Поля славы
Пройдя через пропускной пункт «Изварино», я оказался на Донбассе, на территории Луганской Народной республики (ЛНР). Со стороны ЛНР пограничников практически не было. Один с карабином пропускал автомобили, а второй забился в будку. После урагана хлестал сильный дождь, донецкого автобуса не было. Решил ехать на Луганск.
Сел на автобус, расплатился русскими рублями и поехал дальше. В окно, которое постоянно приходилось протирать, то и дело виднелись среди бесконечных подсолнухов и пожухлой травы огромные черные пятна. Иногда они представляли собой целые поля или холмы. Тут я понял, что это следы возгораний от попаданий «Градов».
Кстати, извиняюсь за эпигонство, у Артура Мейкена, валлийца, как и Юза (основателя Донецка), было произведение «Холмы славы». Наконец эти поля стали попадаться реже, и мы проехали черезКраснодон. Очевидно, он не был ни под оккупацией, ни в зоне боевых действий, и выглядел как обычный южнорусский город. Ходили многочисленные троллейбусы, работали банки, и только случайная машина с ополченцами напоминала о войне. Дальше снова начались «поля славы», и чем ближе к Луганску, тем их становилось всё больше и больше — постепенно они вытесняли темно-желтую пожухлую траву в островки. Вдали маячила разбитая техника. Впрочем, и не только вдали, но и на обочине хорошо был виден подбитый, изрядно искореженный танк.
Подъезжаем к Луганску: холмы и балки все черные, без островков желтизны. Вот и сам Луганск: всё чаще попадаются разбитые дома, не говоря уже о домах с пустыми окнами, — тех вообще большинство. Чем ближе к центру, тем больше разрушений. Наверное, едва ли не каждый третий дом пострадал. Произвели впечатление столбы ЛЭП, покалеченные, погнутые, обожженные сверху.
В то время в Луганске всё ещё не было электричества, не знаю, есть ли сейчас. Надо было пересаживаться в сторону Донецка, но у меня были только русские рубли, до Луганска они в ходу, а вот дальше — гривны... Во время бури, ещё в Ростове, погиб мой мобильник. Когда я спросил, можно ли где-то в Луганске купить мобильник, на меня посмотрели, как на сумасшедшего. Мобильной связи, естественно, нет. Однако водитель, узнав, что я хочу написать о том, что делают укры на его земле, взял у меня рубли.
Доехали до города Снежное через несколько блок-постов и многочисленные полуразрушенные поселки. Хочу лишь вспомнить, что близ одного переезда видел буквально свернутую в узлы обгоревшую внушительную металлическую конструкцию — судя по всему, это была бензоколонка.
Теперь о блокпостах: ополченцы спрашивали паспорта (иногда и не спрашивали). Обычно проверка документов, если она была, занимала не более пяти минут. Лишь однажды молодой ополченец стал весело переговариваться с двумя молодыми женщинами, но старший прервал его беседу, маршрутка двинулась дальше.
Довольно долгий путь, но вышло так, что я проехал основную часть неоккупированного Донбасса с севера на юг. В Снежном пересел ещё на одну маршрутку — и тут водитель вошел в положение и взял у меня русские рубли.
Теперь пару слов о Снежном. Этот город-герой пережил тяжелую осаду, именно около него упал пресловутый «Боинг». Нынче в Снежном, стратегическое значение которого не только в том, что он недалеко от границы РФ, но и в том, что через него идёт самая прямая дорога от Ростова, работают некоторые магазины, транспорт и даже банкомат, возможно, единственный, так как около него выстроилась небольшая очередь. Разрушения там страшные, почти как в Луганске. Произвел впечатление, например, многоквартирный дом, куда, по объяснению водителя, попал снаряд или бомба со штурмовика и у которого рухнула вся центральная часть, остались лишь две крайние стены с руинами. Уже о пробоинах в стенах и разбитых частных домах не говорю: глаз невольно начинает привыкать к этому.
Едем дальше, смеркается, проезжаем ЗУГРЭЗС, Харцизск, Макеевку, собираюсь сойти в Макеевке, потому как в ней недостроенный храм Русской Древлеправославной Церкви — одна из целей моей поездки. Водитель не советует, так как поздно, а в Макеевке ещё несколько «обычных церквей», и, по его мнению, вряд ли немногочисленные случайные прохожие поймут, что мне надо. Снова немало домов с пробоинами, уже в Макеевке, въезжаем в Донецк. Стемнело.
