Сегодня ковидные протесты кажутся далёким признаком ушедшей эпохи — как интернет по телефонному кабелю или митинги за честные выборы. Тем страннее наблюдать то, как именно волна ковидных бунтов стала основной темой мировых новостей на минувшей неделе. Причина проста — эта волна случилась в Китае.
Ноябрь принёс китайские рекорды заболеваемости ковидом. За один только день 23 ноября по всей Срединной империи насчитали более 55 тысяч новых заболевших. Из 32 провинций поступают сведения о новых высотах, которые бьёт почти забытый в остальном мире вирус. Цифры заражений не были так высоки ещё никогда, даже во время печально известного шанхайского локдауна, когда крупнейший город страны закрыли на двухмесячный карантин.
На фоне роста заболеваемости в столице закрыли большие магазины, парки и музеи, в некоторых городах, к примеру, в Чжэнчжоу, запретили выход на улицу, в Гуанчжоу и в Пекине стали строить карантинные лагеря на десятки тысяч больных и палаточные городки для врачей. 29 ноября рекорд был в очередной раз побит: 71 тысяча новых случаев. Следует понимать, что данные предоставляет британский ресурс Our World In Data, так что цифры стоит мысленно делить на полтора, но даже так показатели огромны — в материале от "Синьхуа" 27 ноября упоминались 44 тысячи человек.
В ответ на явное несоответствие жёсткой ковидной политики этим цифрам в крупных городах страны начались протесты. Формальным поводом для начала протестов, если верить западной прессе, стал пожар в жилой многоэтажке в городе Урумчи, столице уйгурского Синьцзяна. В пожаре, вызванном нахождением почти всех жителей внутри здания, погибло 10 человек, причём власти первое время обвиняли во всём местных, из-за чьих машин пожарные не смогли подъехать к горящему дому. Неофициальные версии китайским говором с американским акцентом рассказывают, что сгоревших людей заваривали в их квартирах, дабы те не гуляли и не распространяли заразу. Уже спустя несколько дней тысячи человек вышли на митинги в Шанхае, Пекине и Нанкине: недовольные китайцы (как один с надетыми масками) скандировали что-то про своё нежелание сидеть под замком, жгли свечи, требовали отменить суровые ограничения и перестать лезть с QR-кодами во все сферы жизни. Символом протеста стал пустой лист бумаги: точь-в-точь как в анекдоте про "И так всё ясно". Параллельно с этим раскручивалась история с протестом на огромном заводе Foxconn в городе Чжэнчжоу — об этом пресса писала как о ковидном бунте, но этот самый бунт странным образом прекратился как только рабочим выплатили задержанные зарплаты, что намекает на иную причину недовольства сборщиков плат для iPhone.
Китай заслужил право на подобный бунт как никто другой. Сложно здраво оценивать, насколько суровы были в действительности местные антиковидные ограничения: мы узнавали о них от западной прессы, что зачастую сравнимо с получением сведений о жизни в КНДР от южнокорейских журналистов. Тем не менее в ряде случаев шила в мешке просто невозможно было утаить. Видео запертых на карантин кварталов, где выли сходящие с ума от изолированности и отчаяния люди. Фотографии карантинных блоков в аэропортах и на вокзалах, куда помещали любых граждан с малейшим подозрением на вирус. Свидетельства очевидцев о лагерях для больных, изъятиях детей у инфицированных. Все эти вещи — уже привычные за почти три года политики нулевой терпимости и за последние девять месяцев особенного её ужесточения — имели эффект накапливания усталости. То, почему эта усталость вспыхнула именно сейчас, объясняют по-разному. Кто-то винит во всём введённые осенью по всей стране "красные метки" на QR-кодах. Кто-то утверждает, что причиной всему надвигающийся сезон праздников, путешествий через всю страну и встреч с родными — всего того, к чему "нулевая терпимость" не располагает. Третьи голосом особого мнения со стороны Госдепартамента принялись строить многомудрые конструкции, сводившиеся к безумству диктатора, задумавшего сгноить полуторамиллиардный народ в бесконечном карантине.
