Первое впечатление
В коротком ряду героев этой драмы центральное место занимает младшая, по возрасту, пара. Воочию я видел её однажды, мельком, будучи на водах в Трускавце с полвека тому назад. Потом запавшие в мою память фигуры стали доступны внутреннему зрению, благодаря сведениям о них, полученным на стороне. Не обошлось без догадок и воображения.
В тот летний день, приняв в бювете лечебную порцию «Нафтуси», я присоединился к санаторной публике, праздно шатающейся по зелёным улочкам курортного города.
В одном месте встречный людской поток разорвался, и за прогалиной моему взору открылась юная пара, одетая в повседневное. Явно, местные. Иногородние, как правило, выходили из лечебниц в нарядном, что способствовало завязке курортных романов, как проверенного ускорителя оздоровления.
Руки рослого юнца были заняты сетками, растянутыми магазинным уловом. Но спортивная фигура не выдавала ощущения тяжести. Он ступал легко. Девушка, по левую его руку, была по плечо ему. Придерживаясь за локоть напарника, она при каждом шаге сильно раскачивалась из стороны в сторону. Когда расстояние между нами сократилось, стала понятна причина такой походки: левая нога девушки была короче правой. Несчастная то отваливалась в сторону от своего спутника, то чуть ли не падала головой на его плечо. Нижнюю часть её скуластого лица пересекала широкая тонкогубая ротовая щель, углубляя впадину между круглым кончиком короткого носа и выдающимся, лопаткой, подбородком. В тёмных глазах мелькнуло, показалось мне, выражение превосходства над встречными, как у владелицы редкой ценности, которая недоступна другим.
Наконец, когда мы поравнялись, я успел заглянуть в лицо её надёжной опоры. Наши взоры на миг встретились. В светлых, прозрачных до дна глазах юноши первого цветения сжалась в ледяной комок какая-то рабская тоска, накапливаемая, случается, долгими годами неволи. Это впечатление смазывали детские губы, пухлые, нечёткого очертания, принято считать, безвольные. Впрочем, признак обманчивый. Лицо показалось мне необычном, мелькнуло в памяти: «белый негр»… Да, в этом роде.
- На кого засмотрелся, зевака? - потащила меня в сторону, схватив под руку, Анастасия Михайловна, давний друг моих родителей. Она заведовала в Трускавце эпидемстанцией. – Идём ко мне, кофеем угощу.
Отвечая на вопрос, я показал жестом в сторону уже удаляющейся пары:
- Да вон на этих. Загадка…
- А... Любопытствуешь, писатель? Сейчас расскажу, слушай.
Железная мать
Приблизительно за четверть века до вышеописанной встречи среди семиклассников трускавецкой средней школы появилась новенькая. Смуглая девочка, примечательная старушечьей впадиной рта (будто беззубая) и острыми плечами, вошла в класс между звонками, когда дети уже расселись по партам. Оказавшись в перекрестье любопытных глаз, нисколько не смутилась. Повела изучающим взглядом по рядам. Свободные места были в дальнем, у окон, ряду. Однако новенькая сделав петушиный шаг к ближней парте, склонилась над девочкой, чья «улыбка ясного привета» выдавала натуру уступчивую. Раздался голос, какой-то «игольчатый», металлический, точно во рту, изрекающем слова, вместо языка находился обрывок стальной струны, упругий и заточенный: «Пожалуйста, пересядь туда... или туда. Куда хочешь… Очень прошу».
Вряд ли девочке с приветливым лицом хотелось покинуть насиженное место. Однако она суетливо подхватила портфель, вскочила на ноги: «Садись, садись». – «Спасибо, с меня мороженое», - раздалось вслед переселенке.
Второй звонок. Учительница всё не шла. Будто бы не замечая соседки по общему сидению, новенькая по-хозяйски устроилась на облюбованном месте, потом вполголоса приступила к знакомству: «Я Матильда. Можно Тильда. А тебя как?». – «На-атали-ия», - отозвалась нараспев грудным голосом упитанная девочка с томно-ленивыми серыми глазами. Казалось, смена лиц рядом с ней не произвела на неё никакого впечатления. - «Хорошо, значит, Таша. Будем дружить». Последняя фраза прозвучала отнюдь не вопросительно. Попади эта сцена в поле зрения опытных глаз, вслушайся бывалое ухо в короткие речи девочек, станет понятно, что Матильда была, как говорится, молодая, да ранняя. Какой-то хитрый план созрел у неё мгновенно при проницательном взгляде на новый для неё коллектив. Видимо, не без расчёта она выбрала «место приземления».
Перешёптывание свежих подружек прервало появление Анны Петровны, прозванной классной дамой за монументальность и строгость. Класс вскочил на ноги, хлопая крышками парт.
