Меньше чем за два года Европа пережила два громких наполеоновских юбилея. Летом 2019 было отпраздновано 250-летие со дня рождения знаменитого корсиканца, в мае 2021, несмотря на коронавирус и протесты blm-активистов, 200-летие со дня смерти изгнанного императора.
Человек, который потряс Европу, создал одну из величайших (и короткоживущих) империй в истории, предмет восторга и желания подражать для одних – и ненависти и отвращения, вплоть до именования «антихристом» у других.
Будучи корсиканцем, то есть итальянцем, с взрывным ренессансным темпераментом, он возглавил потрясённую революцией Францию, одну из величайших держав тогдашней Европы, создал блистательную империю и вел её от победы к победе, чтобы истощить её силы в русских сугробах и окончить полным поражением. Наполеоновская империя была, пожалуй, наиболее эфемерным достижением Бонапарта – она просуществовала меньше, чем империя Александра Македонского, и её рекорд недолгожительства удалось побить только Третьему рейху.
Однако для многих именно в наполеоновской империи виден прообраз нынешнего Евросоюза. Одни воспринимают это с радостью, другие, особенно англичане, с негодованием. А Россия, как всегда, готова народы Европы от любой новой империи освободить.
Типичный выдвиженец революции, Наполеон, по мнению одних, покончил с нею, а по мнению других, продолжил и укрепил, сделав невозможной полноценную реставрацию монархии и распространив революционные завоевания (прежде всего юридическую эмансипацию) на большую часть Европы. Иногда Наполеона считают основателем государства современного типа, основанного на юридическом равноправии, секуляризме и бюрократии.
«Наполеон думал, что французы хотели не свободы, а равенства, равенства перед лицом закона», — полагал знаменитый французский историк Фернан Бродель.
Не менее важным и чрезвычайно токсичным для будущего наследием Наполеона оказался бонапартизм – тип политического лидерства, когда власть в государстве оказывается в руках энергичного узурпатора, опирающегося на военную силу, блеск побед и восторг масс. Именно бонапартизм породил большинство военных диктатур XIX–XX веков и, к примеру, фашизм стал прямым его продолжением.
Наполеон оставил после себя легенду. Для нескольких поколений имя Наполеона стало синонимом величия. Философ Гегель, как-то раз встретивший императора на улице оккупированной Йены (сам философ был в роли оккупированного прусского гражданина), делился восторгом:
«Я видел, как Император – душа мира – выехал из города на разведку; это воистину прекрасное чувство видеть такого человека, который, сконцентрировавшись здесь, в одной точке, сидя верхом на коне, простирается на весь мир и доминирует в нём».
В человеке, облаченном в серый сюртук и треуголку, Гегель увидел воплощение Абсолютного Духа, творящего историю.
Однако так ли это в действительности? Создал ли Наполеон действительный исторический переворот, были ли его большие батальоны всамделишной повивальной бабкой истории? Или же он вошёл в легенды как великий массовый убийца, масштаб деяний которого определяется, прежде всего, количеством загубленных им понапрасну жизней.
Наполеон взял сотрясённую революцией Францию и сделал из неё империю. Однако Франция до революции была важнейшей страной Европы – одной из наиболее развитых, передовых, интеллектуально продвинутых (хотя в направлении этого продвижения – французском Просвещении – скрывался общеевропейский яд). В эпоху Людовика XIV Франция была общеевропейским гегемоном, да и при последних Бурбонах её роль была огромна. Войны Французской революции также шли весьма успешно, причём не только там, где командующим был генерал Бонапарт, так что можно сказать, что Наполеону пришлось оставить Францию в меньших границах, чем он её принял.
Есть ли подлинное величие в том, чтобы взять великую страну, наполнить её шумом и блеском и оставить истощённой и демографически подорванной? 15 лет наполеоновских войн уничтожили демографический потенциал Франции навсегда – она начала проигрывать Германии, уже в Первую мировую войну могла выставить только двух солдат против трёх немецких, а во Вторую вынуждена была просто сдаться. Если судьбы сегодняшнего ЕС вершатся не в Париже, а в дважды терпевшем поражение в ХХ веке Берлине, за это французам придётся благодарить только Наполеона.
Бонапарт дал послереволюционной Франции некоторый порядок, но не смог дать мира. Не смог потому, что не был легитимным государем, а потому должен был непрерывно доказывать свое право на власть мечом. Он подсадил Францию на победы, как на наркотик, и не мог позволить себе поражения.
Австрийский император Франц II после сражения при Аустерлице, вернувшись в Вену под аплодисменты своих благонамеренных подданных, говорил французскому послу:
«Думаете ли Вы, господин Посол, что ваш Император смог бы так вернуться в Париж, потерпев столь сокрушительное поражение?»
Фактически Бонапарт принёс Францию в жертву своей так и не состоявшейся династии.
Такие исторические персонажи лучше всего описываются фрашкой (маленьким стихотворением) польского поэта Антония Горецкого – он сам был, между прочим, участником наполеоновских войн, включая поход в Россию:
Если одного убьешь – кандалы тебе готовы.
