Известный российский ученый и политик Алексей Подберезкин опубликовал огромный труд "Общенациональный человеческий капиталъ". Из заявленных автором пяти томов свет уже увидели три массивных фолианта (Алексей Подберезкин. "Национальный человеческий капиталъ". — М.: Изд. "МГИМО — Университет", 2012, т.1 "Роль идеологии в модернизации России", т.2 "Эволюция идеологии российской политической элиты (1990-2011), т.3 "Идеология русского социализма").
Работа посвящена, прежде всего, идеологическим проблемам современной России, идеологической самоидентификации российского социума. Особое внимание автор уделяет сложнейшей проблематике политической идеологии, столь актуальной для нашей страны в настоящее время.
За несколько десятилетий впервые в России появилась столь фундированная работа, в которой скрупулезно и тщательно анализируется значительный спектр сложнейших проблем, связанных достаточно противоречивым понятием "идеология".
Замысел и размах работы можно оценить хотя бы по внутренней тематике и структуре этого академического исследования: причины идеологического отставания России и как заполнить идеологический вакуум, прагматизм правящей элиты как идеология и необходимость идеологического лидерства в условиях глобализации, "мягкая сила" и идеология, значение фундаментальных ценностей для формирования стратегического образа России, синтез традиций и инноваций в идеологии, алгоритм идеологии и алгоритм стратегии, проблема "фазового перехода" и идеология будущей России, модернизация как культурный национализм, новая идеология как условие модернизации, необходимость "идеологического прорыва" России и т.д. Можно сказать, что фундаментальная работа А.Подберезкина является своего рода энциклопедией, посвященной огромному спектру идеологических тем и вопросов национального развития, с которыми столкнулась в новейшее время Россия.
Тем не менее, мне хотелось бы кратко коснуться нескольких ключевых и парадоксальных проблем, о которых мало говорится и в данном труде, и в других соответствующих работах российских специалистов, но без адекватного разрешения которых будущее национальной российской идеологии и стратегии представляется достаточно туманным.
Известно, что Карл Маркс, а вслед за ним и Карл Маннгейм, называли идеологию "ложным сознанием". В рамках верифицируемых критериев рационального мышления идеологическое сознание действительно ложно. Однако в Советском Союзе идеология и, в частности, политическая, получила официально статус "научной". Об этом упоминает и А.Подберезкин.
Однако это произошло не из-за ревизии Сталиным Маркса, а в силу исторического парадокса, связанного с дилеммой "рациональное сознание — идеологическое сознание". В СССР, во времена Сталина, идеология "как объяснение усложняющейся действительности" превратилась в действенный механизм формирования новой реальности. То есть идеология как ложное сознание прошлого трансформировалось в "идеологию общего дела" для будущего — реализацию принципиально нового цивилизационного проекта.
Причем, "идеология общего дела" превратилась в буквально прямое действие миллионов и десятков миллионов людей. Эти десятки миллионов советских граждан не только участвовали в креативном конструировании будущего, в реализации стратегии своей страны, но и участвовали в определении своей непосредственной личной судьбы. "Идеология общего дела" стала не столько консолидацией усилий всего общества под общими пропагандистскими лозунгами, сколько превратилась в особый творческий механизм постоянного согласования интересов различных классов и групп советского социума.
Политическая идеология в тот период для абсолютного большинства советского народа была не неким отчужденным корпусом партийных текстов, а реальной тканью действительности, в создании которой фактически участвовали все. А поскольку такая идеология общего дела реализовывалась и оправдывалась на практике ("практика — критерий истины"), то, естественно, она и получила статус "научной идеологии".
Важнейшая практическая проблема сегодняшнего дня заключается даже не в том, какие звонкие лозунги могут претендовать на статус "идеологии общего дела", а в возможности создания конкретного механизма реализации такой политической идеологии.
Далее. Если сегодня у российского государства нет своей политической идеологии (идеологический прагматизм на самом деле есть признание вакуума в этой сфере), то это вовсе не значит, что крайне сложное российское общество лишено соответствующих идеологи- ческих матриц. Если конструировать идеологию, которая не учитывает основные идеологические тренды общества, то ничего хорошего из этого не выйдет.
В российском социуме главенствуют, по крайней мере, три общенациональные идеологические модели, каждая со своими текстами и языком, своими правилами и технологиями, своими СМИ и СМК, своими штатными и нештатными идеологами и пропагандистами, армиями своих сторонников.
