Из памятных впечатлений детства: солидный старый (да, он тогда казался старым: шутка ли, довоенный 1938 год издания, больше 35 лет прошло — целая вечность для меня, тогда десятилетнего!) бордовый, с такого же цвета обрезом, том "Истории XIX века", где повествовалось в том числе о событиях франко-германской войны 1870—1871 годов. Прусская военная машина против авантюрного Наполеона III, мечтавшего о славе своего великого дяди. Передвижения корпусов, сражения, Мец, Седан; Гамбетта на воздушном шаре улетает из осаждённого Парижа; Коммуна, Тьер, кладбище Пер-Лашез… Оторваться, не дочитав, оказалось невозможно. А дочитать можно было только выпросив эту книгу у хозяина дома, в котором мы остановились, когда отец взял меня порыбачить на выходные. Так и в моей жизни появилась эта странная фамилия, которую старшие произносили на французский манер, с ударением на последнем слоге: "Тарлé". Как выяснилось через много лет, — ошибочно.
"Однажды Гегель ненароком
И, вероятно, наугад
Назвал историка пророком,
Предсказывающим назад…"
Борис Пастернак, "Высокая болезнь", 1923
Конечно, "пророком, предсказывающим назад", этот человек не был. Хотя здесь поэт вполне мог иметь в виду и его, знаменитого уже на тот момент отечественного историка, активно проводившего системные параллели между Великой французской революцией и Великой русской революцией, ещё не получившей официального названия. Если попытаться максимально кратко и образно охарактеризовать жизненный путь академика Евгения Викторовича (урождённого Герца/Григория Вигдоровича) Тáрле (27 октября (8 ноября) 1874 года — 5 января 1955 года), то я бы рискнул предложить такую формулу: "мушкетёр истории", настолько он ярок и точен в своих проявлениях.
В нём, несомненно, было нечто, роднившее его с героями самого популярного у нас романа Дюма-старшего: умение (вернее, талант) с артистизмом и иронией обращать в свою пользу любые, даже самые неблагоприятные обстоятельства. И если французский писатель называл историю гвоздём, на который он вешает свои романы, то для Тарле она была гвоздём, который он с полным знанием дела заколачивал в сознание своих читателей. Редкая публикация об историке обойдётся без цитаты из его книги "Наполеон", посвящённой описанию начала "Ста дней" парижскими газетами 1815 года: "Первое известие: "Корсиканское чудовище высадилось в бухте Жуан". Второе известие: "Людоед идёт к Грассу". Третье известие: "Узурпатор вошёл в Гренобль". Четвёртое известие: "Бонапарт занял Лион". Пятое известие: "Наполеон приближается к Фонтенбло". Шестое известие: "Его императорское величество ожидается сегодня в своём верном Париже"" — наглядная иллюстрация тезиса Тарле о том, что "главный грех перед историей, единственный грех, за который она карает, — это слабость".
Здесь не противоречие, но явное расхождение с утверждением В.О. Ключевского о том, что "история — это не учительница, а надзирательница: она ничему не учит, но сурово наказывает за незнание уроков". Впрочем, первым и главным учителем юного Тарле оказался другой отечественный историк, С.М. Соловьёв. "…Ему я верил слепо, как только даётся смертным верить в 4-м, 5-м и даже 6-м классах, когда ещё нет доступа позднейшему скептицизму". Этот огонь интереса к истории стал определяющим в жизни Тарле: после окончания в 1892 году Херсонской гимназии он поступил на историко-филологический факультет Императорского Новороссийского университета (Одесса), откуда перевёлся в Киевский университет, где его наставником стал профессор-медиевист И.В. Лучицкий. Дипломная работа способного студента "Пьетро Помпонацци и скептическое движение в Италии в начале XVI века" была удостоена золотой медали, а сам он оставлен при университете для подготовки к профессорскому званию; в этом качестве активно общался с отечественными и европейскими коллегами, работал в архивах Парижа, Бордо, Амьена, Гамбурга и Берлина. После успешной защиты работы, посвящённой положению венгерских крестьян до реформы Иосифа II (конец XVIII века. — Авт.), в феврале 1900 года ему было присвоено звание приват-доцента. А в мае того же года молодой учёный был арестован (так называемое "Ибсеновское дело") вместе с другими участниками подпольного социал-демократического кружка, в том числе А.В. Луначарским, Н.А. Бердяевым, В.В. Водовозовым. В соответствующей докладной записке В.Д. Новицкий — на тот момент начальник Киевского губернского жандармского управления, генерал-майор — отмечал: "Тарле представляет из себя человека, совершенно распропагандированного и убеждённого социал-демократа, особенно опасного потому, что его умственный багаж очень велик, и он пользуется большим влиянием благодаря своим педагогическим занятиям, а также участию в журналах и газетах либерального направления".