Вежливые люди
К Донецку у меня особенное отношение. Он стал одним из моих самых любимых городов, поэтому в отдельных случаях я могу быть необъективным, но в целом надеюсь передать дух, обрисовать образ этого великого сражающегося города.
Начнём с того, что миллионник, один из крупнейших, наряду с Ростовом, Волгоградом и уж, тем более, Воронежем, городов юга России был основан совсем недавно, в 1869 году. Из небольшого рабочего поселка в 1870-х годах он вырос к концу XIX-го века в достаточно большой по тем временам промышленный город, хотя и продолжал иметь статус поселка. В следующем XX-м веке в нём работали и жили уже сотни тысяч людей. Он носил первоначально имена двух выдающихся людей: Хьюза (в русском произношении Юза — отсюда название «Юзовка») и «Сталино». Обрусевший валлиец Юз и его сыновья, а так же управляющий Бальфур собственно и основали первые шахты и передовой и мощнейший по тем временам металлургический завод, существующий и поныне, ставший градообразующим предприятием. Кстати, Луганск, не станица Луганская, а собственно Луганск был основан шотландцем. Пожалуй, на рубеже веков перед Первой мировой войной Юзовка (Донецк) стала самым бурно и быстрорастущим населённым пунктом Российской империи (во время Первой мировой войны эту пальму первенства перехватил у Юзовки Романов-на-Мурмане, нынешний Мурманск). В городе появились не только новые заводы, но и учебные заведения, больницы, театр.
Смутное революционное время, годы гражданской войны, разумеется, не могли обойти стороной и Юзовку. Наиболее примечательным фактом той поры было создание в феврале 1918 года на территории нынешних Новороссии и соседних Днепропетровской и Запорожской областей Донецко-Криворожской Советской Республики. Столицей её был Харьков, а вскоре стал Луганск. Республика была ликвидирована немецко-австрийскими оккупантами в мае 1918 года.
Последнее, на что хотел бы обратить внимание в связи с Гражданской войной: Игорь Иванович Стрелков (Гиркин), как реконструктор, занимался Марковцами, которые, как известно, в годы Гражданской войны сражались и в этих местах.
В 30-е годы Юзовка была переименована в Сталино, а после XX съезда ей было присвоено нейтральное имя «Донецк». Кстати, примерно такая же история приключилась и с Царицыным/Сталинградом/Волгоградом.
Что роднит, на мой взгляд, такие разные города, как Севастополь, Питер, Волгоград и Донецк, так это то, что большие города стали городами-крепостями и сильно пострадали во время войн. Конечно, велика слава защитников древнего Козельска или Баязета, но это были маленькие города. А в первом списке, несмотря на различные исторические коллизии, одна типология, один образ. Вот ещё почему мне полюбился Донецк.
Отвлекусь от истории. Мне, как горе-географу, казалось, что река Кальмиус — это какая-то небольшая речка — «гнилушка». Так вот, оказалось, что эта «речка» в Донецке примерно такой же ширины, как Москва-река у Краснопресненской набережной или Ока перед Калугой. Между прочим, шахтерская дивизия ополчения ДНР носит название «Кальмиус».
Но вернёмся к моим приключениям. Мы въезжаем в уже почти ночной Донецк со стороны примыкающей к нему Макеевки. В верхушках высотных домов опять сквозь сумерки проглядываются пробоины. Разговариваю с водителем, он из Снежного, но ему тяжело говорить об ужасах осады. Зато, узнав, что я хочу написать о Донбассе с их, дончан, стороны, пытается мне как-то помочь.
Хлещет сильный дождь, я тут же становлюсь мокрым, хоть выжимай. Иду в указанную сторону, к центру. Попадаются редкие военные патрули, нередкие просто прохожие, ополченцы и гражданские. По меньшей мере, у 20-25 человек спрашиваю, где военная комендатура, никто из них, как ни странно, не знает, и это в военном городе. Вот вам и «диктатура ватников».
У нас есть свой человек в Донецке, старообрядец, но мне неизвестен его адрес, а с напарником связь из-за разбитой мобилы утеряна. А ведь в городе наверняка действует и комендантский час. Состояние отчаянное.
В Москве я не раз слыхал, что Донецк едва ли не мирный город. Так вот, первое, что я услышал, были звуки артиллерийской канонады, довольно-таки отчётливые.
Прохожу мимо сияющей медным козырьком и мраморными колоннами центральной гостиницы, где любят ютиться представители солидных СМИ, газеты «Завтра», молодые евразийцы и прочие уважаемые люди. Сразу понимаю, что моих гривен не хватит даже на одну ночь в самом скромном номере.
