110 лет назад Николай II подписал манифест, даровавший стране демократические свободы. Обычно исследователи оценивают этот акт весьма позитивно: Россия, хоть и с запозданием, вступила на путь прогресса, становилась в один ряд с передовыми западными державами. В действительности история с манифестом оказывается далеко не простой и весьма грязной.
1905 год выдался для империи очень тяжёлым. Шла война с Японией. А по российским тылам стала подниматься волна революции. Причём организовывали её те же самые силы международной «закулисы», которые втравили нашу страну в войну. Были задействованы правительства и спецслужбы различных западных государств. Накануне войны, в июле 1903 года, в Лондоне провели II съезд РСДРП, объединивший социал-демократов в одну партию. В январе 1904 года был создан нелегальный «Союз земцев-конституционалистов» — зародыш либеральной партии октябристов.
Для раздувания беспорядков под руководством Пинхуса Рутенберга была устроена грандиозная провокация — Кровавое воскресенье. Оно обеспечило не только почву для возбуждения забастовок и демонстраций по всей стране. Оно послужило сигналом к активным действиям. Сразу после Кровавого воскресенья в Россию из-за границы ринулись будущие руководители революции, Парвус (Гельфанд) и Троцкий. Из Германии они направились в Вену, к видному социалисту Виктору Адлеру. Он был тесно связан с австрийскими спецслужбами. У него на квартире получили деньги и фальшивые документы, переоделись, изменили внешность — прямо как в шпионском боевике.
Впрочем, операция развивалась именно в шпионском ключе. Австрия в данное время старалась разыграть «украинскую карту», содержала и оплачивала националистов и сепаратистов. По их каналам Парвуса, Троцкого и его жену Седову провели через границу. Правда, ступив на родную землю, Троцкий повёл себя отнюдь не героем. В Киеве ему почудилось, что за ним следят. Он запаниковал и глухо зарылся «на дно» — залёг под чужим именем в частную клинику. Но его взял под опеку Л.Б. Красин (кличка — «Винтер»). Видный большевик, инженер, он занимал высокое положение в германской фирме «Сименс-Шуккерт». А всё руководство немецких предприятий за рубежом было связано с германской разведкой.
Кстати, оказалось, что не только с германской. В это же время из-за рубежа началась переброска оружия для боевых дружин. Поставки взял на себя Бэзил Захаров — один из крупнейших мировых торговцев оружием. Сам он жил в Англии и попутно работал на британскую разведку. Ну а транспорты с винтовками и револьверами потекли через германскую территорию, и немцы их почему-то «не замечали» — невзирая на то, что кайзер Вильгельм II в данное время изображал из себя искреннего друга и даже союзника России. Как видим, Красин был немалой шишкой, допущенной в «святая святых» — к источникам финансирования, каналам транспортировки, «окнам» на границе.
Но от какого-то своего начальства он получил и задание иного свойства — опекать Троцкого, который был ещё «никем», ничем себя не зарекомендовал. Красин привёз его в Петербург. И… снова срыв! На первомайском митинге арестовали Седову. Троцкий опять запаниковал и удрал в Финляндию. Впрочем, Красин с заданием, которое получил неведомо от кого, справился успешно и терпеливо. Разыскал Льва Давидовича и в Финляндии, помог устроиться, наладил ему связи…
А тем временем обстановка в России накалялась. Способствовала этому война. Нет, наши войска не понесли «позорных» поражений, о которых орала либеральная пресса. Морское сражение в Цусиме было проиграно только из-за того, что русские снаряды главных калибров, попадая в японские корабли, не взрывались. Очевидно, имела место диверсия. Ну а главная армия Куропаткина преднамеренно навязывала врагу позиционные бои, несколько раз отступала. Но измотала врага, выиграла время. Из европейской России на Дальний Восток подтягивались новые контингенты. В Маньчжурии собралось 38 полнокровных русских дивизий против 20 японских — измочаленных и повыбитых. В Токио царили панические настроения. Готовящееся русское наступление должно было неминуемо кончиться полным разгромом противника.