На большой перемене в школьном дворе Матильда исподтишка рассмотрела свою находку со всех сторон оценивающим взглядом покупательницы вещей для долгого пользования. Тугая полнота не портила крупную, изумительной выточки, фигуру Наташи. Налитые формы позволяли уверенно назвать её девушкой среди девочек-полудевушек, одноклассниц. Томное выражение светлых глаз, только-только наполняемых впечатлениями жизни, добавляли женственности этой удачной заготовке будущей покорительницы сердец. Но её истинный возраст выдавали всегда разомкнутые сочные губы большого рта картинных очертаний. Будто наивно, любопытства ради, ждали первого поцелуя. Нос был великоват, но хорошей формы, так сказать, породистый. А шея, шея! Это чудо живой архитектуры удлиняла светло-русая коса, поднятая на затылок и там накрученная в виде гнезда под бантом. Словом, «гений красоты», не совсем «чистой», но поражающий поэта, который присутствует в каждом мальчишке, зрелом муже и старике.
Нет, Матильда не завидовала Наташе. Матильда давно научилась не поддаваться этому бесполезному чувству. Но и смириться с участью дурнушки, вечно пребывающей в тени чужой красоты, решительно не желала. Чужую красоту можно использовать себе на пользу, если правильно, умело найти место рядом с ней. Не было во дворе старшеклассника, который равнодушно прошёл бы мимо первой красавицы школы; каждый замедлял шаг, выворачивал шею, оглядывался. Некоторые освобождались от «спёртого в зобу дыхания»: «Привет, Ната!». И никто из мальчишек не посмотрел заинтересованно на Матильду. И это ей было привычно, не расстраивало. Её принц не появится из голубого воздуха. Она его создаст сама из подходящего материала.
С того дня Матильда стала прибирать к своим цепким рукам Наташу, не торопясь, без утомляющей навязчивости. После уроков, отобедав по домам, подруги вновь встречались то у одной, то у другой – готовили домашние задания. Чаще в квартире майора Горбатых, который приходился Наталии отчимом. Матильда с матерью-одиночкой, уборщицей на хлебозаводе, ютились в хибарке, где в четырёх стенах размещались впритык койка, одна на двоих, стол у окна, печурка с открытой духовкой, буфет топорной работы, стул (да не венский) и табуретка. Удобства в виде рукомойника и помойного ведра широкого назначения находились в сенях. А Наталия располагала отдельной комнатой. Майорша занималась домашним хозяйством. На её благодарных глазах, под влиянием способной и прилежной Матильды, дочь, закоренелая троечница, стала проявлять интерес к учёбе и закончила седьмой класс «на хорошо» по всем предметам. Матильда при добровольных обязанностях ментора проявляла терпение и такт, присущие опытному педагогу. Покончив с уроками, подруги прогуливались по городу, посещали кинотеатр.
До Матильды одноклассники, бывало, устраивали так называемые культпоходы в места зрелищ группами девочек и мальчиков отдельно. Теперь образовалась смешанная группа с неписанным клубным законом для своих. Своими считались те из ребят, против которых не возражала Матильда, разумеется при согласии с ней «действительных членов». Мальчишки бездумно, как мотыльки, летели на холодный свет красавицы Горбатых. Каждая же девчонка, понимая, что не обладает привлекательностью первой красавицы, втайне ставила себя выше Матильды («Посмотрите на неё и на меня!»). Та находилась возле светила так близко, что глупенькие мотыльки, можно было надеяться, заденут своими крылышками и её. Впрочем, на это втайне рассчитывали и другие умненькие бабочки. Матильда же по-взрослому мыслила, много лучше сверстниц оценивала свои силы, понимала свою особенность.
Миновал год. Восьмиклассники получили доступ к субботним, по вечерам, танцам, устраиваемым для старших ребят в спортзале. Тогда танцевали польку, краковяк, падеспань, и прочее «церемониальное», разбавляемое вальсами. Реже звучали фокстрот и танго, невольно позволявшие опасные для подрастающего поколения касания телами. Наташу приглашали чаще других. Бывало, она капризничала, отказывала нескольким кавалерам подряд. Вскоре обиженные сделали вывод: пока рядом с ней невостребованная Матильда, послушная подружка с места не сдвинется. Проблему решала пара заговорщиков. Первый, на полшага впереди, просительно кланялся Матильде, второй, мгновенье спустя, - её подруге. Потом заговорщики менялись местами.
Однажды, когда замерли звуки медленного танго и одурманенные телесным томлением девственные пары пришли в себя, Матильда отозвала Наталию в сторону: «Ты с ума сошла, Ташка! Чего тёрлась о него животом?». – «Я?.. Это он». – «Нет, ты, я видела». Горбатых поняла, что отпираться бесполезно, вздохнула: «Знаешь мне так нравится... приятно». – «Ненормальная! Чтоб больше… Запомни: расстояние между тобой и партнёром – ладонь. Рано тебе, успеешь».
