«Я редко ем фрукты», – сообщает читателю болгарский разведчик в романе Богомила Райнова. И это не пижонство профессионала, а скорее пресыщенность без насыщения, свойственная человеку, которому просто некогда лакомиться, когда большая часть жизни позади, а основная миссия далека от завершения. И плод познания добра и зла промелькнул незамеченным среди съеденных яблок.
При желании в обычную филателистическую лупу на бумажном листе можно разглядеть то же самое, что и на фотоснимках далекой планеты, сделанных космическим зондом.
Пластинка под нейтральным названием «Искристый водопад» может оказаться чистейшим кладезем бесхозных сокровищ, а в горной реке, побывать на которой зазывают годами, вас ожидает лишь бутылочное стекло, полируемое потоком под бессмысленный, не отличимый от водопроводного, шум воды.
С наступлением лета , по крайней мере, так казалось в детстве, ад пустеет, и помещения некоторых, закрытых до осени, учреждений, напоминают покинутые сектантами храмы или консульства, чей персонал разбежался. Пустые вешалки гардеробов внутри, пустые столики столовых в цокольных этажах, если заглянуть туда снаружи, где тоже довольно безлюдно.
Посещая такие места в мёртвый для них сезон, можно задним числом ознакомиться с мыслями тех, кто коллективно гремя подносами, или перетаптываясь под звуки ВИА, скажем прямо, не вызывал большого любопытства.
В былые, скупые на информацию времена, случалось и так: узнал человек вместо десяти простых, одно необычное слово, и повторяет его девять раз – одно и то же вместо девяти разных, но всем известных. Пока, на одиннадцатый, глядишь, и не выскочит у него самостоятельный каламбур.
Так рождалась устная хрестоматия заговоров и заклинаний в обществе, где поэзия считалась престижным казенным бизнесом, заговоры были раскрыты еще до войны, а в силу заклинаний по идее могли верить только больные и отсталые люди.
Полет и высадка на другую планету, как технически зафиксированный факт, не имеет значения, если вы лично, или кто-нибудь из ваших родственников, не приложили к этому руку. Художественная инсценировка в павильоне даже предпочтительней. В самом деле, зачем годами караулить пресловутую «Несси», если в британском фильме «Миллион лет до нашей эры», доисторические чудовища, говоря языком тогдашних любителей порнографии, «отчетливо видны»?
Существовал простой способ компенсировать просмотр фильма «для взрослых», на который вас не пропустили бдительные билетеры. Вы брали билет на детский сеанс, смотрели, допустим, «Сокровища пылающих скал», или «Револьвер капрала», мысленно перенося персонажей в ситуации не для детских глаз. Маленькие фанатики такого «импортозамещения» пребывали в постоянном кайфе, как тот начальник тюрьмы у Льва Толстого, которому, чтобы захмелеть, было достаточно стакана любой жидкости.
Итак, не побывав там, где возможно и нет ничего интересного, вы можете, сэкономив время, силы и средства, придумать и соорудить фантастический интерьер, чье качество целиком зависит от мощности вашего воображения.
А посещение иных, но еще более скучных миров, способно добить остаток и без того недоразвитой и развращенной видеорядом фантазии.
Если наркотический приход – «маленькая смерть», то путешествие в пространстве ни что иное, как маленькая клиническая смерть с ханжеской оговоркой про вентиляцию в гробике.
Взгляни на эту сумрачную нишу и строгие турники свободных от одежды вешалок – разве они не прекрасны! Чем это тебе не грот, где возможны самые немыслимые в двух шагах от обыденности, превращения? Швейцара давно нет ни на посту, ни на этом свете, но под прилавком – все те же контрабандные сигареты в темном для профанов, и прозрачном для посвященных, целлофане.
В ливерпульский клуб, где плащи и шапки у пришедших потанцевать пролетариев принимала будущая звезда мировой и британской эстрады Силла Блэк, ты, в любом случае, не попадешь уже никогда, так не все ли равно?