Выхожу на центральную площадь к известной 11-этажке, Дому Правительства (до народной революции там находился офис СБУ). Это здание читатели не раз могли видеть по TV, спутать невозможно. Подхожу к центральному входу.
Спрашиваю у одного из охранников, где военная комендатура. Он мне неуверенно показывает пальцем в сторону и говорит, что главное, номер дома. Весь промокший и озябший, теряющий последние надежды, подхожу к нему. Вижу пост, типа КПП. Лихорадочно рассказываю караульным о своей беде, они зовут какого-то начальника, он меня внимательно выслушивает, говорит: «Что стоять под дождём?», идем с ним под козырёк. Он говорит ещё с кем-то, и меня проводят в большой кабинет.
Естественно, во время разговора со мной у меня посмотрели паспорт и я показал редакционное задание.
В кабинете было довольно много людей. Видя моё состояние, стали предлагать мне горячий чай, бегло посмотрели паспорт и попристальней — редакционное поручение. Один из комбатов «Беркута», ничего общего не имеющего с киевским «Беркутом», оказывается, сегодня, совсем недавно, передал без обмена, по приказу руководства, украинским матерям двух военнопленных солдат-срочников — одного из Винницкой области, а другого с Волыни. Посокрушались, что я не успел стать свидетелем момента. Чаепитие переросло в ужин и затянулось до полуночи. Уже не было никакой речи, что я куда-то пойду, решили, что я до связи с принимающей стороной буду ночевать в казарме.
Вскоре я лег спать и забылся крепким сном на матрасе.
Донецк — город контрастов
Следующий день, помимо общения с бойцами, я посвятил прогулкам по Донецку — не только для того, чтобы отдохнуть и окончательно просохнуть, но и ради непосредственного ознакомления с городом.
«Артиллерии раскаты» становились всё слышнее и слышнее. Я не знал, что во время так называемого перемирия, как раз в эти дни, укры пытались наступать под Донецком, в связи с чем, понятно, усилили обстрелы его жилых окраин. В Центре города или, например, в отдаленном Пролетарском районе я не заметил каких-то видимых разрушений, хотя стекла, бывает, дрожат. Чего, увы, не сказать о Петровском районе, Путиловке, районе железнодорожного вокзала, Ветке и Киевском районе. В центре Донецка на клумбах и аллеях огромное количество цветов, особенно много роз. Работают почти все продовольственные магазины, открыты некоторые заведения типа «Пиццерий», небольших кафешек и т.д.
Работает и Центральный рынок, правда, под его огромным куполом в «неовизантийском стиле» сравнительно немного торговых точек, зато за ним раскинулись сотни ларьков и развалов.
Теперь забежим вперед из Центра, поближе к окраинам. Если этот район не подвергается время от времени обстрелам, разве «случайным», то в нём достаточно много остаётся действующих продовольственных магазинов. Ассортимент в них, как правило, отличается от московского — 2-3 сорта сыра, примерно столько же колбасы, какая-нибудь ветчина и прочий скромный набор продуктов массового потребления. Про спиртные напитки сказал бы тоже, но поразил меня в последнем магазинчике, который я посетил перед отъездом, выбор дешевых коктебельских вин (3 сорта) и артемовского шампанского. Артемовск, увы, временно оккупирован и запасами знаменитого завода шампанских вин пользуются правосеки. Про выбор пива можно было бы сказать то же самое, причем, нас удивляло почти полное отсутствие пива донецкого завода «Сармат», продукция которого в своё время встречалась даже в Москве. Оказалось, что он подвергся бомбёжке и одно из его крыльев разнесло.
Большинство сетевых магазинов не работает, но осталась пара торговых сетей, например, «Амстор», и даже, говорят, один «Ашан». Выбор в них также более скромный.
Поскольку многие шахты были закрыты ещё во время перестройки и в последующие годы, а у довольно многих из оставшихся было повреждено оборудование во время обстрелов и бомбежек; наконец, те шахты, которые на освобождённой территории взорваны или значительно повреждены, а в некоторых из них всё ещё отсиживаются бандеровские недобитки, то можно сказать, что горнопромышленный Донбасс находится в тягчайшем экономическом положении. А ведь уголь не только главное полезное ископаемое, но и своего рода визитная карточка Донбасса. Если кто не знает, то донецкий уголь превосходит по своим качествам бурый уголь Новомосковска и даже Кузбасса.