Заканчивая воспитательный разговор с подругой, Матильда словно ставила печать в её сознании жгучим взглядом своих немигающих глаз – двух чёрных блестящих пуговок, на которые наглухо была застёгнута её душа.
Подруги заканчивали восьмой класс, когда та и другая, видно, навсегда связанные предопределением таинственной воли, оказались перед необходимостью самостоятельно зарабатывать на жизнь. На исходе зимы, в белой мгле вертолёт майора Горбатых врезался в склон горы. Красавица-вдова (потускневшее зеркало дочери), никакому ремеслу не обученная, и шестнадцатилетняя сирота принялись проедать кубышку. Теперь дочь уборщицы старалась затащить Наташу на скудный ужин в хибарку. Но гнилая весна вконец догрызла суставы её ревматической матери, и домашний веник не удержать в руках. Вместо вечерних развлечений девушек ждали работы на огороде Ивиковых. На урожаях с него, на приработках в подсобках продуктовых магазинов надо было продержаться ещё три школьных года. Рассудительная Матильда решила, что надёжнее приблизиться к первой зарплате через медучилище. Ближайшее из таковых находилось в Бориславе, за горным перевалом. Туда ещё предстояло поступить. А пока - школьницы питались от чёрного труда с посильной помощью растерянных матерей. Наташа, во всём ведомая, покорно подчинялась распоряжениям ведущей, но в её распахнутых светлых глазах, не умеющих лгать, зрело что-то своё, из глубин властного естества, что сильнее всяких преград разума.
Несмотря на обычно высокий проходной бал в Бориславском медучилище в том году, настроенные на успех трускавчанки преодолели его. Притом, Наталия обошла подругу. Это не столько удивило Матильду, сколько наполнило гордостью: вот какая я! Вытянула Ташку! Но, по размышлению, гордость за себя подгорчило сомнение. Что-то показалось подозрительным в успехе подруги. Вспомнилось, как преподаватель математики, принимавший экзамен, откровенно плотоядно следил за полными, обнажёнными по плечи руками Горбатых, когда та медленно, будто лаская, перебирала билеты на столе, пока, наконец, не выбрала тот, в котором оказалась её пятёрка. Правда, математику пришлось подсесть к абитуриентке, каким-то неестественным голосом задавать ей наводящие вопросы так, что только совсем безмозглая не услышала бы в них подсказок.
Подруги иногда разлучались. Матильда всё чаще по вечерам отбывала в Трускавец, навещая беспомощную мать, возвращаясь на следующий день к занятиям. Однажды она заметила выплывшую из подъезда чужого дома Наталию. В том доме снимал холостяцкую квартиру их математик. Матильда нагнала подругу, окликнула из-за спины: «Давно это у вас?». – «А! - опешила Наталия, остановившись и обернувшись на голос. – Ты-ы?», - (она поняла, что отпираться бесполезно). – Ты не подумай чего… Мы любим друг друга. Потом поженимся». – «Держи карман шире!» - бросила Матильда с усмешкой опытной женщины, знающей цену мужским обещаниям.
По окончании медучилища подругам удалось устроиться на работу в Трускавце в разных санаториях. Потрёпанный жених Наталии при её напоминании отметить выпуск из учебного заведения в присутствии Гименея, вначале ответил вопросом: «На какие шиши мы будем жить, девочка?». А далее пояснил: «У меня двое детей в разных семьях. Алименты тридцать три процента».
Квартира Горбатых приняла одинокую молодую женщину. Вдова майора теперь жила с новым мужем при никелевых рудниках в Норильске. Своё свободное время Матильда вынуждена была проводить с матерью между посещениями со шприцем «болящих дикарей», снимавших углы на курорте. Планы её найти мужа в Бориславе, используя Наталию, как приманку, расстроились из-за неожиданно сильной влюблённости подруги в математика, который в годы учёбы закрыл наложницу в четырёх стенах холостяцкой квартиры.
Теперь Наталия переживала предательство и обман любимого в пустой родительской квартире. А между тем Рок уже принял решение в отношении подруг. В Трускавце при источнике «Нафтуси» была гидрогеологическая станция. Вода обладала уникальными лечебными свойствами, суточный дебит ключа был мизерным, а больных всё прибавлялось. Среди высоких партийно-хозяйственных чинов существовала конкуренция на обладание заветным стаканом с трубочкой. Богатые лица «кавказской» и других избранных национальностей за глоток эликсира вечной жизни при их личном коммуно-капитализме не жалели крупных ассигнаций. Партия и Правительство поставили гидрогеологам задачу: во что бы то ни стало беречь данное природой целебное средство и отыскать его аналог. Начальником станции поставили опытного специалиста по поискам минеральных вод, кандидата наук Мушкина. Леонид Петрович, не молодой и не старый, имел наружность приятную, ничем особенным не примечательную, если рассматривать только лицо. Он прихрамывал на левую ногу, при медленном шаге – почти незаметно.