Систему "красных меток" начали вводить уже давно. Суть её состоит в том, что когда гражданин, имеющий QR-код, контактирует (или хотя бы потенциально контактирует) с больным, его код получает специальную отметку. Эта система надёжно привязана к системе тотального отслеживания перемещений и к пресловутому социальному рейтингу, интегрированному в китайские мессенджеры и соцсети, — контактировать с больными и избежать внимания всевидящего электроглаза неимоверно трудно.
В связи с этим вспоминается история из минувшего июня, когда в Чжэнчжоу съехавшимся со всей провинции Хэнань протестовавшим вкладчикам обанкротившегося банка покрасили QR-коды в красный просто на основании потенциального контакта с заражённым, что тут же породило рассуждения о политической природе записи всех неугодных в больные ковидом.
Человек с красной меткой становится неприкасаемым: государство обязывает таких людей садиться на недельный карантин, им запрещено пользоваться транспортом и посещать общественные места.
Столь жёсткая система всплывала в мировом медиапространстве за последний месяц дважды: сначала китайские государственные СМИ, вещающие на иностранных языках, принялись рассуждать об эффективности политики нулевой терпимости. Они и до этого приводили слова различных экспертов, убеждавших в том, что только так и надо бороться с ковидом, но в октябре-ноябре частота этих материалов и упоминание их в медиамейнстриме заметно возросли. Во-вторых, шуму наделала беседа китайского канала CGTN, вещающего в основном на английском, то есть направленного на внешнюю аудиторию, с Клаусом Швабом. Председатель Давосского экономического форума, почётный гость саммита Азиатско-Тихоокеанского сотрудничества, комсомолец и красавец, дал журналистке CGTN интервью на полях этого самого саммита 19 ноября. В интервью герр Клаус прямо сказал, что Китай является образцом для подражания для других стран. При этом, разумеется, показателем для сравнения были не экономический успех, не политическое единообразие многоэтнической кучи малы, не былые демографические достижения и не умение делать выводы из ошибок прошлого — им стала описанная выше система контроля. Именно эта система снится коллективному ВЭФ как неизбежное будущее всего мира — разумеется, после адаптации её ядра под реалии конкретных стран, о чём товарищ Шваб прямо сказал.
Такую жизнь можно оправдать недолгой мобилизацией всех граждан на борьбу с ковидом — в конце концов, все мы прошли через локдауны и штрафы. Но перспектива превращения экстренного порядка вещей в постоянную норму жизни и стала причиной недовольства: особенно отчётливо это проявилось на фоне роста числа заболевших, против которого оказалась бессильна политика жёстких мер, в контексте подготовки к праздничному сезону, когда китайцы миллиардами (это не фигура речи, нагрузка на транспортную систему страны в этот период действительно исчисляется миллиардами человек) ездят по Поднебесной из конца в конец. При этом примечателен тот факт, что основой для разочарования публики в отношении политики нулевой толерантности стали сведения, предоставленные государственными СМИ. Так, рекордно высокая цифра от 27 ноября получена из материала агентства "Синьхуа", а несколько дней протесты в Пекине освещались на сайтах газеты "Жэньминь жибао", пока основной темой не стала смерть бывшего председателя КНР Цзян Цзэминя.
Цзян, умерший 30 ноября, руководил страной в 1990-е годы, когда от реакции государства на события 4 июня 1989-го зависело выживание государства как такового. Подавление беспорядков на площади Тяньаньмэнь вспоминается в виде исторической рифмы и западной прессой, причём в ход идёт вся банальщина про включённых в антиковидные протесты борцов за свободу, студентов-протестующих и про требования отставки Си Цзиньпина.
Российским публицистам в очередной раз дали повод для свежих и ни капли не заезженных разговоров про западное лицемерие: канадский премьер, европейские министры и американские бюрократы что-то там сказали в поддержку китайских протестующих против жёстких ковидных мер, при этом и в Европе, и в Северной Америке с точно такими же протестующими ни капли не церемонились.