Тем не менее, рассказываю дальше про обстановку в Донецке. Пока одни дома страдают от обстрелов, а то и разрушаются, в районе ближе к Центру достраиваются высотки.
Итак, в центральных районах Донецка вовсю ездят частные автомобили, звенят трамваи, идут по маршруту троллейбусы и автобусы, юркие маршрутки. Молодежь пьёт пиво в барах и пиццериях, но в таких районах, как Киевский, казалось, всё вымерло, редкие прохожие привлекают к себе внимание.
В то время, когда я приехал, под Донецком укры захватили женский Иверский монастырь РПЦ МП и укрепились в его соборе. Нацгвардейцы правильно рассчитали, что его не будет утюжить артиллерия ДНР, в случае же артиллерийской поддержки при его атаке они обвинили бы ополченцев в вандализме и неуважении к религии. Но они не рассчитали, что бойцы ДНР даже ценой дополнительных потерь возьмут собор без артиллерии. Конечно, собор все равно пострадал, ведь у него и в нём шел бой, но не так, как это было бы с применением артиллерии и миномётов. Это был шестой храм, значительно пострадавший или разрушенный в результате действий укров. Всего же, так или иначе, от боевых действий пострадало около тридцати культовых зданий на Донбассе.
В тот же день к вечеру пальба усилилась, даже в центре дрожали стекла. Слышалось что-то похожее на отдалённую автоматную стрельбу. Как узнал позже, укры предприняли весьма значительными силами наступление. Часть их через Авдеевку прорвалась в аэропорт. Небольшие населённые пункты под Донецком — Пески и Авдеевка — затрудняют блокаду аэропорта, что позволяет украм продолжать обстрел Донецка.
Без названия
Я долго думал, как назвать эту основную в смысловом отношении главу, и решил, что она останется без названия. Почему? Скоро читатель узнает сам. Нам предстояло побывать в Верхней и Нижней Крынках, на днях освобожденных войсками ДНР. Я ехал естественно со своим патроном Романом Евгеньевичем и телегруппой Russia today (кстати, журналисты оказались симпатичными ребятами, но речь пойдет не о том).
Мы ехали на место военных преступлений и массовых захоронений, совершенных нацгвардейцами и украинскими десантниками. Поскольку эта тема для меня главная в данный момент, то я позволю опустить целый ряд, быть может, и небезынтересных, но все же второстепенных деталей нашего путешествия.
Начну с того, что по дороге мы заехали на казачью базу в Харцыске, познакомились с атаманом. Помимо прочего, он показал нам на компьютере снимки гражданских жертв украинских фашистов, казаки ведут нечто вроде картотеки. Кстати, это не асфальтовые казаки, многие из них принимали и принимают участие в боевых действиях. Так вот.
Вспоминаю эти снимки с внутренним содроганием. Всё я перечислять не буду. Гражданские лица, многие из которых не имели прямого отношения к ополчению, а только, допустим, участвовали в референдуме или, может быть, что-то высказывали при других, были злодейски умерщвлены. Одному, например, просверлили голову электросверлом. Всё даже не буду перечислять... Почти на всех телах порезы и другие раны, и следы пыток.
Там к нам подсела Ольга, преподавательница местной казачьей школы для детей, единственно реально действующей на Донбассе. Она нас повезла в пансионат, где живут беженцы из разрушенного Иловайска, за который только что прекратились бои, в том числе 16 детей. Мы проезжали мимо уже привычных развалин частных домов. «Вот в этом доме, — сказала она, — жил знакомый мужик. Сюда попала мина, и ему пришлось ампутировать ногу. Хорошо, что дети играли во дворе и были легко ранены осколками». Далее мы приехали в пансионат, увидели детей.
Мы говорили с Валентиной, приглядывающей за детьми и ранеными.
Она жила в Иловайске. Когда туда ворвались укры, она ждала их с гранатой, чтоб подорвать первых из вошедших и себя. Потом по козырьку с той же гранатой удалось спуститься на землю, так она оказалась в Харцыске. Она рассказывала о страшных преступлениях нацгвардейцев в этих местах. Помимо прочего, были случаи и сексуального насилия, не говоря уже о повальных грабежах. Кроме того, укры «догадались» ставить минометы, танки и т.п. между жилых домов, превращая прячущихся в их подвалах оставшихся мирных жителей в заложников. Об убийствах она сообщила, что двое её знакомых, муж и жена, «хорошие люди», гражданские, были расстреляны нацгвардейцами в локомотивном депо, возможно, потому, что участвовали в референдуме. «Наверняка были и другие подобные преступления», — считает она.
