В разноцветном букете мнений и оценок значения нашей Победы в ВОВ, есть и такое, что Победа не стоила той кровавой цены для нашего народа и даже такое абсурдное понятие о прелести возможной жизни в случае победы не СССР, а Германии. Подобным, правда немногим толкователям, бесполезно объяснять цели фашистской доктрины о сокращении и порабощении оставшейся части славянских народов. Для показа образа жизни под немецким игом, я приведу пример личных наблюдений такой жизни во время двух с половиноймесячной оккупации города Калуги в 1941 году.
13 октября 1941 г., с хмурого холодного утра, в город потянулись моторизованные и пешие колонны немецких войск. Редкие прохожие на улицах наблюдали происходящее, в т. ч. 12-летний подросток - это я. Какой-то немец, ведущий свой заглохший мотоцикл «Цюндап», увидел меня и поманил пальцем к себе. Затем он жестами пояснил мне, что я должен тащить его мотоцикл. Взявшись за ручки тяжелого мотоцикла, я покатил его в гору по разбитой булыжной мостовой и сумел довести его только до первой встречной лужи. Подскользнувшись на обледенелой дороге, я выронил руль из рук и мотоцикл свалился набок как раз в центр этой лужи. Хозяин мотоцикла с руганью кинулся ко мне для расправы, но мои ноги оказались быстрее и я сумел удрать от него невредимым.
Придя домой, я застал картину как немецкие солдаты ведут охоту за трофеями. У нас в квартире они отобрали у старшего брата новую телогрейку, забрали металлическую статуэтку, проверили содержание продуктов в буфете. Обходы ими квартир продолжались ещё три дня. Родители боялись за мою сестру, бывшую на два года старше меня. Её одели в самую плохую одежду и голову повязали старым платком.
Начались «прелести» жизни под оккупацией. Ходить по городу стало небезопасно. Любой встечный немец мог остановить тебя и отправить на работу по заготовке дров, тасканию воды из реки, т.к. водопровод не работал. Когда наступили сильные морозы, прохожих на улицах стали раздевать и разувать, отбирая у них тёплые вещи. У моего отца, на улице сняли валенки, у меня шерстяные перчатки. Никакого продовольствия населению не выдавалось. Пустовали разграбленные раньше магазины. Жители отправлялись за город для того, чтобы выкопать из заснежанных полей остатки мёрзлой картошки, пропущенной при уборке полей. Возвращаясь из такого похода мы увидели как по шоссе немцы гнали колонну пленных красноармейцев, идущих в летних гимнастёрках и многие из них шли без обуви, босыми ногами по асфальту присыпанному мокрым снегом. Красноармейцы просили у прохожих еды. Но когда мы бросали им в колонну мёрзлую картошку и они кидались за ней, то получали жестокие удары от конвоиров прикдами винтовок по спине. Позднее мне друг рассказывал, как он видел - немцы катались на санях таскаемых пленными красноармейцами и погоняли их плёткой.
Комендантский приказ висевший в центре города гласил – Всем жителям, уклонявшимся от работ, наказание плетьми. Всем укрывающим или содействующим партизанам расстрел на месте. На площади с названием ныне «Старый торг», раскачиваясь на ветру висели на фонарных столбах 9 повешенных человек с надписями «Партизан». Возле Гостиного двора, привязанный к столбу висел обугленный труп заживо сожженной женщины только за то, что она несла в бидоне керосин для своей керосинки. Её приняли за поджигательницу домов. Были расстреляны первые попавшиеся 10 человек прохожих, только за то, что кто-то обрезал провода немецкой связи. Единственное продовольствие, выдававшееся работающим жителям, было сгоревшее дочерна пшеничное зерно из сожжённого склада. Когда, однажды, я пробрался в этот склад, чтобы набрать немного зерна, охранявший склад немец автоматной очередью поверх моей головы прогнал меня оттуда.
Хозяйничающие в городе военные немцы и финны смотрели на местное население с высокомерием и презрением, как на своих безропотных рабов. Вот такой сладкий комфорт жизни мог остаться в нашей стране навсегда, если бы советский солдат, вечная ему память и слава, не переломил ход войны.
А любителям баварского живого пива лучше съездить за ним в Баварию, а дома насладиться нашим «Жигулёвским» и не лапушить бабушек своими дурацкими фантазиями о щедрых немцах.
