На краю земли

Периодически в новостях мелькает один и тот же сюжет: Россия наращивает свое военное присутствие в Арктике. А мне в этой связи вспоминается книжка, прочитанная мной в раннем отрочестве, Фридриха Дюренматта «Зимняя война в Тибете». Не знаю, откуда взялся такой странный ассоциативный ряд, может здесь отчасти виновата еще и Зимняя (а теперь снова Летняя) война на Донбассе, которая, судя по всему, стала такой же затяжной, как у Дюренматта. Сначала думалось, что этот материал будет весь посвящен военному присутствию России на Севере. Но тут включились какие-то глубоко внутренние, глубинные, традиционные, я бы даже сказал, примордиальные мотивы. И я вспомнил, как меня, еще в «советские» 80-е, волновали бесконечные рассказы о полярниках, первопроходцах таинственных земель. Все эти книжки до сих пор на моей полке, и теперь я читаю их уже своим собственным детям: «Горизонты Южного моря» Ланге, «Хождение встречь солнцу» В.Бахревского (особенно она!), «За тридевять земель» И.Скарбека. Но побывать так мне и не удалось нигде…

Все герои этих книг воевали. И не обязательно врагом был другой человек с оружием в руках. Это мог быть холод, темнота, собственная расшатанная невзгодами психика. Или свой же товарищ по путешествию. Каждый, побывавший там, прошел свою собственную невидимую брань. Как проходит ее и любой человек, как мы знаем из опыта повседневной жизни. Мысль «хорошо бы найти специалиста по Арктике» обернулась тем, что через целый ряд замечательных людей, каждый из которых может стать героем отдельного романа, мне посчастливилось познакомиться с ним – Игорем Алексеевичем Мельниковым, биологом, полярником, исследователем. Довольно быстро я оказываюсь у него в гостях, и вот пока Игорь Алексеевич накрывает на стол под мои вежливые и неубедительные отговорки, мы переглядываемся с сушеной рыбой-ежом на полке, а с экрана ноутбука на меня внимательно глядит Theristus melnikovi, червяк-нематода, открытый в середине 1970-х и названный в честь уважаемого хозяина дома. Я постараюсь поточнее передать все записанное, то есть передать мертвой буквой живое повествование Игоря Алексеевича…

«ЗАВТРА». Хотелось бы наверное узнать: вы, полярники и путешественники – такие же люди как все, или только кажетесь обычными?

Игорь МЕЛЬНИКОВ. У Владимира Семёновича Высоцкого есть «Баллада о детстве». Этот его биографический музыкально-поэтический шедевр мне очень близок. По тексту: родился, война, подранки и завершение– это точно про меня: «…дети бывших старшин, да майоров до ледооооооовых широт поднялись!». Точь-в-точь, но с небольшой разницей: его отец выжил и вернулся, мой отец – партизан, погиб. Мать осталась на руках со мной, младенцем. После блокадный Ленинград наградил матушку чахоткой и быстренько уморил, оставив меня на попечение прабабке Пелагеи Петровне Егоркиной и ее двум дочерям – Ленке с Нюшкой - сестрам моей бабки по материнской линии. Все детство перенеслось в калужские места, где Угра впадает в Оку. Реки! Какие удивительные по звучанию и красоте русские реки, с берегами которых связаны такие имена и события, как Медынь, Полотняный Завод, Воротынск, Козельск, Обухово, Плетневка, Урусовы – не перечесть! Моя Родина – деревня Росва в месте впадения Угры в Оку! Какое созвучие: я – росвянский! Какая честь выпала мне судьбой быть росвянским, где вдолбили в голову - не предавать, научили нырять и смотреть на жизнь с открытыми глазами, где однажды Ленка огрела меня валенком по башке, чтобы всю оставшуюся жизнь не курил, где вожжи вдоль спины были лихими наставниками (Боже, упаси воровать!), клопы, блохи, песни с прабабкой на печи, уместная матерщина - далеко не полный набор воспитания «по-русски».