Не поехав в коварный «отпуск», мы выкраиваем у современности то, о чем никогда бы не вспомнили, фиксируя банальные достопримечательности, дешевизну и качество местных, не предназначенных для экспорта продуктов, которыми «свои» на чужбине кормят только «своих». Нет, не за это мы ценим большую летнюю скуку.
Семинаристы уходят на каникулы, разобрав для конспирации удочки и сачки. На самом деле, улов и добыча, это они сами. В это время года адамы и евы слишком часто едят фрукты, проглатывая вместе с мякотью что попало – птичий помет, личинок…
Слишком долго тянется пора запоминания абсурдных считалок, порочных игр под видом развития партизанской смекалки, пора жестоких розыгрышей и анекдотов, лишенных смысла.
В один из таких сезонов, когда уже стало ясно, что никаких оздоровительных выездов за пределы города мне не светит, на одной из полок трофейной этажерки я обнаружил общую тетрадь – «песенник», конфискованный у переростка по фамилии Просин.
Мне хорошо был знаком этот воспитанник интерната, где работала в ту пору моя мать – похожий на актера Волынцева, с подобием бакенбардов на пухлых щеках.
В отличие от других «песенников» манускрипт Просина приятно удивлял отсутствием стихов Есенина, Асадова и Тушновой.
Правда, не нашлось в нем и самодельных фотографий западных бит-групп, равно как и вырезок с манекенщицами из журналов мод. В нем были только пещерные, наскальные, можно сказать, росписи вольного слова, никак не скованного брекетками грамматики и чрезмерного интеллекта.
С одной стороны, казалось, все это Просин выдумал сам, с другой стороны, он мог это (как те же матерные частушки или тексты «битлзов» в переводах Подберезского) переписать, у кого-то, кто был заинтересован, чтобы эти тексты продвигались дальше, переходя из рук в руки механически, не как сенсация, а как некий балласт на подобие утяжелителей у средневекового отшельника.
Таким же бессмысленным балластом, случайно прилипшим к страницам тетради, выглядели и скудные иллюстрации, скорей всего из «Огонька» - толпы на улицах большого города, отражения прохожих в витринах… маловероятно, чтобы Просин усматривал в этом фотохаосе нечто существенное, известное только ему, хотя, чем черт не шутит.
Похоже, мир соблазнительных образов для него не существовал вовсе.
Мата в тетрадке было предостаточно (видимо, этим документом Просина собирались стыдить и шантажировать), отдельных куплетов я ни разу в жизни больше так и не слыхивал: «оглянулся он назад – еще пятеро бежат!»
Помимо скабрезных переделок песенок из мультфильмов, запомнился какой-то, местами рифмованный, первобытный авангард под уникальным заголовком «Москва, Колумба, 102-этаж».
Год спустя я даже попытался выяснить, могло ли в Москве располагаться нечто по такому адресу.
И наконец, убийственное советское «Кикапу» образца семидесятого года, в ритме магомаевского твиста «Королева красоты»:
Встает покойное лето
Покойники с гробов встают
И два танцующих скелета
На гробе твист дают
Один скелет залез на вышку
И увидав Бабу Ягу
Заорал: Кого я вижу?
Королеву Красоту!
Бабка с дедом сделали мамаше выговор за то, что она не прячет от ребенка эту «гадость».
Вскоре манускрипт Просина пропал бесследно, а сам Просин, дважды второгодник, если верить его соученику Косте Зарыге, сел.
Ну и что? Большая часть «Кабачков» с Паном Спортсменом тоже не уцелела. А отрывочные цитаты из этих утерянных выпусков легендарной телепередачи, чью правильность мне уже не с кем проверить, подчас уже малопонятны мне самому и звучат почти как адрес: Москва, Колумба, 102-этаж.
Летние эфиры радиохулиганов: «Говорит Страшная Месть»… и резкий обрыв кинопленки, магнитофонной ленты, которую нам, Гамлетам сумеречной зоны, еще не раз предстоит соединить и подклеить.
