Дамаск
В Дамаск ехали из Бейрута, через перевал, хмарь, дожь, туман, снег. Но вдруг — проблеск солнца и внизу, сквозь разрыв туч, лучи солнца высветили сверкающую лазурную долину: это Палестина, Святая Земля, там, вдалеке находится Хеврон с могилами праотцов, там же Мамврийский дуб и, в бликах света, в радужной интерференции, сиюмоментно проступила над всем этим простором Святая Троица и сокрылась — снова туман, снова дождь, снова морось.
Пересечена граница с Сирией.
Вот он, предновогодний, дождливый, зябкий и в то же время — жаркий древний Дамаск.
Время от времени то в Думе, то в Дарайе бухают разрывы снарядов, а то и совсем близко рванет — это шальная мина в город залетела.
Дамаск всё такой же, как и два года назад, но и не такой. Внешне изменился не так сильно, а вот в воздухе уже витает надежда — надежда в новом году потеснить лютого врага, потому что Россия стала расправлять свои стальные крылья и разящими ударами карать жестокие орды стихии зла. И почувствовал народ, что бесчинства врагов уже не пройдут безнаказанно, в мире появился тот, кто ответит, кто поможет.
Через полчаса — Новый год по московскому времени. Проливной дождь, блокпост сирийской армии, проверяют машины. В помещении — два бойца греются у печурки, промелькнуло в голове, все войны похожи своими жанрами, вот и здесь, если чуть прищурить глаза, кажется: то ли Донбасс, то ли Чечня. На стене — портрет "Хабиби Башара", "калаши", стаканчики с мате, дым сигарет.
У нас с собой было поллитра белорусской водки. Ну что, с Новым годом! За победу! Ураааа!
Пластиковые стаканчики хрустнули и опустели, выпили до дна, "SURYA RUSYA — БРАТЬЯ НАВЕК".
Потом — старый город, базар Хамедия, знаменитая мечеть Омейядов, теперь уже Новый год по дамасскому времени, на фоне темного пасмурного, полуночного неба — силуэт минарета и военно-полевой салют, мироздание расчерчивается красными пунктирами трасс, слышны то далёкие, то близкие трели автоматных, а иногда и пулемётных очередей. Настроение боевое, приподнятое, праздничное — ведь есть надежда на победу и мир, ура!
Забадани, в гостях у "Хезболлы"
На следующий день мчимся в Забадани. Этот некогда курортный город находится в горной местности, в долине реки Барада, вблизи границы с Ливаном, километрах в 60 к северо-западу от столицы, на высоте 1100 метров над уровнем моря.
Остается позади воюющий пригород Дамаска, Дарайя, за насыпным, защищающим от обстрелов снайперов, валом вдоль дороги видны причудливые, обглоданные войной остовы зданий этого многострадального растерзанного города.
Дальше почти мгновенно попадаем в зиму — в ближневосточную, снежную зиму. Мимо проносятся серебристо-белесые оливковые рощи, припудренные метелью баннеры с Башаром Асадом, облаченным в военную форму и вскинувшим правую руку в жизнеутверждающем римском приветствии. Начинают мелькать то тут, то там заснеженные богатые особняки-дачи, изуродованные минами, снарядами и пожарами: Забадани был одним из самых дорогих и престижных курортов в Сирии.
Блокпост, за блокпостом — проверка. "А, русия!" — говорит с широкой улыбкой военный, возвращает документы, и мы проезжаем. На одном из постов попался бдительный и строгий страж долго вглядывался, но, когда увидел "ксиву" "Хезболлы", сразу подобрел и пропустил нас дальше .
Подъехали к совместному с "Хезболлой" блокпосту на перекрестке, где дорога ответвляется и в небольшой, также курортный, поселок Мадайю, известный еще со времен знаменитого полководца Халида Ибн Аль‑Валида. Тут, уютно зарывшись в снег, миролюбиво смотрел на нас до боли знакомый т-62.
Пересели в "тойоту"-пикап и двинулись на "линию огня" в центре города.
Прошли по заснеженным руинам в местный штаб "Хезболлы", здесь нас гостеприимно приняли, усадили среди гранатометов и снайперских винтовок, напоили кофе с кардамоном и повели беседы о реконгнесцировке, временном перемирии, о находящихся здесь Джабхат-ан-Нусре, ИГИЛе и прочей умеренной и неумеренной оппозиции, о школе политпросвета боевиков, организованной в соседнем доме, через улицу.