Глазастая Матильда, посланная шефом за результатами химанализа воды, отбираемой в бювете ежедневно, заметила недостаток хранителя источника, скоро навела справки о нём и, по её словам, пожалела хромца. Он случайно налетел в гастрономе на хрупкую девушку, выбил покупки из её рук, сконфузился, помог собрать на полу разбросанное, потом взглянул в глаза-пуговки цвета и зноя южной ночи и залепетал: «Так мы… Это вы...». - «Матильда Ивикова, - уточнила она. - Второго дня я забегала к вам». - «Да, да, помню, очень рад, то есть, прошу простить за оплошность… Вам помочь? Давайте провожу». – « Если не затруднит».
Вскоре учёного гидрогеолога также не затруднило просить у Матильды руки и сердца. Ведь какая отзывчивая, лёгкая для общения девушка. И вообще, симпатичная! Правда, в последний день холостяцкой жизни закоренелый девственник вдруг разволновался и решился на условие: «Понимаш, Тида… Пойми меня правильно. Нам нельзя заводить детей. В нашем роду от отца к сыну, к дочери все рождаются с короткой ногой. Проклятие рода, наследственный дефект. Представь девочку… Нет, нет, никогда!». – «Хорошо… Постараюсь… Будем жить друг для друга, раз уж так».
Знакомый врач, большой авторитет в окружном военном госпитале, к которому Матильда обратилась за советом, разубедил её в опасениях мужа. Через год Мушкина родила. Месяцы ожидания худшего состарили Леонида на десяток лет.
Девочка, названная Александрой, родилась калекой, в отца.
В день выписки из роддома Мушкин долго рассматривал голое тельце, вытягивал кукольные ножки, чтобы страшный сон прошёл. Но кошмар реальности оставался беспощадным. Потом без пафосных жестов отец отошёл к большому настенному зеркалу, шёпотом обратился к неузнаваемому лицу: «За что? - и уже обыденно, на выходе из дома, оповестил супругу: – Я – к себе, на станцию, срочно».
По дороге на место своей службы Мушкин отоварился в гастрономе коньяком. Случайный свидетель видел, как гидрогеолог прошёл мимо строения гидрогеологической станции в направлении рабочего посёлка Стебник. Там, на отшибе, находились древние озокеритовые шахты. Утром обнаружили, что ветхое деревянное ограждение одной вертикальной дудки разобрано. Возле ямы валялась бутылка от коньяка. Со дна ствола подняли тело Мушкина.
Первый год после рождения дочери Матильда виделась с подругой редко. Медсестра Горбатых торопливо забегала в хижину при хлебозаводе, справлялась о здоровье у потерявшей его старой Ивиковой, сюсюкала с девочкой и, обменявшись парой слов с Матильдой, оставляла на столе синенькую или зелёненькую бумажку из нищенской зарплаты. Но пришёл день, когда Наталия заявилась расфранчённой, в невидимом, пахнущем достатком облаке не наших духов, с сотенной бумажкой в конверте. На удивлённый взгляд захлопотанной подруги ответила в своей легкомысленной манере: «А ну её, эту медицину со всеми клятвами Гиппократа в придачу. Теперь у меня собираются интересные люди». – «Кавказской национальности?», - сразу догадалась Матильда. – «Угу. И не только. Болтаем о том, о сём, слушаем музыку, танцуем…». – «И?». – «И… тоже. Понимаешь, я не могу без этого. Это моя жизнь, призвание». Матильда окинула подругу строгим взглядом, однако конверт взяла со словами: «Что поделаешь с тобой! Горбатых… ничто не исправит».
С того дня Наталия щедро делилась со сверстницей, вдовой, обременённой двумя ртами, доходами салона в бывшей уютной квартире покойного майора. Напряжённая жизнь хозяйки, старающейся угодить требовательным гостям, между тем старила с ускорением молодое прекрасное тело с прекрасным лицом. И пятилетка в четыре года не прошла, как перестала спасать даму трускавецкого света импортная косметика. Доходы весёлой квартирки заметно уменьшились. «Дело поправимое, - беспечно отозвалась на иронию судьбы Наталия, - Надо заняться гастролями на кавказские минеральные воды. Друг подсказал».