Послевоенное время. Всегда хотелось есть. Отсюда навыки добыть пропитание из ничего. Всегда тянуло к знанию, музыке. Хотелось учиться. Первая книга в доме – «Му-му», когда мне было четырнадцать. Слезы, так было не по себе от финала. Семилетняя школа в 300 метрах от дома в Росве и 8-10 классы в Воротынске, что в 10 км от дома. Каждый Божий день пешком и на чем придется – туда и обратно. Зима или лето! Какое счастье смотреть сейчас на то время с высоты своих семидесяти пяти! Закалка, выносливость и терпение. Терпение было определяющим в моей будущей жизни, будучи полярником. Терпение, вероятно, то качество, которым Всевышний награждает русского человека быть русским! Какой восторг!

Как-то я посетил коралловый риф… Я надел на себя специальные кеды, потому что в ластах через рифы перейти очень трудно, взял нож, маску с трубкой, и поплыл. Увидел, что плавники там сверху, и я поплыл к акулам. Веришь или нет, я поплыл к акулам для того, чтобы испытать трусоватый я или нет. Акулы были метровые - это ещё не взрослые акулы. Когда почувствовал, что они вокруг меня начинают кружиться, я вспомнил Ганса Хасса (австрийский подводный пловец, автор книги «Мы вышли из моря»). Он пишет, что когда акулы начинают окружать тебя – впереди атака. И у меня сработала не трусость, а осторожность. Я нырнул а дно, и вдоль рифа с глубины пошёл к берегу. Я знал, что акулы сверху не атакуют, они атакуют всегда снизу. И когда я шел, а потом плыл, у меня в этот момент была одна мысль: кто украл двухтомник Ф.Г.Лорки? Мы с супругой Наташей купили Лорку, и когда я спасался от акул, в голове была такая тема.

«ЗАВТРА». Отлично! Красивая история.

Игорь МЕЛЬНИКОВ. Один психолог рассказывал, что в критические моменты срабатывает вот эта отвлекающая мысль. И она-то как раз и спасает от ступора… Когда все кончилось, я решил, что все-таки трусоватый…

«ЗАВТРА». Как вы оказались очарованы Арктикой? Что повлияло на выбор именно этого пути в жизни?

Игорь МЕЛЬНИКОВ. Чистая случайность. Здесь определяющую роль сыграли четыре человека: Никита Сергеевич Хрущев, Миша Циммерман, полковник КГБ Дубов (имя не знаю) и Иван Дмитриевич Папанин. На первый взгляд, имена никак не связаны друг с другом, и, тем не менее, это так: Никита Сергеевич написал свои «Воспоминания», которые издали «за бугром» и книжка стала «невъездной» на Родину; Миша, одесский эмигрант, подарил «Воспоминания» мне и еще трем научным сотрудникам, когда наша экспедиция на научно-исследовательском судне «Витязь» заходила в Гонолулу (Гавайи) в 1972 году; полковник закрыл мне визу, поскольку в группе из четырех оказался «стукачок»; а Иван Дмитриевич дал мне путевку в Арктику, куда виза не требовалась. Так неожиданно «белое безмолвие» стало для меня родным домом, и я благодарен судьбе за такой поворот в моей жизни, поскольку действительно был покорен и очарован не только природой Арктики, но и людьми, и наукой, которая сделала меня тем, кто я есть.

Не могу не рассказать об одном курьезном случае, связанном с Арктикой. В декабре 1994 года я был удостоен гран-при от Всемирной Подводной Организации, которую создал Жак-Ив Кусто, за проведение уникальных научных исследований с использованием акваланга под льдами Арктики и Антарктики. Выступая в штаб-квартире ЮНЕСКО, я в своем выступлении, наряду с благодарностями к моим многочисленным коллегам, поблагодарил КГБ. Представьте себе, в Париже, в ЮНЕСКО, я благодарю организацию, от аббревиатуры которой у них волосы становятся дыбом! Переводчики замялись, небольшая пауза и я повторил еще раз: «Я благодарен КГБ за то, что они в свое время, закрыли мне визу и мне ничего не оставалось, как обратиться к исследованиям в Арктике, куда виза не требовалась». После этого в зале долго стоял хохот. В бюллетене ЮНЕСКО было так и напечатано, мол, я поблагодарил КГБ. Кстати, я привез этот бюллетень в Москву, то наш институтский представитель этой организации заметил, что доселе нас никто не благодарил на международном уровне. Для меня же четырнадцать невыездных лет прошли с пользой для исследования состава, структуры и функционирования экосистемы арктического морского льда. И, по аналогии: а не пойдут ли на пользу современные санкции, сделавшие наших чиновников «невъездными» на Запад? А вдруг их длительное пребывание в Отечестве взбодрит мозги и вразумит к полезной деятельности, что скажете?