Однако политической стезе профессионального революционера крестившийся ещё в 1893 году ради женитьбы на Ольге Григорьевне Михайловой, с которой затем прожил всю жизнь, Е.В. Тарле предпочёл карьеру академическую, а наказание ему оказалось неожиданно мягким, что вызвало в среде товарищей и коллег подозрения в сотрудничестве с "царской охранкой"; а защита магистерской диссертации "Общественные воззрения Томаса Мора в связи с экономическим состоянием Англии его времени", впоследствии выпущенная отдельным изданием, прошла со скандалом: автора упрекали в ошибках, неточностях и в том, что он использовал плохой немецкий перевод оригинальных работ великого английского утописта. Голоса на учёном совете университета разделились, и всё же диссертация благодаря благосклонной позиции И.В. Лучицкого была защищена, но Киев молодому учёному пришлось покинуть. В 1903 году Тарле, получив после многочисленных прошений разрешение на почасовой основе преподавать историю в высших учебных заведениях, вместе с женой переехал в Санкт-Петербург, где снова активно включился в академическую и общественно-политическую жизнь. В феврале 1905 года за участие в недозволенных сходках ему вновь было запрещено преподавание в Санкт-Петербургском университете, а 18 октября 1905 года, при разгоне протестного по отношению к царскому "Манифесту 17 октября" митинга у Технологического института в Санкт-Петербурге, выступавшего на этом митинге Тарле рубанули палашом. Плашмя, не в полную силу, без намерения убить или всерьёз покалечить, но событие на тот момент получилось показательное и, соответственно, громкое: фото историка, поименованного "профессором Санкт-Петербургского университета" (хотя на тот момент он был только приват-доцентом), лежащего на больничной койке с перебинтованной головой, опубликовали газеты, а нанёсший удар корнет Фролов таким образом тоже вошёл в писаную историю.
Быстро оправившийся от удара и получивший всероссийскую известность Тарле ответил публикацией (в журнале "Мир Божий") своих очерков "Падение абсолютизма в Западной Европе", вскоре вышедших отдельным изданием, где он, в частности, писал: "Политические революции, в самом главном и существенном, обусловливаются тем, что известная форма управления не только перестаёт отвечать материальным и моральным потребностям общества, но что дальнейшее её существование становится прямою угрозою для нормального удовлетворения нужд и интересов социально-сильных слоёв народа". В 1911 году он защищает докторскую диссертацию "Рабочий класс во Франции в эпоху Революции", а в 1913 году, после выхода книги "Континентальная блокада", становится профессором истории Юрьевского (Дерптского) университета.
С началом Первой мировой войны Тарле — уже признанный авторитет отечественной исторической науки — выступает в качестве "оборонца", что привело к созданию вокруг него, особенно после Октябрьской революции, репутации "антантофила", на мой взгляд, не вполне заслуженной. Во всяком случае, в статье 1922 года "Три катастрофы: Вестфальский мир, Тильзитский мир, Версальский мир", через год изданной отдельной брошюрой, он писал: "…Версальский трактат никакого "мира" ни Германии, ни Европе не дал, что он является, как откровенно заявил Клемансо осенью 1919 года, лишь продолжением войны другими средствами, что, вообще, он чреват долгими и необычайно болезненными судорогами и реальнейшими опасностями для стран, если не всего света, то всей Европы, — в этом в настоящее время сомневаться уже не приходится. …Аналогичные, но далеко не тождественные катастрофы уже с нею (Германией. — Авт.) два раза случались". Тарле считал, что "катастрофическое поражение 1918 года явилось жестоким, но исторически справедливым возмездием за национальное ослепление и великодержавное самообольщение Германии" 1870—1914 годов.
