Один талантливый британец когда-то изрёк: "Запад есть Запад, Восток есть Восток, и с мест они не сойдут". Эту выдернутую из контекста мыслеформу любят цитировать все, кому не лень. И особенно те, кому — лень, ибо дальше звучат такие слова: "Пока не предстанет Небо с Землей на Страшный Господень суд". И далее — самое важное: "Но нет Востока, и Запада нет, что племя, родина, род, / Если сильный с сильным лицом к лицу у края земли встаёт?" Редьярд Киплинг слыл певцом колониальной мощи и викторианской славы — у него нашлись свои красивые смыслы. Англичане шли в жаркие страны, дабы там железно и грубо, с осознанием своей правоты утвердиться. У русских — иначе. "Восток — дело тонкое", — усмехнулся герой культового советского боевика и, отложив на некоторое время продвижение к своей грёзе (в лице любезной Катерины Матвеевны), поспешил на помощь местным товарищам. Я допускаю, что романтическая идея дружбы народов, положенная в основу Красной Империи, оказалась утопичной, ибо приязненное общение и взаимовыручка бытуют между конкретными людьми, а не между громадными, исторически сложившимися человеческими популяциями. Тем не менее, в Советском Союзе каким-то образом уживались самые разные варианты: от холодноватых, европейски-стильных прибалтов до вспыльчивых, гостеприимных горцев. У нас было всё: и мистическая мерзлота Севера, и жаркая экзотика Востока. О ней и пойдёт речь!
"Ходжа Насреддин с волнением узнавал знакомые улицы, чайханы и минареты. Ничего не изменилось за десять лет в Бухаре,.. и стройная женщина, изогнувшись и придерживая смуглой рукой с накрашенными ногтями свою чадру, погружала в темную воду узкий звенящий кувшин", — это написал русский, советский человек Леонид Соловьёв в память о своём узбекском товарище, погибшем 18 апреля 1930 года в горном кишлаке Hамай, "от подлой вражеской пули". Азиатские премудрости, помноженные на идею вечной классовой войны. Мы с детства изучали прихотливую ориентальную вязь через слова-символы: ходжа, минарет, медресе, чадра, эмир, чайхана, кишлак. Эти понятия не выглядели чуждыми и посторонними — они казались, скорее, занимательными, как некое логическое продолжение сказок 1001 ночи.
Потом возникла особая эстетика истернов — искромётных кинолент, посвящённых становлению Советской Власти в Туркестане и на Кавказе. Истерн — от английского east, "восток", — в противоположность американскому вестерну. Всё те же скачки, погони и похищения на фоне знойных пространств или неумолимых гор, но с глубоким политическим и социально-философским резоном. Красные комиссары со своими восточными соратниками лихо стреляли по злобно гогочущим басмачам и увозили из дикого аула красавиц с раскосыми глазами. Не на потеху, а для новой, прекрасной жизни — без чадры и унижений. Жанр истерна оказался настолько популярен, что "восточные приключения" попали даже в знаменитую сагу "Офицеры". Впрочем, сериал "Огненные дороги" о терзаниях и борьбе интеллигента Хамзы Хакимзаде Ниязи тоже воспринимался с интересом — там была интрига, роскошь натурных съёмок и неизбежная трагическая любовь.
Да. Советская национальная политика подразумевала не только поддержку местных обыкновений, но и всенепременное ознакомление с ними на всех уровнях, поэтому уже в детском саду разучивали стихи: "Пляшет девочка-узбечка, на руке блестит колечко. / У узбечки нет привычки две косички заплетать: / У москвички — две косички, у узбечки — двадцать пять". С другой стороны, всё та же узбечка, оставляя за собой право на традиционные косички, имела возможность получить высшее образование и постичь высоты европейской культуры. Мне вспоминается солнечно-романтический кинофильм "Влюблённые", созданный на излёте 1960-х. Перед нами — восточный мир, но при этом он переплетён с западными веяниями, и они вовсе не уродуют ориентальную самобытность героев. В кадре мы видим русских, узбеков, грека, украинку. Яркий эпизод — молодёжь сидит за столиками летнего кафе, и парень-узбек с лёгкостью поёт песню на французском языке. Грамотность не насаждалась — она преподносилась, как бесценный дар. В этом крылся глубокий смысл советского стиля жизни, который во многом перекликается с евразийской мыслью — не ломать, но сотрудничать и впитывать. Известная современная писательница Дина Рубина часто обращается к теме Ташкента своего детства: многонационального и многопланового, напоминающего мозаику, где нет лишних частей, а есть — причудливый и стройный узор. Именами восточных столиц называли московские кинотеатры: "Ташкент", "Душанбе", "Ашхабад"... А ещё была "Киргизия" — местные хулиганы в шутку называли её "кишлаком". Забавно, все знали, что это такое.
Но потом всё это с треском развалилось. Кто-то ловко сыграл на внутренних противоречиях и стремлениях к автономии. "Прорабы перестройки" по кирпичу, по камешку раскидали единый советский мир, превратив его в груду обломков. Одни исследователи говорят, что наша имперская дорога зашла в тупик, а Восток остаётся Востоком. Не лезьте туда! Другие утверждают, что развал СССР чётко спланировали на конкурирующем с нами Западе. Полагаю, что истина — где-то посередине. Но как бы там ни было, у всех народов СССР — общая историческая память. Хотя бы память о войне, где все сражались плечом к плечу.