С гастролей зачинательница интеллектуального славяно-кавказского салона возвратилась, безуспешно втягивая округлившийся живот. Расслабилась у верной подруги: «Поздно избавляться. Ахмед, извращенец, не способен к любви, если девушка не на пятом месяце. Ладно, рожу и откажусь от младенца, не глядя. Опротивели эти восточные морды». - «Я тебе дам "откажусь"!! Повтори только!» - «Ну, так возьми себе, докажи преданность на деле». - «А что, возьму, будешь приходящей тёткой, гулящая ты моя. Только с условием: квартирный обмен. Тебя сейчас и наша с мамой развалюха украсит. Салонша долбанная!». Матильда была привязана к Наталии, только кроме сердца имела и голову.
Квартирный обмен подруги успели завершить до рождения мальчика, наречённого Александром – Сашей, чтобы не путать с двухлетней Шурой. Но вот с усыновлением его Мушкиной дело не задалось по причине её несостоятельности, как низкооплачиваемой по роду деятельности, притом вдовы, к тому же с малолеткой и матерью-инвалидкой на руках. Но не было трудностей, которые не преодолела бы Матильда. Она постановила: «Значит так, я ставлю наших детей на ноги – воспитываю, опекаю, подрабатываю для масла на хлеб. А ты, красавица, будь добытчицей. Ты похорошела… Правда, для салона на горе Казбек в нашем Трускавце уже не годишься, но свой поход можешь продолжить на Тихом океане. Нашей семье нужны деньги, много денег. Собирайся-ка в места, где встаёт солнце нашей родины. Туда возвращаются изголодавшиеся по комсомолкам герои рыболовецкого труда, денег на межсезонное общение с обитательницами суши не жалеют… Ну, посошок на дорожку!».
…Лет пять Наталия, которой, казалось, нет износа, высылала из порта Находка в Трускавец фантастические суммы. И вдруг поток кредиток иссяк. Матильда не стала заниматься поисками пропавшей. Она верила в порядочность подруги.
Миновало ещё несколько лет. Семья Матильды ужинала, когда в прихожей раздался звонок, короткий, робкий.
За дверью стояла, держа перед собой тощую дорожную сумку в худых руках, коротко остриженная старуха, судя по седым космам, шафранному морщинистому лицу и осевшей фигуре. На ней была изжёванная общими вагонами и теснотой залов ожиданий болонья. Только прекрасные светлые глаза позволили узнать нежданную гостью: «Ташка! Ты-ы?».
Изработавшуюся блудницу Матильда поместила в хибаре, которую до того сдавала курортным дикарям. Выбила для подруги право подметать улицу перед хлебозаводом. Дети получили разрешение называть нового члена семьи мамойташей, в отличие от просто мамы, кем была их кормилица и воспитательница, относившаяся одинаково к родной дочери и приёмышу.
Новый проект Матильды
Напоминаю, Саша появился на свет, когда Шуре шёл третий год. Он до юных лет рос в окружении женских лиц. Сначала их было три. Потом добавилось четвёртое. Когда мама сказала, что это тоже мама, озадаченный подросток не испытал к ней никакого сыновнего чувства, но покорно, как всегда и во всём, подчинился настоящей маме, домоправительнице. Правда, его созревающий ум стал занимать вопрос: почему мама, главная из двух, без именной добавки, одна для него и Шуры, а ему сызмала внушают, что девочка в их семье какая-то особенная, не совсем сестра ему? Сколько помнил себя Саша, он слышал: «Не называй Шуру сестрой нигде, даже в мыслях. Кто она тебе – это пока тайна, очень интересная, потом узнаешь».
Саша и в дошкольном возрасте, и в первые школьные годы был привязан к Шуре, как к никому из сверстников. Играл рядом с ней, учился рядом с ней, ощущая её всем своим детским существом. Будучи изначально физически сильным, он мог охранять хромоножку от обидчиков. А те, опасаясь кулаков защитника, нечасто решались развязывать злые языки. Но случилось не предвиденное никем, кто знал незлобивого паренька. Однажды пятиклассник Горбатых гневно налетел на одноклассника, который толкнул девочку по имени Света. За грубияна, предводителя двоечников, заступились его дружки. О потасовке с разбитыми носами и порванными рубашками доложили директору школы. После этого случая, обсуждённого на педсовете, который вынес соломоново решение поставить «четвёрку» по поведению обоим зачинщикам, Матильда уединилась с подопечным. В её тёмных глазах, как в грозовых сгустках насыщенного электричеством плотного пара, Саша ощутил силу, для него неодолимую. Называемая мамой сказала ему, называемому ею только по имени, что он не должен тем или иным способом, словами и действиями, давать повод Шуре усомниться в его верности ей, не должен вызывать в ней ревность своим вниманием к другим девочкам. И добавила: «Александра и так обижена бо…, то есть природой. Ты для неё свет в окошке, так будь ей верным другом, защитником. Ты же не хочешь, чтобы тебе потом стало мучительно больно, как сказал наш великий поэт Павел Корчагин, за… за её страдания по твоей вине. Ты ведь хочешь стать честным, порядочным человеком? Это тебе по силам, Саша. Так вот, теперь открою тебе нашей дружной семьи тайну… Все женятся, когда вырастают. Шура предназначена тебе, а ты – ей. Она, говорят в народе, твоя наречённая. Ты в бога не веришь, правильно, пионер. Поверь мне. Когда я тебя обманывала? Не перечь судьбе, она справедлива». В этой сбивчивой речи Саша понял главное: когда он вырастет, он должен будет жениться на Шуре, как должен сейчас быть хорошим, послушным мальчиком, прилежным в учёбе. Таков распорядок его жизни.