«ЗАВТРА». Я всегда говорил, что жизнь в России учит человека быть или хорошим, или… перестать жить. Что происходит сейчас с Арктикой с точки зрения «климатической безопасности»?

Игорь МЕЛЬНИКОВ. Есть такой термин «экосистема», т.е. взаимосвязь между физической средой и ее обитателями. Напомню также, что Арктика включает как континентальную (мерзлота, тундра), так и морскую (Северный Ледовитый океан) части. Над всем этим господствует атмосфера, гуляющая туда-сюда, как ей захочется. Поскольку моя работа связана с океаном, то здесь я буду говорить только о том, что происходит в настоящее время с морской экосистемой Арктики. Очень важный, если не самый главный игрок этой системы - морской лед, разделяющий две различные термодинамические среды: водную океана и воздушную атмосферы. Первая имеет постоянную температуру, а вторая – изменяется от теплой летней до зимней холодной. Как термодинамическая система, морской лед реагирует на атмосферные колебания, соответственно, изменением своей толщины: если тепло, то таит, и наоборот, если холодно – нарастает. При более-менее постоянном климате, толщина льда будет оставаться одинаковой. Но! Не обсуждая, в чем причина потепления (природные колебания или антропогенное влияние), мы наблюдаем очевидный факт: средняя температура атмосферы на планете растет год от года. Как говорится, к гадалке не ходи, чтобы убедиться, что климат изменяется в сторону потепления. Такие колебания были и ранее, помните, «…снег выпал только в январе, на третье в ночь» (во времена Евгения Онегина), т.е. 15 января по новому стилю. Так было, но не регулярно, а теперь? А теперь половина океана, который называется «Ледовитый», в летний период безо льда. Без ледовый современный Северный океан становится в настоящее время очагом дополнительного поступления испарений воды в атмосферу! Крышка чайника снята: вода кипит и испаряется. Чему удивляться, когда на протяжении последних лет мы встречаем Новый год под шумную дождевую дробь по крыше.

В подтверждение могу привести только один аргумент: ни одна из 16 ведущих мировых прогностических математических моделей по динамике морского льда в Арктике не предсказала его современное поведение, поскольку в параметры моделей вводились гидрометеорологические данные без учета антропогенного фактора. Однако современные темпы воздействий человека на природу возрастают и проявляют себя особенно заметно на таких чувствительных экосистемах Арктики, как морской лед, который климатологи не зря называют «индикатором потепления».

«ЗАВТРА». Вы попали в океанологию…

Игорь МЕЛЬНИКОВ. Когда я писал научную биографию П.П.Ширшова, то вышел на Ивана Дмитриевича Папанина. Вообще, это было удивительно. При мне он звонит директору Института Арктики и Антарктики Алексею Фёдоровичу Трёшникову и говорит: «Слушай, сынок (представляешь, ему 75 лет было по тем временам, как мне сейчас), у меня тут мальчик сидит, он хочет планктон, изучать, как Петя (Ширшов), возьми его на льдину». Тот согласился. Я поехал в Питер. Тут ещё тонкости есть. Арктический институт – это структура Гидрометеослужбы, а я – в институте, который входит в администрацию РАН. Между ними была конкуренция всегда. Это и деньги, это и места, и положение в обществе, и влияние на политиков…

И вот с этого момента, когда я ещё первый раз приземлился 1 мая 1975 года на льдину, и возникла любовь к Северу. К миру, где другие ощущения, взаимоотношения, где нет предательства. Главное ведь там – умение уживаться в коллективе. Никто же не подбирает туда людей, как космонавтов готовят, они же должны быть адаптированы друг с другом, там же всё напряжено. А здесь и случайные люди, и притираются друг к другу те, у которых есть…

«ЗАВТРА». …закваска! Как у Джека Лондона в «Морском волке»...

Игорь МЕЛЬНИКОВ. Да! Кстати говоря, у Джека Лондона в «Морском волке» есть один эпизод, который мне симпатичен. Там же на этих китобоях не было лекаря, чтобы не брать лишний рот на борт. Поэтому у капитана были инструкции на случай заболеваний членов экипажа. Если, например, у подшкипера живот болит справа, надо взять порошок №15. Он открывает коробку №15, но порошка нет. Он думает: дам ему №7 и №8 – это будет как раз 15! Подшкипер помре… (смеется).

