Это везде, но в России особенно ощутимо: строка о культуре в наших бюджетных документах всегда на самом последнем месте. «Культурка», «культур-мультур» - так величают важнейшую сферу жизни в коридорах власти.
Если помечтать и представить на минуту, что приоритеты будут отданы культуре… Увеличение роли культуры в обществе сразу станет влиять на всё абсолютно: на отношения между людьми, на экономическое развитие, на образование, на медицину (забота о здоровье – не на словах), на искусство (коммерциализация перестанет быть основной целью). До сих пор нет Закона о культуре! Это нонсенс! Дмитрий Сергеевич Лихачёв как-то сказал: «Культура – то, что в значительной мере оправдывает перед Богом существование народа и нации».
Формирование культурного пространства в стране – вопрос ключевой. В этом процессе необычайно велика роль такого общественного института, как театр. Театр – тонкая, живая субстанция, способная активно влиять на духовное совершенствование человека, на рост культурного развития общества в целом, наглядно объясняющая многие ключевые вопросы бытия.
Театр может, должен, даже обязан участвовать в выработке государственных стратегий развития, внося свой художественный мировоззренческий вклад в общее созидательное дело.
Но скажем откровенно: нынешнее состояние отечественного театра, тот заданный ему (не вчера) ложный вектор, которому театр усердно, целенаправленно следует, устремлены в сторону совершенно противоположную от созидательной, в сторону разрушительную, именуемую антикультурой.
Давайте обратимся к истокам театра. «История русского театрального искусства» (в редакции известного театроведа Всеволода Николаевича Всеволодского-Гернгросса) гласит: «Как первые проблески драмы встречаются в обрядах начала религиозной жизни человечества, так первые священнослужители являются, с одной стороны, действователями, т.е. актёрами, с другой — первыми учителями слагавшегося действия, т.е. режиссёрами. Устанавливая обряды и передавая из поколения в поколение канон каждого из них, они тем самым давали развитие зарождающемуся театру. Когда со временем религиозные обряды и празднества стали постепенно выделяться из чистого богослужения, принимая народный характер, когда из храма переселились, наконец, на улицу, тогда единица театра определилась как явление самостоятельное. Оказалось два рода действователей, два рода актёров. Родные братья, чем ближе к нашему времени, чем дальше от момента дифференциации, тем более они стали забывать друг друга, перестали узнавать один другого. И наконец, дали священника, с одной стороны, и актёра — с другой».
Из истории театра мы знаем о существовании Школьного театра, который развивался в монастырских условиях и в духовных семинариях, представляя собой симбиоз библейского, исторического и современного сюжетов. Представление подобных драм преследовало нравственно-воспитательные цели.
Один из первых режиссёров Школьного театра, немец Франциск Ланг (вторая половина XVII века), создавший первые разработки по сценическому искусству, писал: «Задача сценической игры состоит в том, чтобы доставить зрителям развлечение, тем самым сильнее подвинуть их к душевным движениям, а это мыслимо только в том случае, если чувство, которое актёр хочет возбудить в зрителе, раньше всего возникнет в его собственной душе».
Школьный театр выдвинул переживание одним из первых своих положений. Семинаристы духовных школ не только знакомили народ с такими явлениями, как драматургия, сцена, спектакль, но развивали у людей эстетический вкус и способность к сопереживанию.
Этим же принципам следовало и развитие театрального дела на Руси, начавшееся в XVII веке по повелению царя Алексея Михайловича Романова и отданное им под попечительство немецкому пастору Грегори, уже имевшему богатый театральный опыт в Европе.
В том, что театр в России укрепился в своём изначальном духовном предназначении, — спасибо немецкому «орднунгу». Но и объективно подлинная природа театра несёт в себе с тех пор духовную основу. Духовный культ стал истоком театра. Театр был и есть — зримая часть культуры, действенный культ. Смысловые корни театра и культуры едины.
Дело духовного театра продолжил в России его основатель митрополит Димитрий Ростовский. Литургические драмы, созданные им: «Успенская драма» и «Рождественская драма», окончательно придали русскому театру то направление, которому он и должен был следовать впредь.