Листки на отрывных календарях уносились временем. Бабушка Ивикова умерла. Мамы старели. Дети взрослели. Шура хромала всё сильнее. Всё больше становилась похожей на женщину, родившую её: та же ротовая впадина, придающая девушке старушечий вид, тёмные глаза-пуговицы. Только в их глубине не было материнской беспощадной силы. Неизбывная печаль накапливалась в них, проступало чувство вины перед прекрасным миром, чьё совершенство она нарушила своим появлением в нём. Шура стала заискивать перед Сашей. Мать заметила, отвела дочь в сторону, что-то выговорила ей шёпотом. Шура вроде бы стала уверенней в себе, отношение её к Саше вернулось к детской непосредственности, но глаза выдавали состояние её души. Александр Горбатых, младший из расселённого по двум квартирам семейства самодержавной Матильды, внешне был украшением его, если смотреть со стороны, когда все собирались в одном месте. Он скоро перерос реальную родительницу мамуташу, а над костлявыми мелкими Ивиковыми-Мушкиными возвышался на голову. Лицо его было оригинально совместимостью черт разных рас. Светлая, присущая северянам славянской крови окраска кожи, волос и глаз сочеталась с признаками, явно кавказскими -- острый профиль, тонкий с горбинкой нос, массивный подбородок горца. Принято считать, что такие лица свидетельствуют о твёрдом характере, только это заблуждение. При взгляде на нашего героя в первую очередь бросался в глаза мягкий, полногубый рот, который выдавал натуру, подверженную быстро меняющимся настроениям под влиянием излишней покладистости, коротких ленивых дум и внешнего давления на психику.
После драки, названной школьными остроумцами «Битвой за Светку», и последовавших затем наставлений мамы, Саша без насилия над собой долго исполнял всё, что он «должен, должен, должен» был исполнять в отношении Шуры. Они редко разлучались, вместе шли в школу и возвращались домой, делали уроки, выполняли поручения старших, помогали им убираться в квартире, закупать съестное и всякие мелочи в магазинах, на рынке. Часы досуга проводили за общим столом, играя в лото, в подкидного, в «21» по копеечке, заводили патефон, который сменила радиола. Гостей в их доме не жаловали. Если позволяла погода дождливой местности, по вечерам составляли компанию городским жителям и курортникам на улицах города, похожих на аллеи парка. Летние каникулы дети проводили на бабушкином огороде; бывало, делали вылазки в горы, до которых рукой подать. Шура была неутомима, в мать, ловко, пружинисто подпрыгивала при ходьбе рядом с Сашей, опираясь на локоть его сильной руки. Бывало он перехватывал откровенно любопытные взгляды прохожих. Он делал вид, что не замечает их. Шура же в таких случаях в ответ только надменно усмехалась, гордясь своим приобретением. Лишь при редких встречах с цветущей во все времена года Светой Горбатых опускал глаза, а его спутница её просто не желала замечать.
Невзирая на разницу в возрасте детей, предусмотрительная Матильда отвела их в школу в один год. Она предполагала для них высшее образование, но, по размышлению, сорвала восьмиклассников с парт, уловив момент, когда в Нефтяном техникуме, что в четверти часа автобусной езды от Трускавца, вдруг открылась для неё благоприятная возможность. Дело в том, что директорские половинки ниже спины благодарно вспомнили касания умелых, с иголкой, рук медсестры. Александру Мушкину, школьную троечницу по химии, определи на факультет геохимии; Александр Горбатых получил возможность выйти из среднего учебного заведения специалистом по эксплуатации нефтяных скважин, к чему не имел ни малейшей склонности.
Произошли и другие изменения в жизни юноши и уже зрелой девушки. Первый отличился на областных соревнованиях учащейся молодёжи по классическая борьбе, Шура наконец приобрела ортопедическую обувь. Теперь её хромота стала не столь заметна. Она начала посещать танцы, устраиваемые в техникуме по субботним вечерам. Для выхода в свет мать пошила ей длиннополое платье, прикрывающее ботинок. Конечно, хромоножка не решалась скакать под заводную музыку «Мишки с задорной улыбкой», например. Но в медленном танце, прильнув к партнёру, она научилась скрывать свой недостаток. Как правило, «танцевал её» Саша. Иногда приглашали сокурсники, парни с других факультетов, что приводило Горбатых в состояние приятной задумчивости: предназначенная ему девушка нравится другим. Значит, есть в ней привлекательное, что сильнее этого…этой…, он не находил щадящего определения, а жестокие своей правдой его самого оскорбляли.