«ЗАВТРА». Вернулась ли Россия на Север? Что сейчас Россия представляет собой в Артике?

Игорь МЕЛЬНИКОВ. Начну с того, что Владимир Путина я рассматриваю сейчас как Геракла, который разгребает сейчас Авгиевы конюшни. Ведь Арктику бросили на произвол судьбы при Ельцине.

Долгое время в Арктике не было дрейфующих станций, мы так как бы не присутствовали. Только возили туристов на ледоколах «Таймыр», «Арктика» к Северному Полюсу, но это не присутствие государства. Присутствие – это когда получают знания и проводят исследования.

По сравнению с советским временем, отрадно то, что сейчас вновь зазвучала экологическая тема. Я имею в виду захоронение ядерных отходов в Белом море и Северном океане. Здесь я тебе расскажу, историю, которая связана с Жаком-Ивом Кусто. В декабре 1994 года, когда я получил премию как лучший водолаз среди учёных, работающий в Арктике и Антарктике, то имел честь встретиться с Кусто. Последний раз - в его офисе в Париже. Я собрал весь свой кинематографический материал, снятый подо льдами, оформил его в виде 20-минутного фильма, и я получил от него премию CMAS (Всемирная конфедерация подводной деятельности). Это было за год до его смерти. Кусто собирался в 1977 году работать в Арктике со своим «блюдцем».... А я хотел пробраться в его экспедицию, я же подводный дом поставил со своими коллегами подо льдом. Этому помешала гибель его сына Филиппа, попавшего на Тахо на самолёте в стаю орлов.

И вот я рассказывал ему о том, что лёд является таким чувствительным индикатором природной среды, и что нельзя добывать нефть в районах, покрытых льдом. Короткевич, замдиректор Института Арктики и Антарктики, объявил меня врагом партии и правительства, приказавших «развивать» ресурсодобычу на Крайнем Севере.

Он спросил меня: «Игорь, кто ты такой?» Я не сразу понял. Он говорит: «Я, Жак Кусто, всемирно известный человек, буквально кричу о том, что нельзя проводить захоронение радиоактивных отходов в море, потому что вода – это как кровь, что разносится везде. Ты думаешь, кто-нибудь меня слышит?» У него ведь алжирская кровь, у него глаза аж потемнели от гнева. «Так пусть они сдохнут!» - заорал он...

Меня никто не слышит – это понятно. А Кусто мировая величина, благодаря которому мы узнали, что есть океан. Ведь на самом деле он же придумал с Ганьяном акваланг, как таковой. Это его, Кусто, была идея выровнять давление между своими лёгкими, и давлением воды…

«ЗАВТРА». Игорь Алексеевич, что такое лёд? Это ведь далеко не то, что кажется, я подозреваю.

Игорь МЕЛЬНИКОВ. Вода имеет три фазы: паровая, водная и твёрдая (лед). Царство льда имеет два подцарства. Первое – лёд из водяного пара (снег, град, фирн – иней). Второе – лёд из воды. Нас не интересует сейчас его атмосферная составляющая. Тем не менее, лед Арктики и Антарктики, – это льды из водяного пара. Пресноводный лед – уже другого состояния. Льды морские и пресноводные по физическим свойствам, по биокомпонентам, по химии отличаются так же, как мужчины от женщин.

«ЗАВТРА». Живой ли лед?

Игорь МЕЛЬНИКОВ. Природный лёд – да, особенно морской. Он тянет за собой всё, что есть в воде: соли, взвесь минеральная, органическая, и клетки, и животных, которые способны жить между этими кристаллами. А дальше уже идёт отбор водной системы, из планктона тех растений и тех животных, которые могли адаптироваться к полярной среде. Это покоящиеся споры, накопления, которые, как медведь, набирают жир, чтобы защитить себя от холода и обеспечить себя пищей во время пребывания в экстремальной среде. Поэтому из этого общего большого планктонного сообщества были отобраны только те, которые смогли приспособиться.