Мы поднялись на крышу здания в сопровождении бойцов ставшей как-то сразу родной "Хезболлы". Картина открывалась необычайная: руины построек причудливо-сказочно украшенные девственно‑белым снегом, из‑за него разрушенный город приобрел какой‑то рождественский вид, — тем более, что бойцы у себя в штабе поставили уютную елочку с иллюминацией.
На другой стороне улицы, через небольшую площадь, виднелся всем уже до боли знакомый черный флаг ИГИЛ (запрещенной в нашей, такой далекой отсюда, России) припорошенный мокрым снежком, от этого он не колыхался, а тяжело свисал с балкона дома. Врага надо знать в лицо — тогда он не так страшен, ведь тоже человек. Наши спутники окликнули по имени одного боевика, Однана, бывшего контрабандиста. Он охотно вышел на балкон, с любопытством рассматривая явно для него новых, одетых в "гражданку", людей, то есть нас, а за ним в полумраке комнаты был виден снайпер с винтовкой наизготовку. С нашей стороны боевику крикнули: "Иди к нам!", — а он ответил: "Если будет надо, сам приду, но не сейчас". Нас с товарищем сразу попросили уйти вниз, для безопасности,— ведь если бы боевики поняли, что мы — русские журналисты, мог бы произойти неприятный экспромт с их стороны.
На обратном пути встречались с местными жителями-суннитами, пострадавшими от боевиков — скорбные глаза рассказчика говорили о пережитых им ужасах и виденных смертях больше и выразительнее, чем он сам.
Возвращались уже затемно в Дамаск, дорога была настолько заметена снегом и так бушевала метель, что приходилось медленно, порой буксуя, порой юзом, с большим трудом двигаться вперед, одним словом — всё, как в России. Слава Богу, добрались!
Маалюля
Маалюля — небольшой город, жители которого являются христианами и мусульманами, до сих пор говорящими на арамейском языке, языке Иисуса Христа. Находится примерно в 55 километрах к северо-востоку от Дамаска. Расположен на южном склоне одноимённого хребта.
Проезжаем сквозь изрытую очередями пулеметов и осколками мин арку, обозначающую начало города Маалюля. На улицах видны следы боев, дорога петляет вверх, появляются слегка хаотичные контуры женского православного монастыря Святой Феклы. Уже издали были заметны разрушения, сломанные кресты на куполках, изуродованная колокольня, пролом в стене, обрушившийся от попадания снаряда балкон келии…
У стен обители дул пронизывающий, морозный ветер, он усиливал давящее впечатление от увиденного. Смотритель монастыря, араб-христианин, повел нас внутрь. Это был скорбный путь, весь монастырь подвергся неимоверному осквернению: закопченные своды храма, сгоревшие иконы, на уцелевших иконах лики были пробиты пулями и почти исчезли, вокруг — разруха и безлюдье.
Подумалось, какие же это мусульмане, если могут оскорбить почитаемых ими Ису и Мариам, если могут измываться над беспомощными монахинями, судьба некоторых из них до сих пор неизвестна… Какая дьявольская ненависть чувствуется во всех этих деяниях! Нет, это не мусульмане!
Рака Святой Феклы разрушена и разорена, храм тоже весь обуглился внутри, но — "дух дышит, где хощет", и необыкновенная теплота вдруг проникла в самое сердце, когда я увидел стоящие на закопченных стенах маленькие картонные иконки, принесенные местными верующими жителями. Одной из них оказалась наша Казанская Богородица.
Посреди этого выжженного, поруганного святого места горели свечи, поставленные в песок.
Я тоже поставил свечку перед ликом Божьей Матери, помолясь о всех новомучениках за Христа и о своих близких.
После этого на душе стало очень спокойно, появилась уверенность в победе над силами зла, которые показались ничтожными в своей злобе и ненависти, перед вселенской Божественной любовью.
Далее открывалась сумеречная дорога на Хомс.
Хомс
Город Хомс расположен на реке Оронт, которая разделяет его на две части: старую, восточную — полоску равнины, протянувшуюся до оросительного канала, и западную — с более современными постройками.
Проезжаем поворот на захваченную боевиками Пальмиру, уже поздно вечером прибыв в Хомс, селимся в единственной непострадавшей гостинце сети "Сафир". Нас встречает приветливый и по-европейски обходительный хозяин-христианин. За ужином, время от времени затягиваясь кубинской сигарой, он рассказывает нам о перипетиях, постигших его за трагические годы гражданской войны, про свою разрушенную гостиницу в Маалюле, где мы только что побывали. С нами также ужинал очень уважаемый в городе суннитский общественный деятель. Несмотря на усталость, мы внимательно слушали их разговор, погружаясь в местные реалии.