Напомню, что Валентина — гражданское лицо. Женщины рассказали, что депо и школа № 14 на Ломоносова были превращены нацгвардейцами в свои цитадели. Верхние этажи школы до сих пор заминированы, подвал и первый этаж уже очищены от мин.
Не описывая многого, замечу, что верхняя часть поселка Зуевка показалась мне черной, ниже были рассыпаны многочисленные домишки. Я спросил у Ольги: «А чего верх горы не был застроен?» «Как же, был, — ответила она. — Это грады. Там жила сестра моего мужа. Её нашли с длинным двадцатисантиметровым осколком в сердце». Второе, что на меня произвело впечатление, так это наша подбитая «Нонна» (самоходное орудие, используемое с Афганистана с необыкновенно высоким поднятием ствола). На ней был начертан краской восьмиконечный белый крест. Так и стояла она с задранным стволом.
Вот мы и в Нижней Крынке. Это деревня. Перед ней проходила передняя линия обороны укров. Наши, отступая, взорвали мост через речку, и они не могли перебросить из Верхней в Нижнюю Крынку тяжелую технику. Но и Нижняя Крынка пострадала. Мы сразу пошли на кладбище на могилу только что похороненного и единственного опознанного из расстрелянных пленных ополченцев. Два местных жителя, знавших лично своего земляка, рассказали, что его удалось опознать только по наколке на руке. Его звали Никита, дожил он до 21 года.
Далее мы поехали в Верхнюю Крынку. Там мы смотрели на многочисленные следы боев, как то: зарядные ящики, поврежденные здания, следы от осколков, зеленые американские «гуманитарные» пакеты, где содержался сухпаёк для нацгвардии и т.д.
Вдруг мы увидели двух идущих девочек возрастом около 10-11 лет. Мы спросили, где были они во время оккупации. Одна была в эвакуации, а вот другая, Надя, держащая в руках котика Мишу, сдерживая себя, чтоб не расплакаться, рассказала, что провела это время в подвале родного дома. Как им жилось? Девочка ответила, что «врагу такого не пожелает, кроме, разве что, нацгвардейцев. С одной стороны у их дома стоял танк, а с другой они поставили грузовик со снарядами. Такой же танк со снарядами стоял и у школы, где мы разговаривали», — сказал она. Но школа была пуста, а в двух подвалах их пятиэтажки ютились люди. Они практически не выходили из своего подвала, боясь быть захваченными нацгвардейцами. За водой они делали вылазки ночью, тут же запираясь снова. Пищей им служили 4 мешка заплесневелых сухарей из «гуманитарной» кучи, вываленной украми ближе к соседней двери. Они же служили и приманкой, когда жители соседнего подвала попытались овладеть гнилыми сухарями, к ним ворвались нацгвардейцы. Стреляли в потолок. Соседи в своем подвале слышали выстрелы и решили предпринять ещё меры предосторожности, что их и уберегло.
Она вспомнила, что когда нацгвардейцы наконец-то бежали из Крынок, то в Верхней Крынке, повыше её дома, они подорвали гранатами несколько домов. Они хотели туда пройти, но дорога была перерыта воронками, а над местностью стал летать какой-то воздушный объект (у ДНР практически нет авиации). Пришлось отложить осмотр и ехать к местам массовых захоронений.
Одно из них было ещё не вскрыто, потому что, по словам местных жителей, поверх расстрелянных были положены мины. Всего в захоронении должно быть около 10 человек. Судя по одежде, преимущественно гражданские. Их расстреливали почти в упор из пистолетов Макарова. Подход к могиле, а она на краю леса, с дороги был разминирован, чего не сказать о самом захоронении и противоположном его крае. Один из охранников нашел гильзу от Макарова и разбухшую от влаги, но вполне узнаваемую коробку из-под патронов ПМ.
Далее мы отправились мимо выведенной из строя шахты к другому могильнику. Там были найдены тела 4-х военнопленных, ополченцев, из которых опознали пока одного Никиту. У всех были изуродованы тела. Их расстреливали с большего расстояния, как в тире из Калашникова и ПМ. Наконец в третьей яме, рядом, нашли тело женщины в гражданской одежде. По понятным причинам оно также неопознано.
Во время поездки я столкнулся с тем, что можно назвать возмездием свыше. Мы проезжали мимо подорванного и страшно обгоревшего автомобиля украинских десантников. При попадании в него, говорят, сдетонировало 4 заряда для Шмеля.