Отличия пресноводного льда в том, что его кристаллическая структура более плотная. А когда лёд образуется из морской воды, соли концентрируются. Замерзает не соль, а сама вода, и концентрированные соли становятся средой выживания.

«ЗАВТРА». Север останется для России кладовой или станет когда-нибудь средой обитания?

Игорь МЕЛЬНИКОВ. Север всегда останется русским, шире – европейским. Сам понимаешь, почему. И кстати, подобно тому, как природа отбирает организмы из планктона, так же и Север отбирает людей, сообщества, может быть государства, которые смогут соединиться с этой средой, а не разорять ее. Это особенный мир России. Главная задача – научиться уживаться со средой там. И тогда наградой станет невероятная красота острова Врангеля, островов Беннета и Жаннетты. Где нет ничего, кроме скал и льда…

«ЗАВТРА». Что происходит с психикой человека от долгого пребывания там?

Игорь МЕЛЬНИКОВ. Посмотрите фото из экспедиций до и после зимовки. Дистанция огромного размера. Но я не знаю ни одного случая, чтобы Север сломал кого-то. Да, разводятся, потому что не все женщины выдерживают, когда люди уходят на год. Хотя, когда я с поляками был 16 месяцев, то жена меня ждала, и дети ждали... Другой человек, как один знакомый пилот, все время волновался из-за своей супруги, уехавшей в это время отдыхать с детьми на юг.

Второй пример – случай в Антарктиде на станции Новолазаревская, в 1975 году, который я рассказываю со слов участника событий Игоря Пронина, потому что эта история связана с ним. Они на вездеходе втроем (водитель, инженер и геофизик – сам Пронин) провалились в трещину, где лёд расходится не ровно, а ступеньками. И они пролетели эту трещину метров триста, об один карниз, второй, третий. И дальше заклинило их. Водитель погиб сразу, инженер получил какие-то увечья, а у Игоря ни один волос с головы не упал. У них рация была, какой-то запас еды, через 2-3 дня их начали вытаскивать. Водителя оставили вместе с вездеходом там, искалеченного инженера подняли и Игоря… А когда зимовка закончилась, и они вернулись Питер, инженер повесился. В день прибытия… Пронин много раз рассказывал эту историю, до тех пор пока сам не разделил судьбу своего коллеги через несколько лет.

«ЗАВТРА». Как матрица какая-то…

Игорь МЕЛЬНИКОВ. Нет. Это вина: «Я живу, а он...» Вот это его преследовало. Вот как может воздействовать пребывание на психику. Ну и бытовуху сбрасывать со счетов не стоит. Например, много раз пытались брать женщин в экспедиции. Я попал на польскую станцию имени Генриха Арцтовского, Польская академия наук, ноябрь 1986 – февраль 1988. Взяли двух женщин Агату и Лизу, она была медиком. Они быстро нашли себе пары, какая-то часть мужчин симпатизировала Агате, другая Лизе, третьей части были до фонаря и та, и другая.

Посередине зимовки метеоролог, который жил с Лизой, заревновал её и ударил её кулаком в лицо, и у неё челюсть выскочила из ушных раковин. Ни эвакуировать, ни помочь ей нашими средствами было нельзя. Зима. Никаких сообщений. Она доктор, она сама не может ни спать, ни есть. Я был единственным, кто мог помочь по этой части. Были еще чилийцы, но отношений из-за Пиночета у нас с ними не было… Я смог договориться с чилийцами, тем не менее, и они эвакуировали Лизу на ст. Беллинсгаузен, где ее подлечили… Антарктика – там все сразу всё знают. Ее потом вернули обратно, и все с ужасом ожидали развития событий. Все кончилось благополучно, но после этого руководство решило: женщина в Антарктике – на фиг!

Но немцы пошли ещё дальше. Они решили взять и сделать экспедицию, состоящую из одних женщин. Это было то ли в 1986-м, то ли 1988 году, их было человек 12, то ли 13. Они там чуть-чуть друг друга не поубивали.

«ЗАВТРА». В мужских монастырях отношения всегда проще, чем в женских.