Случилось, Александру пригласили на танец несколько раз подряд. Её постоянный партнёр оставался на месте, не делая попыток разнообразить вечер другими девушками. Шуру возвращали ему раз за разом всё более оживлённой, похорошевшей. И вдруг без паузы объявили дамский танец, застонало голосом латиноамериканской кинодивы медленное танго. Не успела Шура загладить свою невольную измену Саше приглашением его на танец, как перед ним очутилась никогда не бывавшая здесь Света и потянула бывшего одноклассника за руку. Он повиновался мгновенно, бездумно. Да и невозможно было отказаться. На Шуру мельком глянул, но не увидел её, лишь ощутил рядом нечто каменное.
Вальсируя, самая заметная совершенством тел и красотой ликов пара обменялась несколькими фразами. Оказалось, Света поступила в местный пединститут. Она заметила: «Ты, как всегда, от сестры не отходишь». – «Шура мне не сестра». – «Вот как! Удивил. Так кто же?». – «Невеста». – «Странно», - произнесла Света, и больше ни слова до конца танца.
В автобусе по дороге домой, в Трускавец, двойная собственность Матильды ехала молча. Видимо, сказывалось утомление от танцев.
Наступившее лето было отмечено случаем, опасным для Александры. Она будто бы сама решила испытать судьбу.
В один из погожих дней приговоренные неодолимой властью к совместной жизни, сызмала до кончины, забрались в горы глубже, чем обычно. Шура для дальних, по её меркам, походов приобрела ручной костыль, попросту – палку. И попутная телега сократила пеший путь. Для отдыха перед обратной дорогой нашли живописное местечко. Поляна в зарослях терновника срезалась вертикальным обрывом. Под ним быстрый ручей шумно вытачивал из глыб рухнувших в него остроугольных обломков камня округлые валуны, похожие на спины речных чудовищ.
Занятый разведением костра, Саша не сразу повернулся на зовущий голос. Шура стояла на краю обрыва, держа палку обеими руками за спиной горизонтально, ниже ягодиц. Казалось, она балансировала на опасной высоте, покачиваясь взад-вперёд. «Сумасшедшая! Назад!» - вырвалось у юноши негромко. Он растерялся: любое его резкое движение, каждый звук могут сбросить с обрыва «эту циркачку». Наконец он приблизился медленно, бесшумно сбоку. Оставалось только протянуть руку. Но рука… Он почувствовал: его рука обретает собственную волю, она не колеблется в выборе действий. Испуганный этим открытием в себе кого-то другого, Горбатых замер в шаге от невесты, чуть дальше от края обрыва. Она повернула голову, насмешливо заглянула ему в испуганные глаза: «Что, дружок, не решаешься?». Этот вопрос вернул ему способность размышлять и разозлил его: «Я не такой ненормальный, как ты, циркачка безмозглая». Ещё долго с облегчением дулся на Шурку, именно Шурку.
Стала замечать Матильда с присущей ей холодной озабоченностью, что послушный Александр всё чаще ищет предлог выскочить из дома без постоянной спутницы, будь то для неотложной якобы встречи с одноклассником или за хлебом. Если ему удавалась задумка, возвращаться не спешил. Надзирательница проследила: парень не обманывает, «порочащих связей» не наблюдалось. Так пусть себе, можно понять – устаёт от общения с одними и теми же лицами. Она заметит, если что пойдёт в опасном направлении.
В год окончания техникума, осенью, Александра Горбатых призвали в армию. На проводинах, при безучастной мамыташи, неопрятно поедающей эскимо в шоколаде, при опечаленной Шуре, Матильда напутствовала защитника Родины: «Ты там береги себя, о близких думай. Вы с Шурой чисты, чистым и возвращайся. Тогда и распишитесь».
Физически развитого юношу, спортсмена-перворазрядника отобрали в десантники. При первом прыжке с километровой высоты он в считанные секунды одновременно пережил отключающий сознание страх, дикую радость от ощущения безопасности, череду ярких воспоминаний и фантастическое видение. Это было вызвано мыслью, что парашют не раскрылся. Всё, конец! Земля понеслась на него, как огромное ядро, неотвратимо беспощадно. Сейчас… Все предметы внизу стали раздвигаться в стороны, словно освобождая место для падающего тела. Но нечто ослепительно солнечное вдруг появилось прямо под парашютистом. Яркое пятно обрело очертания бегущей девушки с длинными развевающимися волосами на запрокинутой голове. Светлана! Она вытянула вперёд прекрасные руки, будто хотела принять в них, спасти падающего.