Каждый театр должен быть духовным, потому что всегда «нужно сеять доброе, вечное», надо возвышать душу человеческую, тем самым развивая её, приближая к Богу.
Я не хочу порицать современный театр, но мне кажется, что в вопросах духовного направления сегодня заметен уход на какой-то либо незаметный, либо откровенно низкий пласт. Зрители должны в театре прослеживать духовный рост героя, а видим мы чаще всего – духовное его низвержение. Конечно, на противопоставлении роста и падения души человека строится вся мировая драматургия. Но на противопоставлении, а не на подчинении. Не на гимне падению души.
Я как-то пришёл к священнику, чтобы взять благословение на постановку интересной пьесы, а он говорит: не надо, не ставьте.
«Почему не надо, ведь люди будут сидеть как заворожённые? Их это захватит целиком».
А он говорит: «Это не полезно!»
И я первый раз тогда задумался о том, что такое «полезно» и что такое «не полезно» в искусстве.
— Не полезно — кому?
— И вам как режиссёру, и всему театру!
Внутренне тогда я не согласился с батюшкой, но смирился. Подумал: видимо чего-то ещё не вижу, пусть пройдёт время. О духовной составляющей того сценического материала я тогда не думал вообще. Я просто хотел удивить зрительский зал своим интересным, неординарным решением. Такой, знаете, момент тщеславия…
Время прошло, и я понял главное: те поиски, которые мы, люди театра, ведём на сцене, часто бывают не полезны для зрителя и для нас самих. Потому что, если возбудится зал, но не будет при этом пользы душе – грош цена тогда всем нашим находкам.
Театр, по Станиславскому, должен организовывать «жизнь человеческого духа». Кажется: ну что Станиславский, когда это было! «Вперёд — от Станиславского!» — в поисках нового. Ан-нет, то, о чём говорил Станиславский — это навсегда! В этом плане очень много ещё нераскрытого, нереализованного в театральном деле. Отсюда неизбежен другой призыв: «Назад к Станиславскому!» Спрашивают: могут ли актёры, режиссёры (выделю это слово, т.к. на нём часто делается акцент) сегодня задумываться о механизмах жизни человеческого духа? Отвечаю: «Могут! Должны! Обязаны! И именно сегодня!» Может быть, даже так: «Сегодня или никогда!»
Сегодняшний театр утратил эту духовную магистраль, заменив её увеселительным зрелищем, шоу, аттракционом, трюками, клоунадой, пародиями на всё и вся.
Невольно возникает общее сравнение такого театра с эстрадой. Нынешний драматический театр — это, скорее, особая разновидность эстрады. Иногда — хорошей, бывает даже — очень хорошей. Чаще — отвратительной, пошлой. Тончайшие духовные механизмы эстрадному жанру чужды, он слишком уж «забоен» для такой трепетной субстанции, как театр. Эстраде свойственен эпатаж, в этом её коммерческая природа, нацеленная как раз не на самые высшие уровни человеческой души. И, смешивая одно с другим, мы лишаемся и хорошей эстрады, и истинного театра с его воспитательным предназначением.