Игорь МЕЛЬНИКОВ. Очень хороший ты пример привёл. Польскую тему надо закончить. Нас привезли на пароходе на польскую станцию, и в ходе пересменка между зимовочными составами нас сначала было 200 человек, а потом осталось 20. 19 поляков и один я, русский. Я там был один с опытом длительной зимовки на полярной станции. Эти люди все были новые. И вот здесь произошло сочетание неадаптированной психики с польским национализмом. Тем более Варшавский договор начинал уже шататься, и на меня они набросились как собаки на кошку. Деваться некуда. И мне плевали в лицо, и тогда я услышал впервые: «хороший русский – мёртвый русский», и «почему ты не учишь польский язык», и «Львов наш, как вы там можете жить?»...

Меня начали травить так, чтобы я куда угодно ушёл. Но куда я мог пойти? В своем дневнике пребывания я зафиксировал те первые в моей жизни 6 дней, когда я ничего не ел (но воду пил), ни с кем не общался. Когда я почувствовал, что я могу свихнуться, я потребовал, чтобы собрали всех. Я подготовил минутную речь, оделся солидно – френч, рубашка, галстук. Лизу – ту, которая с челюстью, - попросил переводить… И изложил следующее. Я, Мельников Игорь Алексеевич, кандидат биологических наук, занимался в Арктике морскими льдами, и меня Польская академия наук пригласила с тем, чтобы я сделал аналогичную работу со льдами в Антарктике. Я всегда считал, что польские и русские люди – это друзья. На самом деле проблемы этого национализма, поверь мне, тогда не знал. Я приехал сюда как друг к друзьям, чтобы делать научную работу. Сейчас я узнал о том, что есть такие проблемы, как ненависть. Найдите любую возможность вывезти меня отсюда, если вы не прекратите травлю. Если вы найдёте в себе силы контролировать себя, я готов остаться среди вас.

А если вы не выполните ни того, ни другого, я собираю рюкзак и пойду до Беллинсгаузена. Надо было перейти 40-километровый ледник (1,5 км над уровнем моря). Только физически этого сделать было нельзя, об этом я не сказал. В общем, изложил им это все и ушел. Не стал слушать.

Через 2 часа, через два часа ко мне приходит механик Роберт и говорит: «Игорь, я от лица 10 или 12 человек прошу тебя, чтобы ты никуда не уходил, и мы тебя просим остаться». Я смотрю, что большая половина на моей стороне. А остальные потерпят.

И знаешь, что меня спасло? Спас меня А.С.Пушкин и его «Онегин». Я держу этот томик как святыню – он был со мной там. Я начал учить «Онегина» наизусть.

«ЗАВТРА». Ну, история… До слез.

Игорь МЕЛЬНИКОВ. В течении своего пребывания там, я его выучил. Как помню сейчас, на каждую главу дней двенадцать уходило… Каждый день я повторял то, что было выучено до этого, и учил, в зависимости от трудности текста, ещё 2 или 3 строфы. Каждый день. Я выходил на берег океана и уделял этому 1-1,5 часа. И вошёл в какое-то состояние диалога с Пушкиным. Потому что когда здесь пшекают, а в руках у тебя «Онегин», его автор становится твоим единственным собеседником. И его герои тоже, ты их чувствуешь как живых.

«ЗАВТРА». Возможна ли война в Арктике? Как это будет выглядеть?

Игорь МЕЛЬНИКОВ. Ну, в наши дни войну не полярную, но что-то вроде, мы видели на примере конфликта за Фолкленды между Аргентиной и Англией. Эти острова входят в субантарктическую зону и там на шлейфе есть большие запасы нефти. Война началась и естественно, что она проводилась не на английской территории или на аргентинской территории, а на островах, которые 50/50 принадлежат обеим сторонам.

Там сильно пострадала природа, потому что на этих островах есть колонии пингвинов, тюленей, морских котиков. Когда бомбили... По-моему, у меня даже где-то ссылка была, как этот конфликт повлиял на структуру сообществ млекопитающих и птиц. Так что смотрите все, что написано об этой войне и составите представление.

Что же касается моего личного «военного опыта»… Когда я зимовал с теми самыми поляками, я поймал зимой двух собак. Где-то в середине августа. По правилам Научного комитета по изучению Антарктики никакая фауна, никакая флора не должны нарушать биогеоценоз региона, его идентичность. Естественно, это нарушается: кто-то везёт рыбок, птичек, растения.

