Слово это — капитализм — непопулярное, его стараются не использовать, и у нас даже нет политических партий, называющих себя «капиталистическими», хотя большинство из них, по сути, в своих программах предусматривают именно совершенствование капитализма в России, а не полную трансформацию его в какой-то иной строй. И та часть населения (большая часть, между прочим), которая поддерживала переход к рыночному капитализму — кого ни спроси — голосовала вроде бы за «реформы» или что-то наподобие. Не назову это лицемерием, но вот такое явление есть, и оно массовое. Скорее, слова «капитализм» просто стесняются.
Почему капитализм пользуется поддержкой в обществе? Во-первых, этот строй довольно живучий. Во-вторых, есть у него и определённые преимущества в плане удовлетворения потребительских инстинктов – рынок реагирует на изменения спроса быстрее и лучше, такое вот слово «дефицит» сейчас никто даже и не знает. И третье: считается, что капитализм более эффективен, чем плановый социализм. И это существенный момент: я отношусь к поколению, которое застало переход от социализма к капитализму в сознательном возрасте, и я хорошо помню, что пропагандисты «реформ» (то есть перехода от социализма к капитализму) обещали именно это – преобразование в первую очередь советской экономики, из неэффективного состояния в эффективное. Состоялось ли обещанное? Если оставить в стороне развал единой страны и деиндустриализацию – то да, существующие сейчас экономические субъекты обычно довольно эффективны. Бесхозяйственности, например, в виде выброшенных на свалку ценных материалов, сейчас не увидишь. Конечно, неэффективность принимаемых решений существует, люди неидеальны – но при капитализме управленец отвечает, фигурально говоря, шкурой, которую с него спустит владелец фирмы или конкуренты.
Один знакомый с гордостью рассказывал про корпоративный дух, когда утром с каждым сотрудником лично здоровается владелец фирмы. Я говорю: «да, но ты учитывай, что он при этом думает, можно ли тебя прямо вот сегодня уволить, или ты ещё принесешь пользу». Дело тут не в какой-то бесчеловечности, просто капитализм только поэтому и эффективен, что делает дело без сантиментов. И поэтому даже в очень рыночных странах государству всё же приходится как-то присматривать за экономикой, ну чтобы бизнес наркотиками не торговал и тому подобное. Хотя вообще-то считается (и частенько так и бывает), что вмешательство государства в бизнес росту прибылей не способствует. И чрезмерно заниматься благотворительностью капиталист не может: если он увлечется этим делом, то его схарчат конкуренты. Впрочем, в развитых странах государство и общество как-то присматривают за тем, чтобы бремя благотворительности распределялось более-менее равномерно. То же касается и налогов: в большинстве стран с успешными экономиками (например, Иран, Китай) налог на производство взимается по единой ставке.
Я сейчас излагаю либеральную экономическую доктрину: государство не вмешивается в бизнес, ограничиваясь сбором налогов; перераспределение денег от более успешных менее успешным не допускается, поскольку неэффективно. Производитель, который не способен эффективно вести бизнес, должен умереть и послужить пищей для тех, кто способен. Фонды, здания, рабсила просто перейдут к более эффективному собственнику, и общество в целом не пострадает.
Некая сермяжная правда в таком подходе есть: если твой товар не покупают из-за низкого качества или неумеренной дороговизны, то и зачем ты нужен на рынке, то есть зачем ты нужен гражданам?
Но это была преамбула. Речь о том, что у нас, в, откровенно говоря, не самом успешном рыночном хозяйстве, государство занимается тем, что отбирает деньги у эффективных производителей, и отдаёт их неэффективным – мелким и средним. Как это назвать? Это не социализм (в «левой» терминологии – «подкормка государством буржуев», хоть и мелких), но и капитализмом как-то не назовёшь. Это типичное вмешательство в экономику, когда ответственности за вмешательство никто не несёт – основная претензия к советской экономике была, помнится, именно в этом.
Мне лично до чистоты идеологических схем никакого дела нет. А вот до чего есть дело не только у меня, а у всех – это до эффективности. Если производство менее эффективно, то продукция получается дороже (не сделал ли я открытия мирового уровня?). И подтверждений этому – уйма, и не из умных размышлений, а из практического мира.