Многие театры сегодня убеждены: для того, чтобы привлекать зрителя, чтобы получать престижные театральные премии, требовать себе особые условия от государства, нужны не чувства, не мысли, а провокации, шок. И чем более провокативным, чем более шокирующим будет происходить и выглядеть всё то, что на сцене, тем лучше в итоге. Такого мнения придерживается не только «продвинутая» часть театральной публики, критика, рекламирующая подобные «спектакли», но и (что недопустимо) молодая режиссура, начинавшая зачастую ярко, талантливо, но, видимо, быстро сообразившая, что путь в русле «театра-кафедры» — не перспективен, сегодня требование дня другое, модно то, что приносит дивиденды. Коммерциализация сознания проникла в самые поры сценического искусства, негласно сформированы некие философии: «театра для буржуазии», «театра для среднего класса», «театра для плейбоев», «театра для люмпенов» — чьи эстетические вкусы не отличает, как говорится, «высокий штиль». Сегодня театрам хочется славы — громкой, материально подкреплённой рублём, званиями, хоть и не на плодородной почве возросшей, а где-то на пыльной обочине, — славы, вспоенной себялюбием и тщеславием. А то, что для достижения этой славы нужен эпатаж в первую, вторую, третью и все прочие очереди, – так даже лучше, это избавляет от тяжкого груза профессионализма, полученного ещё от старых мастеров, рыцарей настоящего театра…
Сравним советского человека ХХ века и «россиянина», будем нас так называть. Это совершенно разные люди. Советский человек руководствовался директивами партии, в том числе и в искусстве. Все дружно строили коммунизм. Сегодня же многим людям интересно то, что происходит в их душах, многие уже связывают себя с церковью. Люди стали задумываться о высоких, о высших смыслах. И органичная задача театра сегодня — активизировать начавшийся глубинный процесс. Тем более, что в нём и содержится истинное предназначение театрального искусства. Оно не в том, чтобы уводить от поиска истины, погружая в бездны порока, а в том, чтобы стремиться к истине. Не удивлять гениальностью, а вслушиваться в слово, звучащее в устах персонажа, смысл которого становится ясен в выявлении театром жизни и поступков этого самого персонажа.
Заставить человека насильно думать так или иначе — нельзя. Можно его ошарашить, напугать, воздействовать на уровне животной эмоции. Но что это даст? Есть такое понятие – «осознать через сердце». Если знание приходит только путём голой информации и только через «голову» — оно надолго не задерживается. А если проходит стрелой сквозь сердце — такая информация останется в душе навсегда.
Мы (театр «Глас») — не религиозный театр. Мы — светское учреждение, и должны вести себя в отношениях с религией очень осторожно. Мы можем касаться лишь обрядовой стороны церкви, потому что наша жизнь — это соблюдение обрядов верующего православного человека. Мы проходим мимо храма, осеняем себя крестом, мысленно молимся. Сейчас уже многие делают это открыто. Дома у нас у всех иконы. У актёров почти во всех театрах в гримёрках стоят на столиках маленькие образы, чаще всего Божьей Матери. Это уже почти повсеместно. Даже в тех театрах, где на сцене творятся непотребства.
Актёрский мир почти весь живёт сегодня (начинает жить) в новом для себя (религиозном) мире — кто-то тайно, кто-то открыто. Мы впитываем его в себя. Дух религиозный — вместе с нами, он рядом. Это и есть наш огромный духовный мир, и слава богу, что так. Потому что «русский человек бывает с Богом, — говорил монах Силуан Афонский, — или против Бога, но никогда не бывает без Бога». То же происходит сегодня и с художниками, деятелями театра.
Нельзя сыграть Бога на сцене или Троицу. Этого делать нельзя, потому что в этом будет абсолютная художественная неправда. Бог – есть Свет, а Свет актёр по своей греховности сыграть не может. Бог непознаваем. И выводить Его на свой уровень человеческого сознания, мягко говоря, — неполезно. Может быть, даже опасно. Но есть возможности движения театра к Богу через образы, метафоры, притчи, погружения в библейские смыслы, ассоциации…
На этом пути нам видится возвращение к подлинной миссии театра, его духовное развитие.
Ещё не у всех глаза открыты, и мы знаем, что есть театральные организмы, которые ведут антидуховную линию. Если это делается по глупости, по слабости человеческой, то ещё ладно. Но есть такие люди театра, которые это осознанно делают, осознанно развращают людей. И здесь уже предстоит (идёт) борьба не на жизнь, а на смерть. Потому что всё подошло к такой черте, когда две силы сталкиваются и готовы твёрдо противостоять друг другу.
Композитор Георгий Васильевич Свиридов говорил, что Россия при своём постоянном падении всё время воскресает — и это чудо. А философ Иван Александрович Ильин отмечал, что суть русского характера — стремление к праведности. Это стремление туда — к высотам святым. Но чтобы это стремление к праведности появилось и проявилось, обязательно должно быть и знание греховности. Без осознания греха — нет возвышения. И чем сильнее грех, тем сильнее необходимость очищения, движения к Свету. Театр это может в первую очередь. Потому что в сфере культуры он — самый чуткий и многогранный механизм.