Но революция уже набрала силу. Охватила города, перекинулась в деревню, парализовала пути сообщения, закупорила мятежами и забастовками Транссибирскую магистраль, от которой зависела армия в Маньчжурии. Усугубил картину «финансовый интернационал». В начале войны, в мае 1904 года, царское правительство, предложив высокие ставки процентов, добилось займов во Франции. Теперь же, якобы в связи с революцией, западные банки отозвали из России свои капиталы. К войне и политическому кризису добавился финансовый. А «доброжелатели» в окружении царя принялись убеждать его, что всё потеряно…
Когда русское правительство предложило начать переговоры о мире, Япония с радостью согласилась. Посредником вызвался быть президент США Теодор Рузвельт. Америка вела собственную политику. Активно подыгрывая Японии, она демонстрировала и «дружбу» к России. Еще в ноябре 1904 года крупнейшие банкиры Дж. П. Морган, Дж. Стиллмен и Ф.А. Вандерлип через главу телеграфного агентства «Ассошиэйтед пресс» М. Стоуна организовали встречу с российским послом в Вашингтоне Кассиди, устроили обед в его честь. Представитель министерства финансов России восторженно докладывал в Петербург: «Из произнесённых на обеде речей нельзя не прийти к заключению, что настроение представителей общественности здесь изменилось, враждебное отношение к России почти совершенно исчезло».
Потому что Америка не хотела усиления Токио. Но и перспектива разгрома Японии была нежелательной. Ведь сами же банкиры США помогали ей вооружиться, вложили колоссальные средства в японские займы. Терпеть убытки им было совершенно ни к чему. Ну а сейчас момент для заключения мира выглядел самым подходящим. Переговоры начались в американском Портсмуте, куда приехал премьер-министр России Витте. Условия выработали мгновенно. Наша страна уступала Южный Сахалин, Ляодун, часть Южно-Маньчжурской железной дороги. Японский представитель Такахира заикнулся было о 3 млрд рублей контрибуции, но это притязание Николай II отверг, и Страна восходящего солнца о нём больше не вспоминала — абы поскорее заключить мир, пока не передумали.
Кстати, подлинные авторы поражения России не считали нужным держаться в тени. Наоборот, гордо демонстрировали, что это сделали они. Пусть видят, пусть знают. В Портсмут приехали не только дипломаты, прибыл и банкир Яков Шифф — именно он обеспечил для японцев финансирование. Приехал не один, а с главой ложи «Бнайт Брит» Крауссом. Они присутствовали 28 августа при подписании договора — чтобы Россия признала своё поражение не только перед Японией, но как бы и перед их лицом. За свой вклад в победу Японии Шифф был награждён орденом японского императора. На церемонии награждения он произнёс речь с угрозами в адрес царя и русских — дескать, мы им ещё не то устроим.
А внутри России, казалось бы, действовали совершенно разнородные силы. Лозунги выдвигали разные, даже противоположные. Но существовали теневые режиссёры, которые связывали между собой эти процессы. Вдруг получалось, что непохожие партии и группировки действуют в рамках общего сценария. Рабочие расплёскивали забастовки, террористы устраивали диверсии — и именно это обеспечивало военные неудачи. Либеральная пресса высвечивала и преувеличивала их, смаковала «позорные поражения». Она, в свою очередь, помогала революционерам поднимать протесты против «ненужной» войны. Но и либеральные вельможи в окружении царя получали новые зацепки, чтобы подталкивать его мириться.
Однако стоило прекратить войну, как та же самая «общественность» возмущённо зашумела о «позорном мире», объявляла его лучшим доказательством отсталости государственного строя. Буря, поднятая либералами, помогла социал-демократам, эсерам, анархистам, и в октябре разразилась всеобщая политическая стачка. Ну а придворные и правительственные масоны во главе с Витте принялись нажимать на Николая II, уговаривая пойти на конституционные реформы. Доказывали, что только такой шаг успокоит «народ» и нормализует ситуацию.
Сам народ при этом не спрашивали. Народ стихийно начал подниматься против революции, создавать «Союз Русского народа» и другие организации. Но «общественность», своя и заграничная, обрушивалась на «черносотенцев». Их инициатива не получила сверху никакой поддержки. Большинство чиновников, представителей царской администрации, тоже заражались духом либерализма. Перенимали навязанные иностранцами представления о «прогрессе», а патриотов прижимали. Даже руководство Церкви отнюдь не приветствовало такие начинания. Запрещало священникам участвовать в них. На иереев, обвинённых в «черносотенстве», обрушились преследования.