Про возвращение не буду долго, скажу лишь, что на нас произвела впечатление, кажется в Коммунаре, руина то ли небольшого торгового центра, то ли просто большого частного дома. Не только потому, что над грудами битого кирпича возвышалось лишь несколько небольших «колонн», а потому, что до дороги донёсся запах горелого мяса.
Возвращение
Наконец-то я купил новый мобильник, который, как ни странно, оказался дороже, чем такой же на Арбате. Впрочем, на большущем рынке работало всего 2 видеосалона, в отличие от всего остального. Пошли прогуляться из центра в сторону РЖД, зашли в замечательный парк с литыми скульптурами, на мой взгляд, достаточно стильными.
Если на аллее, тянущейся вниз от Дома Правительства, преобладала абстрактная скульптура, то здесь совсем другое. Идём дальше. Разрушений пока не видно. Зато они видны на самом РЖД и близ него. Сожженные градом торговые ряды, одно из зданий вокзала со снесенной танковыми снарядами крышей. Да, в разгар боёв танки дошли как-то и досюда. Но это стало предельным рубежом.
На нас произвел впечатление разговор с бабушкой, живущей в доме, который был поражен с двух сторон. С одной стороны — пробоина. Тут выбежала бабушка, проявляя бдительность, но мы объяснили ей, что мы хотим донести до мира их страдания. Она тут же повела нас на другую сторону дома, где был падающий подорванный балкон. «Смотрите близко не подходите, он на соплях висит», — предупредила она. Она заклинала нас сообщить, что творят укры, что мы и делаем. В районе почти не видно людей.
Мы выбираемся из него на «большую землю». Далее путь назад мимо полуразрушенного Иловайска с опрокинутыми или обгоревшими автомобилями, через привычные блокпосты, мимо бескрайних полей неубранного подсолнечника (боятся мин?). Наконец погранзастава в Успенке. Перед погранзаставой мелькает в поле подбитый БТР. При высадке я нахожу оперение мины, но мы боимся это снимать.
Нас быстро и поверхностно осматривают пограничники ДНР и начинается 3,5 часовое «хождение по мукам» на наших погранзаставе и особенно таможне.
Послесловие
Вся Россия знает Игоря Ивановича Стрелкова. Я спрашивал простых дончан, кого они назовут из своих военноначальников: тот же Стрелков, далее Мозговой, и затем Безлер и Хмурый.
Я знал, что среди военных ДНР неоднозначное отношение ко Стрелку. Каково же было моё удивление, когда генерал Юрий Викторович весьма уважительно о нём отозвался.
Правда, Стрелков, по его мнению, почему-то окружал себя какими-то сомнительными людьми, и они с ним расстались не совсем по-дружески, но он великий воин.
Теперь о простых воинах. За эти дни я не видел ни одного действующего военного РФ, зато среди ополченцев преобладают местные. Попадаются и добровольцы — приятно было, возвращаясь из Крынок, встретить нашего земляка-москвича пулеметчика, участника недавних ожесточенных боев за Иловайск. Ополченцам-дончанам по 2-3 месяца задерживают их скромное денежное довольствие, стол у военных довольно скромный, хотя регулярный и сытный. Но главное — дух.
Поездка на Донбасс, в Донецк дала мне очень много. Легко читать про давно сражавшихся героев, про самоотверженность и страдания сражающихся народов, но не всегда дано это видеть воочию. Я это видел и знаю, я свидетель всего этого, свидетель преступлений одних и героизма других. И я поделился с вами своим знанием.
Примечание от редакции "Русская вера"
Термин «укры», употребляемый автором этого рассказа, сегодня используется самыми разными сторонами конфликта на Украине. Первоначально этот термин был введен в оборот рядом националистических украинских общественных деятелей, которые утверждали, что «древние укры» являются одним из древнейших индоевропеских народов, история которого насчитывает около 1500 лет.
Поскольку эта теория не была подтверждена достаточными историческими доказательствами, то термин «древние укры» стал восприниматься в сатирическом ключе, в виде выдуманного исторического казуса, мифологемы.
В 2000 годах термин «укры» употребляется в отношении маловлиятельных, но активных и эксцентричных представителей националистических партий и организаций. С 2014 года он также употребляется в отношении вооруженных формирований, в той или иной степени подконтрольных сторонникам так называемой «революции достоинства», приведшей к государственному перевороту на Украине в феврале 2014 года.
Поскольку автор употребляет термин именно в этом смысле, то никакого негативного отношения к национальности украинца этот термин не несет.