Спустя несколько дней главной новостью огромной страны стало смягчение ковидных мер. На смену политике нулевой толерантности пришла политика оптимизации мер — по крайней мере, именно под таким названием фигурирует в ряде китайских медиа комплекс новых решений. Меры отличаются от города к городу и от провинции к провинции, но очень много где, начиная с Гуанчжоу и Пекина, начали снимать локдауны, а в некоторых местах жителей обязали проводить себе тесты самостоятельно (что в переводе с китайского значит "поступайте как знаете").
Вместе с этим показательным моментом стало выступление Сунь Чуньлань. Эта "комсомолка", ответственная за введение перечисленных в прошлых абзацах антиковидных художеств, оказалась вынуждена спешно переобуться и объявить о том, что систему сдерживания вируса пора смягчить, ведь вирус магическим образом на фоне массовых протестов стал менее заразным. При изменении ковид-политики проявилось занятное различие в восприятии. Пресса в европейских странах, в Америке и в России принялась трактовать решение Пекина сдать назад как выбрасывание полотенца, но всё не так просто. Европейские издания ещё до смягчения мер против заразы утверждали, что Пекин оказался в ловушке: не внять требованиям протестов просто нельзя, но и Си сдать назад не может, ведь тогда китайцы перестанут верить в его авторитет. То, как быстро и легко сдалась власть, равно как и ключевое участие государственных СМИ в раскрутке темы, намекают нам на то, что перед нами — плохо замаскированный хитрый план.
То, как по-разному воспринимается шаг пекинской власти навстречу протестующим, в очередной раз напоминает нам историю Цзян Цзэминя. События на Тяньаньмэнь и самый яркий их символ — фотография китайского обывателя, остановившего танковую колонну, — служат иллюстрацией этой самой разницы. То, что на Западе выглядит иллюстрацией кровавой диктатуры и силы противостоящего этой диктатуре индивида, в Китае воспринимается иначе: как символ мягкости государства, милосердия и ориентированности на граждан, которых в порыве благородства и братской любви не намотали на танковые гусеницы. Здесь мы видим ровно ту же разницу в восприятии.
В Politico появилось интересное мнение: проработавший в Китае двадцать лет главред европейской редакции издания Джамиль Андерлини утверждает, что всплеск протестной активности — следствие замалчивания событий на Тяньаньмэнь. Следствием убеждения публики в том, что "на площади Тяньаньмэнь ничего не происходило" стало то, что молодёжь осмелела, уверенная в безнаказанности выступлений против государства. Очевидно, мало кто внутри Китая не воспринимает Си тираном и диктатором с железной рукой — дело не в самом по себе Си, просто китайцы не меряют мир европейской меркой. Китайские бунты и восстания в плане ярости и жестокости дадут сто очков форы любым другим — ихэтуани и тайпины не дадут солгать. Но организованные чисто по западному образцу при содействии государственных СМИ не слишком масштабные протесты стали отличным поводом для государства, не потеряв лица, сдать назад и отказаться от собственной риторики о необходимости жёстких мер ради защиты граждан.
Зачем? Осенью 2022-го теория о зашкаливающей дороговизне нулевой толерантности к ковиду начала воплощаться в практику с кошмарной мощью. Экономический гигант стал терпеть падение экономики. Во всех упоминающихся ниже параметрах приводятся данные от китайского Национального бюро статистики, так что их соответствие реальности тоже вызывает некоторые вопросы, но ориентироваться больше не на что. Упала прибыль в 22 из 41 ключевой отрасли китайского бизнеса, общая прибыль промышленных предприятий упала на 3%, на полпроцента упала розничная торговля, рухнули продажи жилья и автомобилей, прибыль угольной, нефтяной и нефтеперерабатывающей промышленности упала на 71% — таковы данные за 10 месяцев 2022 года. По данным аналитиков из японской Nomura Holdings, рост экономики КНР составит в 2022 году 3,3% и 4,8% в 2023-м, что (если не считать времён глобального ковида) является самыми низкими показателями со времён кризиса 1970-х. На фоне всего этого Китаю волей-неволей приходится выходить из тотального карантина, чтоб не топить своё экономическое чудо-юдо ещё глубже.