Таким образом, власть сама оторвала себя от народа. В этом оторванном мирке действовало особое «информационное поле». Оно питалось потоками подтасовок из той же либеральной прессы, питалось «общественными мнениями», требовавшими реформ. Министр внутренних дел А.Г. Булыгин предлагал согласиться на умеренные уступки, создать Думу с совещательными правами. Куда там, этот вариант дружно отмели все слои оппозиции. Но Витте, втянув в союз ряд царских родственников, всё-таки сумел «дожать» Николая II. 17 октября был издан манифест, которым император даровал народу «незыблемые основы гражданской свободы на началах действительной неприкосновенности личности, свободы совести, слова, собраний и союзов». Создавался законодательный парламент — Государственная дума. Объявлялась всеобщая политическая амнистия.
Но выясняется, что… революционеры заранее знали о том, что царь подпишет подобный документ! Знали и примерные сроки подписания! Например, Свердлов ещё в сентябре уверенно говорил своей жене Новгородцевой: скоро откроется возможность перейти на легальное положение. А Троцкий продолжал трусливо прятаться. Но 14—15 октября вернулся в Петербург! Буквально накануне манифеста и амнистии «политическим» — в том числе и ему самому. К этому же моменту в столице вынырнул Парвус.
Они с ходу развернули бурную деятельность. Причём лидировал Парвус. На него были завязаны финансовые потоки, и уже явно не японские. Японцам для революции было больше незачем платить, да и нечем после тяжёлой войны. А деньги шли немалые. На эти средства Парвус наладил выпуск «Рабочей газеты», «Начала», «Известий» — их стали печатать такими массовыми тиражами, что буквально завалили ими Питер и Москву. В газетах публиковались статьи Троцкого, других российских революционеров, австро-германских социалистов — Адлера, Каутского, Клары Цеткин, Розы Люксембург. Через эти издания осуществлялись и некоторые махинации. Опубликовав фальшивку, так называемый «Финансовый манифест», Парвус сумел обвалить курс русских ценных бумаг, на чём очень крупно погрели руки западные банкиры. Уж конечно, Парвус при этом не забыл и собственный карман.
А Троцкого взялись интенсивно «раскручивать». Приехал он перед подписанием манифеста совсем не случайно. Для него придумали очень выигрышный трюк. Сразу же после подписания исторического документа на массовом митинге он театральным жестом разорвал манифест. Дескать, в подачках не нуждаемся! И Льва Давидовича, никому ещё не известного, не имеющего никаких заслуг, теневые режиссёры протолкнули на пост заместителя председателя Петроградского совета.
Хотя истинная иерархия действующих лиц скрывалась от посторонних. Председателем Петросовета был избран Хрусталёв-Носарь. Недалёкий и неумный адвокат, получивший известность на судебных процессах, где он защищал рабочих, привлечённых к ответственности за нелегальщину, за участие в беспорядках. Он стал фигурой чисто декоративной: до поры до времени прикрыть главных персонажей и не мешать им. На втором плане очутился Троцкий. Ему создавали куда больший реальный вес, большие возможности, чем Хрусталёву-Носарю. А Парвус, настоящий двигатель революции в столице, вообще держался в тени. Все свои ходы он осуществлял через Троцкого.
Что же касается уверений Витте и других либералов-царедворцев, что манифест принесёт успокоение стране, то они обернулись чудовищным просчётом (или обманом). Наоборот, даровав «свободы», царь попал в ловушку. Отныне революционеры могли действовать легально, в открытую. И они закусили удила. Страна обвалилась в хаос стачек, манифестаций. В разных городах началось формирование и обучение боевых дружин. Троцкий в эти дни блистал, красовался, кидался лозунгами. В дополнение к талантам журналиста у него обнаружился еще один — великолепный дар оратора. Он и сам любил играть на публике. Зажигался, доводя себя до экстаза, и умел зажигать толпу.
Кстати, любопытно сравнить, что Ленин в этой революции оказался… не у дел. Например, о деятельности Красина по поставкам оружия для боевиков он был вообще не в курсе, впоследствии узнал задним числом. Задержался за границей, издавал для России пропагандистские материалы. Из Питера его известили, что он может присылать свою литературу через Стокгольм. Он и посылал. Из Швеции условно сообщали, что «пиво получено», и он отправлял новые грузы. А впоследствии выяснилось, что все его тиражи так и лежат в Стокгольме, завалив подвал Народного дома. Сам же Владимир Ильич решил ехать на родину только в октябре, после объявления амнистии. Но опять произошла накладка. Из Петербурга ему дали знать, что в Стокгольм к нему приедет курьер с документами. Ленин без толку прождал его две недели…
В результате он сумел попасть в Россию лишь в ноябре. Но оказалось, что в революционном движении уже «всё схвачено», руководящие посты заняты. Владимир Ильич тыкался туда-сюда. Ночевал то у одних знакомых, то у других. Публиковал статьи в газете «Новая жизнь» Горького. Парвус с Троцким выпускали три газеты, а Ленину приходилось печататься в чужой! Он ездил в Москву, но и там не нашёл себе подходящего применения. В общем, вывод напрашивается однозначный. В 1905 году закулисные организаторы выдвигали на роль лидера революции Троцкого. А Ленина оттёрли в сторонку, чтобы не мешал.