Сотню тысяч уничтожь, весь народ закуй в оковы –
Преклонятся короли, и тебя осыплют златом,
И пошлют к тебе послов, чтоб назвать убийцу братом.
Именно такое отношение к Наполеону доминировало в России в начале XIX века. Образованные русские патриоты – Карамзин, Шишков, Ростопчин, группировавшиеся вокруг великой княгини Екатерины Павловны, рассматривали Бонапарта именно как успешного убийцу, влияние которого на Россию – проводником его был М.М. Сперанский – опасно для национального развития нашей страны. Именно они влияли на Александра I в том духе, чтобы он осмелился бросить вызов Наполеону, несмотря на предлагавшийся последним «раздел мира» за счёт Англии.
Многие русские политические мыслители позднейшего времени полагали, что русский царь ошибся. Необходимо было объединить с Бонапартом силы, чтобы нанести решающий удар Англии, лишив её Индии, не дав ей возможности помешать нашему занятию Константинополя. В этих мечтах упускалось, что две континентальные державы-гегемона не ужились бы в Европе, только Наполеон пришёл бы к нашему порогу намного более сильным, а граничащая с Россией «объединённая Европа» представляла бы куда большую угрозу, чем когда-либо могут представить заморские и даже заокеанские англосаксы.
Именно благодаря русской победе над Наполеоном Европа имеет тот облик, который представляется нам естественным – народы, нации, национальные государства, суверенитет, уникальность культур. А вместе с тем и возможность дальнейшего развития, которое, восторжествуй Бонапарт, прекратилось бы. Его империя была тоталитарной во многих аспектах.
Наполеон хотел контролировать, а значит и подавлял, французскую литературу, его представления в области науки и техники были довольно примитивны – достаточно вспомнить, как он отверг идею парохода Фултона. В наполеоновской Европе безраздельно господствовал бы один культурный и интеллектуальный стиль – французский классицизм в сочетании с безграничным подражанием Древнему Риму («ампир»), не осталось бы места ни порывистому и сумрачному германскому гению, ни деловитому англосаксонскому прагматизму.
Разнообразие традиций, бывшее залогом европейского творческого успеха, попросту погибло бы, если бы на пути Наполеона не оказалась Россия – одновременно и Европа и не-Европа, потому что больше чем Европа.
«Французы явились как представители космополитической идеи, способной, во имя общих начал, прибегать к насилию, к убийству народов; русские явились представителями идеи народной – с любовью охраняющей дух и строй самобытной, органически сложившейся жизни. Вопрос о национальностях был поставлен на Бородинском поле, и русские решили его здесь в первый раз в пользу национальностей», – писал русский литературный критик славянофил Николай Страхов.
Современную Европу создали не столько победы Бонапарта, сколько его поражения. И решающее из этих поражений нанесла, несомненно, Российская Империя. Поэтому в нашей национальной истории Наполеону принадлежит гораздо более конструктивная роль, чем в истории Франции.
В противостоянии с ним выковалось русское национальное самосознание современного типа – русские офицеры, и будущие декабристы, и их противники, одинаково восхищались военным гением корсиканца и стремились его превозмочь. Итоговая русская победа задала высочайшую планку русской национальной самооценки – мы сокрушили несокрушимого. И с того момента среди европейских наций русские числили себя на первом месте.
Провалившееся «нашествие двунадесяти языков» на Россию, возглавляемое Наполеоном, доказало нам, что даже одинокая Россия стоит всей Европы.
Великий день Бородина
Мы, братской тризной поминая,
Твердили: «Шли же племена,
Бедой России угрожая;
Не вся ль Европа тут была?
А чья звезда её вела!..
Но стали ж мы пятою твёрдой.
И грудью приняли напор
Племён, послушных воле гордой,
И равен был неравный спор…
Вековой комплекс неполноценности, привитый нам петровскими реформами, был исцелён навсегда на Бородинском поле и между Тарутиным и Березиной.
В целом же, глядя на Наполеона 250 лет спустя после его рождения и 200 лет спустя после его смерти мы обнаруживаем удивительный факт. Великий Корсиканец оказался значительно менее существенным персонажем всемирной истории, чем казалось когда-то. Его значение несравнимо с Цезарем или Карлом Великим, не говоря уж об Александре Македонском и Святом императоре Константине.
Наполеон не переломил хода мировой истории ни в чём. Даже бонапартистский образ великой военной карьеры, ещё недавно двигавший стольких честолюбивых юношей на стезю военной службы, за последнее время изрядно потускнел. Наполеон так и остался грандиозным человеком-мемом. Подобно Ганнибалу — образом Побеждённого Великого Врага.
Эпоха Революций, устремленная к равенству, закономерно пожирает память того, кто на этом порыве к равенству пытался основать собственное величие. Построенные на фундаменте революции империя и аристократия прочными быть не смогут.
Публикация: 100 книг
