что оно наступило на хвост кому-то из олигархов, и создали ФНС.
То же самое — с наркоконтролем. В 2003 году эту функцию вывели из состава МВД, потом в 2004 году создали сначала Государственный комитет — Госнаркоконтроль России, потом — Федеральную службу Российской Федерации по контролю за оборотом наркотиков (ФСКН). При этом основную массу всех наркопреступлений (две трети) продолжали выявлять органы МВД. Теперь мы наблюдаем "возвращение блудного сына" в МВД.
То же самое — с миграционной службой. Когда в МВД возник конфликт между министром Нургалиевым и Ромодановским, который возглавлял миграционную службу внутри МВД, ведомство Ромодановского, аналоги которого во всех государствах мира всегда находятся в структуре МВД, нет ни одного государства, где бы они были вне МВД, — вывели из МВД, нарушив вообще все связи по поводу мигрантов.
Каковы результаты подобного расчленения силовых ведомств? Конечно, это не единственная причина, но одна из главнейших — такими результатами стали криминализация общества, усиление наркомафии, небывалое распространение наркотиков, неконтролируемая иммиграция в нашу страну, дикие бюрократические очереди при получении паспортов и миграционных документов — особенно для эмигрантов из Украины, которые бежали от необандеровского режима.
И наконец, третьей субъективной причиной я бы назвал вопрос личностных взаимоотношений между руководителями таких структур, как МВД, ФСКН, УФМС, ФСБ, ФСО. Здесь просматриваются личные амбиции Виктора Золотова, который возглавлял Внутренние войска, — роль и без того достаточно большая, но он пробивал себе позицию министерского уровня, а теперь и введён в состав Совета Безопасности РФ вместо Бориса Грызлова.
Можно сказать, что в результате подобного перераспределения полномочий на верху "властной вертикали" серьёзно усиливаются позиции федерального Центра по отношению к регионам и действующего президента РФ по отношению к правительству, но у всякой медали подобного рода всегда есть обратная сторона, и, как отмечал ещё Карл Маркс в классической работе "18 брюмера Луи Бонапарта", любое усиление исполнительной власти в ущерб власти законодательной является признаком обострения социальных противоречий (в его терминологии — "классовой борьбы"). Именно такое — кризисное и системное — обострение социальных противоречий, вместе с нежеланием устранять его причины, а не только последствия, мы сегодня и наблюдаем в действиях российской власти.
То есть в целом для нашей государственности — если не произойдёт смены всего социально-экономического курса Кремля — негатива здесь всё-таки больше, чем позитива.