Некоторое время назад была история с гвоздями. Валентина Матвиенко посетовала, что мы гвозди импортируем, «что же мы, гвоздей наделать не можем?». Патриоты российской экономики жарко возразили, что «можем!». Но нашлись нюансы.
Во-первых, «можем» не означает, что мощности по производству задействованы полностью, гвозди-то производятся, но импорт существенно превышает наше производство. Во-вторых, оказывается, что чёрные гвозди мы делаем, а вот оцинковка – «о, это слишком высокие технологии». И самое смешное: «мы можем, но только надо дать малому и среднему бизнесу дешевую землю и субсидии!».
А ситуацию с метизами в целом наглядно описал Алексей Петров, директор компании «Промет»: «Тайвань и Китай являются мировыми фабриками и производят эту продукцию, наверное, в количествах на несколько порядков больше, чем наши заводы, а масштабность влияет здесь на себестоимость. Мы достаточно большими являемся потребителями болта с гайкой, и мы пытались найти российский болт и российскую гайку. На сегодняшний день мы не можем ничего найти близкого и конкурентного. То есть если мы начнем покупать российские болты и гайки, то наша стеллажная продукция станет дороже на 3-5%. Для нас это действительно дорого, и мы не можем себе позволить, чтобы себестоимость нашей продукции росла».
Вот тут корень едва ли не основной проблемы российской экономики. Она более затратна, чем экономика в других частях света. Пусть не в разы, а на единицы процентов – но это те проценты, которые делают продукцию неконкурентоспособной. Производитель не может произвольно покупать более дорогие комплектующие, если на рынке есть более дешёвые. Одна мера борьбы с этим известна – протекционизм. Накладываешь на импорт дополнительную пошлину (те самые 3-5% или чуть больше) — и своё производство сравнивается с импортом.
Но есть и второе средство, и о нём Алексей Петров и говорит. Производство должно быть массовым, тогда единица продукции получается дешевле, по сравнению с мелкосерийным. В разы, а иногда и в десятки и даже сотни (я не оговорился) раз. И это общеизвестно, и этому учили в советское время в дисциплине «Организация производства”. Возвращаясь к гвоздям. Знаете, почему нынешний завод «Северсталь» построен в Череповце, хотя рядом ни угля, ни железной руды нет? А потому, что там вплоть до ХХ века был центр кустарного гвоздевого производства, погуглите такое название “уломский гвоздь” (по названию села Уломы). Делали там массово гвозди из местной болотной руды и древесного угля. И вот местные крестьяне – углежоги, кузнецы и гвоздильщики — и составили первоначальные кадры сталеваров Череповца. И, естественно, кустарное производство умерло. Надо было его поддерживать в рамках программ по поддержке малого и среднего бизнеса? А Череповецкий комбинат не строить? Ну-ну, далеко бы мы на этом уехали в Великую Отечественную.
История с «мелкими и средними» коренится в нашем недавнем прошлом. Что касается мелкого частного производства в условиях СССР, то оно было эффективным лишь при наличии возможностей для безнаказанного воровства с госпредприятий, причем иногда воровства крупного, когда безналичная прибыль выводилась через “малые предприятия”. Сегодня, когда такой «подпитки» больше нет, ситуация вернулась в норму: крупное производство эффективнее мелкого, причём намного. За редкими исключениями.
Поэтому надо называть вещи своими именами: «забота о мелких и средних» – это голое политиканство, язва на теле российской экономики, а также свидетельство о неспособности кое-кого обеспечивать нормальный рост крупной промышленности и бороться с безработицей.
Есть, конечно, некоторые необходимые меры поддержки и в экономике. Например, продукция предприятий обществ инвалидов, естественно, получается более дорогой, но реабилитация инвалидов через производство – вещь очень важная, и общество должно это оплачивать, если мы остаёмся в какой-то мере людьми. Также, естественно, должны быть «ученические деньги», поскольку, скажем, школьник на производственной практике не обеспечит нормальной производительности, и, соответственно, себестоимости (я, учась в школе, работал на конвейере крупного предприятия, и хочу сказать, что этот опыт был не менее важен, чем любой учебный предмет). Но и только.
Вывод из этого очевиден.
Публикация: Партия Дела