Утром пошел мокрый снег, и под его завесой мы въехали в Хомс. Один из древнейших городов на земле лежал в чудовищных руинах, его дома напоминали огромных животных со вспоротыми животами, из которых наружу вывалилась требуха квартир и офисов. А некоторые строения напоминали скульптуры Эрнста Неизвестного, мастера развоплощения форм — они дыбились в причудливых изломах перекрытий и являли собой страшную инсталляцию гражданской войны: тут раньше работали, отдыхали, горевали, веселились, молились люди — и была жизнь, а потом здесь воевали — и наступила смерть.
Мы ехали по этим бесконечным не улицам — коридорам небытия, молчаливо говорившим нам о жуткой трагедии, которая постигла этот некогда цветущий и большой, почти миллионный, город.
Приблизились к огромной мечети Халида ибн аль-Валида, и снова, как в Маалюле, пронзила мысль: как мусульмане могли осквернить собственную святыню, вскрыть гробницу, где похоронен знаменитый и чтимый во всем исламском мире воин, родом из Мекки, которого называют "Мечом Аллаха"?! Что они там искали?! Оказывается, драгоценности — он же был великим и знатным воином… Нет, это не мусульмане, а дьяволы, "иблисы", как их здесь называют.
А "безбожник"‑алавит Асад распорядился сразу же после освобождения города начать восстановление сильно повреждённой и осквернённой суннитской мечети, что мы и наблюдали.
Чтобы увидеть панораму разрушенного города, мы поднялись по узкой витой каменной лестнице на вершину минарета мечети — и нашим глазам предстал прах города: развалины тянулись до горизонта во все стороны. Мечети, храмы, магазины, административные здания, жилые дома, — всё причудливо дыбилось и бугрилось на сколько хватало взора, и слабый рождественский снежок кружил над этим ужасающим мертвенным пейзажем.
Зашли мы и в древний христианский храм Умм Аз-Зуннар (в честь пояса Девы Марии), где — так удивительно совпало! — шла литургия и по чину странников причастились Святых Христовых Тайн. Эта церковь тоже была осквернена, а священнику отсекли голову всё те же ревнители "чистого ислама". Я говорил с прихожанином, видевшим весь этот ад. В лице его читалось страдание, но не уныние — община снова ходит в свой храм и восстанавливает его по мере сил. И тут я вспомнил, что мне в дорогу сестра дала взятый ею в храме Христа Спасителя поясок, освященный на поясе Пресвятой Богородицы, когда с Афона туда привозили эту святыню, и я подарил его настоятелю вместе с фотографией храма Покрова Пресвятой Богородицы на Нерли. Он, благоговейно поцеловав святыню и фотографию, дал мне четки с иконкой в честь пояса Приснодевы Марии.
Выехав из Хомса, мы мчали по трассе по направлению к Халебу, который подвергается постоянным нападениям и обстрелам боевиков. Нас по-прежнему сопровождали и опекали заботливые и крепкие ребята из "Хезболлы", они странным образом походили на наших армейских спецназовцев — та же стать, та же уклюжесть движений, и даже разгрузки сидели на них как-то по русски…
"Всё это не случайность", — подумал я, разглядывая мчащийся впереди нас "тойоту"-пикап с сидящим в кузове пулеметчиком, который поворачивал ищущий врага ствол пулемета то в правую, то в левую сторону от дороги.
Доехали. Зашли в один из домов села, где находился раненный миной командир ополчения.
Превозмогая сильную боль в растерзанном осколком животе, лежа с капельницей на полу, он пожал всем руки и кратко поговорил с нами.
На позициях все очень по-братски оберегали нас, просили не поднимать головы из-за снайперов, в бинокль можно было увидеть еле заметные укрепления врага — там всё было тихо, но в этой напряженной тишине таилось нечто, могущее неожиданно зашевелиться, зарокотать, забухать и метнуть в нас смертоносные куски металла.
Осмотрев трофеи, захваченные у боевиков, мы спешно двинулись обратно, но уже по другой, извилистой дороге, через села, чтобы не наткнуться на засаду при возвращении по прежней трассе.
И на нашем пути непрерывной чередой на домах, столбах, деревьях, висели портреты тысяч погибших на этой ужасной войне молодых ребят. Среди них были шииты, сунниты, алавиты, христиане, друзы — все они отдали свою жизнь за родную, единую и неделимую Сирию.
Слава героям!