Самый публичный и яркий такой тренд — идеология потребления: "я потребляю, значит, я живу", "цель жизни — потреблять всё более качественные продукты". Другим важным трендом является криминальная идеология. Но больше всего явных или неявных приверженцев (десятки и десятки миллионов) у идеологии выживания. Все эти три идеологических тренда очень тесно, порой парадоксальным образом пересекаются друг с другом и влияют друг на друга. И ясно как божий день, что будущая политическая идеология российского государства должна будет (если, конечно, появится) выбрать себе идеологического союзника внутри социума.
С этим связана и другая нетривиальная проблема. Реальная политическая идеология не просто консолидирует и мобилизует общество перед лицом внешних и внутренних угроз и вызовов. Возьмите нынешний российский социум — сложнейшее, не структурированное множество с огромным количеством социальных, демографических, региональных и межрегиональных, клановых, корпоративных, межнациональных и множества других противоречий. Политическая идеология не сможет оказаться эффективной и консолидировать это раздираемое в противоречиях общество, если не предложит некую структурирующую мегаматрицу, не даст некое стратегическое направление такой структуризации.
А это уже зависит от внутренней иерархии политической идеологии, где высшей точкой является сверхидеал, сверхзадача, достижение которого и является смыслом существования данной политической идеологии. Уберите эту сверхзадачу — и политическая идеология неминуемо рухнет. Вспомните брежневский Советский Союз.
На втором уровне такой иерархии располагается жесткая система высших ценностей (свобода, справедливость, борьба, благо личности или нации и т.д.). Именно эти ценности формируют общее поле понимания и интерпретации сверхидеала.
Далее в иерархии идеологии располагается система высших политических целей данного государства. Такая система целей является каркасом функциональной стратегии, которая располагается на четвертом уровне. Однако стратегия остается умозрительным делом, если она не становится понятной и привлекательной для миллионов и десятков миллионов. Как говорил Ленин, настоящая политика начинается тогда, когда в нее вовлекаются миллионы людей. Таким образом, на пятом уровне стратегия трансформируется в "общее дело" для большинства. Именно здесь политическая идеология превращается в реальный самодвижущийся механизм функционирования и развития государства.
Наконец, на шестом уровне внутренней иерархии политической идеологии располагаются экономические, социальные, политические, культурологические, пропагандистские и пр. технологии и методики реализации общего дела.
Однако мистика политической идеологии кроется не только в ее собственной внутренней иерархии. Ее эффективность во многом зависит и оттого, каким образом конструкторы политической идеологии учитывают и используют историко-идеологические особенности общественного сознания данного социума.
Большинство социологов исходят из того, что абсолютное большинство общества равнодушно и просто не понимает реальную политическую повестку дня. Даже в периоды острых кризисов, конфликтов и войн только 20-25% взрослого населения способны сознательно реагировать на политико-идеологические вопросы. В России этот потенциально политизированный сегмент общества составляет не более 15-20 миллионов человек.
В обычные периоды еще меньшее количество людей склонны интересоваться идеологическими и политическими процессами. То есть для сегодняшней России актуально политизированный сегмент общества не превышает 4-6 миллионов человек.
Внутри этого актуально политизированного сегмента общества функционирует своего рода ядро, состоящее из т.н. персонажей, формирующих общественное мнение. В России это приблизительно 200-250 тысяч человек, которые искренне убеждены, что "если ты не занимаешься политикой, то политика занимается тобой".
Следующей специфической аудиторией в России является т.н. правящий класс, который (включая семьи) насчитывает не более 15-17 тысяч человек. И, наконец, одновременно субъектом и объектом политической идеологии является т.н. высшая российская элита — не более 300-350 человек.
Возможна ли в современной России политическая идеология, которая смогла бы консолидировать все эти кардинально различные уровни социальной стратификации? Это очень нетривиальная проблема.
Наконец, еще один очень интересный вопрос заключается в следующем: возможна ли вообще эффективная политическая идеология в эпоху Интернета — в эпоху "Великой и Безудержной Болтовни". Арабская революция доказала, что, несмотря на все попытки доказать обратное, Интернет, социальные сети и прочее оказали и оказывают крайне незначительное воздействие на бурные события в этом регионе. Ключевыми же по-прежнему оказываются традиционные социально-идеологические константы.