И вот, кто-то уезжал и забыл своих собак. Я их сцапал зимой на польской станции. Ты представляешь, через этот ледник, через который я должен был проходить, они прошли, потеряв обоняние. И вот однажды мне американец-орнитолог Вейн звонит и говорит: «Игорь, твои собаки (как будто они мои, потому что я их сцапал) рвут на части мою колонию! Делай, что хочешь». Я беру ружьё на польской станции, иду через перевал, и со второго выстрела я эту собаку застрелил. Мы с Вейном выкидываем ее в трещину и я спрашиваю Вейна: «Ты помнишь про Фолклендскую войну? Это была первая антарктическая война. Из-за того, что мы сейчас сделали, может начаться вторая антарктическая война». Он: «В чём проблема?» - Я: «У меня только 18 патронов осталось». – «Игорь, но у меня же есть 2 ящика виски».

Мы захохотали, и тут он добавляет: «Слушай, тут ко мне должны с китайской станции прийти. Эта собака может быть на ужин подана, ведь она как в холодильнике». На бразильской станции «Команданте Феррас », когда меняются составы, приглашают, кто может заехать. Мы, Вейн и я, встречаем там начальника аргентинской станции «Джубани» и рассказываем про собаку и про виски. Начальник станции говорит: «Слушай, если бы я знал, что у вас есть 2 ящика виски, войну я бы начал...» Он еще и собаковод был, оказывается.

«ЗАВТРА». Человек становится религиознее в таких условиях?

Игорь МЕЛЬНИКОВ. Я верующий, но не воцерковленный. Но в церкви я чувствую свой народ. Свечечки, вербочки, ругающиеся бабки - это мой мир, это моё. Я знаю, что я пойду за них, я положу за них голову, за то, чтобы моя страна была страной моих предков. И я считаю, что православное христианство – самое светлое. Я сравнивал с католическим собором в Тронхейме, где темное измерение выражено гораздо сильнее.

А что касается религии на полюсах… Вот Валера Лукин, начальник российской экспедиции, через патриархию он добился, чтобы там был священник и шла служба. Причём храм единственный в Антарктиде.

Напоследок, я скажу вот что. В 1998 году я организовал в Институте Океанологическое общество. Идея была такая, чтобы выключить институт из цепочки распределения грантов РФФИ. Они отнимали у нас деньги, оставляли крохи на исследования. И идея была, чтобы мы сами, грантодержатели, могли контролировать свои же деньги. Новый директор общество ликвидировал.

И на меня вышел Фёдор Конюхов. Мы встретились, и он объяснил, что собирается в кругосветную нон-стоп экспедицию, три раза он хотел обогнуть «шарик» без остановки. Он предложил свою помощь океанологии. Я придумал вот что: ты идёшь и раз в неделю собираешь воду из океана, исследуешь ее с помощью специальной аппаратуры, которую мы предоставим. Маршрут прослеживаем со спутника. Соединяя данные Федора и цветовые данные со спутника, мы сможем делать выводы о дне и составе воды.

И Конюхов спрашивает: «У тебя есть священник знакомый?» - «А как же! Отец Александр» (мой приятель Саша Петров. Мы занимались альпинизмом, горными лыжами, ухаживали за барышнями. Но потом Сашка Петров стал отцом Александром. У него был свой приход в Царицыно). Я позвонил отцу Александру, и сказал, что Фёдор хотел бы заказать молебен о путешествующих. Через полгода раздается звонок на домашний телефон, и я слышу голос Фёдора:
- Игорь, ты?
- Да. Фёдор, ты где?
- Не поверишь. Я перевернулся, около Кейптауна.
Его захватил шторм, он перевернулся, и оказался в воздушном колоколе под перевернувшейся лодкой. Три дня он сидит там и связался со мной, чтобы снова заказать молебен у о. Александра. Он повторно проводит молебен…

С тех пор Федора я не видел, но судя по всему из под лодки он выбрался (смеется). И ведь когда его перевернуло, он остался жив! Его могло выбросить, а он остался и там жил три дня, пока не стих шторм и пока этот ванька-встанька не перевернулся обратно.

«ЗАВТРА». Игорь Алексеевич, спасибо вам, дорогой. Как будто я побывал везде, где вы говорили. Надеюсь, что и наши читатели тоже.

Игорь МЕЛЬНИКОВ. И вам спасибо. Удачи и бодрости духа. Вам и вашим читателям.

Беседовал Николай Омельченко