Собственно, проблемы источников "исторической силы" тех или иных наций, общественных слоёв (классов в том числе, хотя сугубо классовый подход «школы М.В. Покровского» в истории он отвергал), отдельных личностей и условия применения этой силы на практике всегда находились в центре внимания Е.В. Тарле и составляли "костяк" его работ, определяя его значимость как историка в разные моменты актуальной отечественной общественно-политической жизни. Это движение сил воспринималось им как реальное единство исторического процесса, не имеющего вечно "правильных" или вечно "неправильных" сторон и периодов. Поэтому особых иллюзий по поводу героев своих исследований он никогда не питал. Вот, например, цитата из книги о Наполеоне: "Сентиментальные россказни о "любви" Наполеона к солдатам, которых он в припадке откровенности называл пушечным мясом, ровно ничего не значат. Не было любви, но была большая заботливость о солдате. Наполеон умел придавать ей такой оттенок, что солдаты объясняли её именно вниманием полководца к их личности, в то время как на самом деле он стремился только иметь в руках вполне исправный и боеспособный материал". Похоже, такое отношение у Тарле не ограничивалось только героями, распространяясь и на заказчиков, не говоря уже о читателях, а особенно — о критиках и недоброжелателях. Его бесспорный патриотизм по отношению к России также носит более чем реалистический характер, без иллюзий по отношению к прошлому, но с неизменным уважением к нему и к настоящему, а также с верой и надеждой на будущее. Как отмечают исследователи творчества Е.В. Тарле, он полностью принял Февральскую революцию 1917 года и весьма критично — Октябрьскую, хотя "в принципе поддерживал курс непременного секретаря (Российской. — Авт.) Академии наук Сергея Ольденбурга на сотрудничество с советской властью при максимально возможном сохранении внутренней независимости академии". 10 декабря 1921 года был избран членом-корреспондентом Российской академии наук по Отделению исторических наук и филологии, а 7 мая 1927 года — действительным членом Академии наук СССР.
Укрепление власти Сталина внутри страны напрямую затронуло и Тарле: сначала в негативном ("Академическое дело" 1930 года, в котором Евгению Викторовичу отводилось якобы кресло министра иностранных дел в будущем правительстве монархической России; он был лишён звания академика и отправлен в ссылку в Алма-Ату), а затем и в позитивном (снятие обвинений с возвращением всех прежних регалий и присуждением множества новых; неофициальный статус "главного историка Советского Союза", редактирующего множество статусных проектов, таких как та же авторизованно-переводная "История XIX века", "История дипломатии", удостоенная двух Сталинских премий I степени в 1942 и 1946 годах, и других).
При этом, конечно, история действительно была не только делом, но и смыслом всей его жизни. К 75-летию академика С.Я. Маршак посвятил ему известное четверостишие:
В один присест историк Тарле
Мог написать (как я в альбом)
Огромный том о каждом Карле
И о Людовике любом.
Корней Чуковский отмечал: "Чувствовалось, что жить одновременно в разных эпохах, где теснятся тысячи всевозможных событий и лиц, доставляет ему (Е.В. Тарле — Авт.) неистощимую радость. Вообще у него не существует покойников; люди былых поколений, давно уже прошедшие свой жизненный путь, снова начинали кружиться у него перед глазами, интриговали, страдали, влюблялись, делали карьеру, суетились, воевали, шутили, завидовали — не призраки, не абстрактные представители тех или иных социальных пластов, а живые, живокровные люди. Этого, конечно, он не мог бы достичь, если бы не был художником".
То, что и сегодня работы Е.В. Тарле являются источником споров профессионалов, радости читателей и вдохновения политиков и мастеров культуры, что с 1991 года Российская академия наук присуждает премию его имени за выдающиеся научные работы в области всемирной истории и современного развития международных отношений, можно считать подтверждением опорного значения трудов этого историка для современного Русского Мира.