Однако власть в России в 1905 году оказалась ещё сильна. Преодолев растерянность, начала предпринимать меры. 26 ноября был арестован Хрусталёв-Носарь. По сути, он и предназначался для такой функции — быть «громоотводом». Но и Троцкому, который после него стал председателем Петросовета, довелось быть на этом посту лишь неделю. 3 декабря его и весь Петроградский совет, заседавший в здании Вольного экономического общества, взяли под белы ручки и отправили туда, где и надлежит пребывать подобным деятелям. За решётку. Вскоре туда же загремел Парвус. Как видим, зараза революции была вовсе не смертельной для России. Как только правительство оставляло путь уступок и экспериментов, начинало действовать решительно, раздрай удавалось преодолеть. Впрочем, и во всём революционном движении наступил вдруг резкий перелом.
Дело в том, что в Европе разразился серьёзный политический кризис. Спровоцировал его германский кайзер Вильгельм II, решивший, что Россия достаточно ослаблена и настал подходящий момент для реализации собственных планов. Совершая круиз по Средиземному морю, он сошёл на берег в Марокко, французской полуколонии, и сделал ряд громких заявлений. Указал, что считает Марокко суверенным государством, что готов всеми силами поддержать этот суверенитет и требует предоставить Германии такие же права в этой стране, какие имеют французы.
Вот тут уж перепугалось правительство Франции. Стало ясно, что дело не только и не столько в Марокко. Что кайзер ищет предлог для войны. А без помощи России Францию наверняка раздавят! Обеспокоилась и Англия. В войне с японцами погибла большая часть русского флота, но теперь главной соперницей британцев на морях становилась Германия. А если она распотрошит Францию, то станет полной хозяйкой в континентальной Европе, попробуй-ка с ней сладить! Под нажимом британцев кайзера удалось склонить к проведению международной конференции по марокканскому вопросу в испанском городе Альхесирасе. Хотя немцы были настроены задиристо. Неприкрыто бряцали оружием — дескать, ну-ну, посмотрим, что предложит ваша конференция. А германский генштаб предлагал Вильгельму просто взять да и нанести удар — безо всяких конференций.
Державы, только что дружно валившие Россию, начали быстренько менять отношение к ней. Комбинация была разыграна опять через премьера Витте. Нашу страну лихорадил финансовый кризис, усугубленный диверсиями Парвуса. Она оказалась на грани грандиозного дефолта. А иностранные банки в займах отказывали. «Общественное мнение» было перевозбуждено против русских. Британские газеты называли царя «обыкновенным убийцей», а Россию «страной кнута, погромов и казнённых революционеров». Французская пресса вопила: «Давать ли деньги на поддержку абсолютизму?»
Но правительство Франции начало уговаривать своих банкиров и парламентариев выделить кредиты Петербургу. По данному поводу было даже заключено специальное соглашение: «Считать мирное развитие мощи России главным залогом нашей национальной независимости». С Витте тоже было заключено соглашение — Франция предоставляла «великий заём», позволяющий преодолеть кризис, а Россия за это обязалась на конференции в Альхесирасе поддержать Францию.
Озаботился и «финансовый интернационал». При сложившейся ситуации крушение России принесло бы главный выигрыш Германии, открыв ей путь к европейскому господству. Международные банковские корпорации подобная перспектива не устраивала. Получалось, что валить Россию ещё не время. Финансовые потоки, питавшие революцию, вдруг пресеклись… В революционном движении сразу покатился разнобой. В Москве, Забайкалье, Прибалтике, Польше, на Кавказе, в ряде других мест по инерции вспыхнули вооружённые восстания. Но они носили очаговый характер и довольно легко были подавлены войсками.
Илл. Илья Репин «Манифестация 17 октября 1905 года»