… За спиной новичка-десантника раскрылся купол парашюта. Восторг! Видение исчезло. Света? Почему Света? Он не думал, не мечтал о ней.
Разлучённая гражданским долгом молодая пара не часто, но регулярно обменивалась письмами. В них не было того, что называется сюсюканьем, но не было и сухости, не было скуки обязательного ответа на ответ. Переписка заключалась в дружеской информации о событиях по местам нахождения Саши и Шуры. Только в последнем письме от неё приписка под «Целую Ш.» содержала в себе больше, чем смысл: «Мама заказала белое платье по моей фигуре и фату».
Когда Александра Мушкина провожала в армию своего суженого, он выглядел её младшим братом. Высокий рост и спортивная фигура не скрывали врождённую детскость лица, черты которого нет-нет да искажались смешной обидой ребёнка, получившего вместо вожделенной игрушки подделку. Вернулся же статным, накаченным упражнениями рукопашного бойца, с мужественным ликом. При встрече после необычно долгой разлуки Шура пропустила вперёд для радостного целования обеих мам, смотрела, опираясь на палку, на виновника шумной суетни как-то боязливо, словно на неведомого зверя, чьё поведение нельзя предсказать. Он сам поспешил к ней, обнял за плечи, потянулся сочными губами к приоткрытой щёлочке сухого рта. Не выпуская из левой руки палку, она положила ладонь правой руки ему на грудь, то ли проверяя на искренность сердце своего Саши, то ли отстраняя его, не понять. На этот раз Матильда ничем не озаботилась. А Шура как-то поспешно, будто сильно ограниченная во времени, потянула Сашу в глубь дома: «Ну, наш герой, с дороги - под душ. А мы тут накроем на стол».
Месяца два спустя назначена была церемония в ЗАГСе. Все хлопоты взяла на себя Матильда. Детям оставалось только следовать за ней, куда надо, заполнять бумаги, какие надо. За сутки до события, с утра, Шура к удивлению домашних, начала облачаться в свадебное. «Ты что? –опешила обычно невозмутимая мать, увидев дочь в белоснежной пене из лёгких сортов материи. - Разве не знаешь, нельзя показываться жениху до срока? И притом, испачкаешься, изомнёшься вся. Да и ночь ещё впереди. Неужели в этом спать уляжешься? Или сидеть намерена?». – «Не беспокойся, отвечала дочь, - недолго мне под фатой ходить. Хочу насладиться вдоволь. Наковыляюсь ещё в чёрном». В тот день девушка, отметили все, не хромала – плавно, торжественно, изящно раскачиваясь, проплывала по комнатам, будто в медленном танце.
А ночью Александра исчезла. Хватились утром. Саша и маматаша собрались было обыскивать дом от чердака до подвала, но Матильда остановила их в прихожей, выйдя из своей с дочерью комнаты с исписанным листом в руках: «Не ищите… Вот…».
Рукой беглянки, твёрдо, ровно, было выведено несколько строк:
«Родные, я обращаюсь к тем, кого люблю, и к той, кого ненавидела, но которую сегодня прощаю. Не ищите меня. Я отправляюсь далеко. Надеюсь жить долго, служить тому, который один только может меня спасти. Я пережила в себе любовь к мужчине, у меня сегодня был свадебный день цвета подвенечного наряда. Я была счастлива. Большего не надо.
Саша, я приняла решение ещё тогда, над обрывом. Смотрела тебе в глаза. Увидела обнажённую душу и всё поняла. Я тебя простила. И ты меня прости.
Прощайте все, Ш. ».
Авторское заключение
Изложенное выше – всё, что мне удалось разузнать о судьбе юной пары, которая встретилась мне в Трускавце во времена давние.
Александру Мушкину после её исчезновения накануне заключения брака с Александром Горбатых никто из родных и знакомых никогда не видел, и слухов не было о ней.
Матильда и её школьная подруга Наталия в свои сроки ушли из жизни незаметно.
Их сын (да, так) Саша до пенсии служил в Бориславе на незначительной должности техника по эксплуатации нефтяных скважин. Потом его всегда можно было найти во дворе родительского дома среди игроков в домино. Женат он был четырежды, всегда, говорят, неудачно.
Однажды в глубине гор я вышел со спутниками туристической тропой к знаменитому Манявскому скиту. На огороде за оградой работали черницы. В глаза мне бросилась мелкая телом хромоножка. Старушечье в её лице усиливал глубоко запавший рот. Она мельком глянула на меня тёмными глазами.
Александра?
Не знаю.
