Александр ПРОХАНОВ. Андрей Анатольевич, наш разговор я хотел бы начать с воспоминаний о том, как полвека назад, в 1962 году, еще совсем молодым человеком, было мне 24 года, впервые оказался на псковской земле. Раны войны еще не были залечены, Псков оставался еще разоренным, разрушенным городом, но сюда вернулись из эвакуации или приехали те люди, которые наполняли его особенным духовным светом, удивительной аурой оживления, возрождения, восстановления не только пережитой разрухи, но всей отечественной истории в её целостности: от князя Рюрика до Юрия Гагарина. Люди жили еще очень трудно, но все они светились, все смотрели в будущее, строили проекты и планы, из Москвы, из Ленинграда, со всей страны сюда приезжали люди, чтобы общаться с Олегом Викторовичем Твороговым, с Семеном Степановичем Гейченко, с Борисом Степановичем Скобельцыным, со Всеволодом Петровичем Смирновым — была целая псковская не субкультура даже, а настоящая культура, уникальная и важная в масштабах всей страны, потому что она сверкала одновременно прошлым, настоящим и будущим… С тех пор Псков остается самой светоносной для меня землей — и одновременно очень печальной. Здесь соседствуют какой-то истинно горний свет, неизъяснимая небесная лазурь — и глубочайшая печаль, русская тоска, безысходность… А какой у вас образ Псковской земли, какой вы увидели её в первый раз?
Андрей ТУРЧАК. Для меня она — словно бесконечная гениальная книга, которую каждый раз открываешь для себя заново. И первые страницы этой книги — вовсе не «губернаторские», они связаны с детством, когда мы всей семьей летом приезжали на родительскую дачу, собирали грибы и ягоды, любовались древними храмами, общались с соседями. А если еще поглубже посмотреть, то после войны мой отец у своей бабушки, моей прабабушки, здесь жил до пяти лет, и только в пять лет вернулся в Питер. Полгода назад я нашёл эту деревню, нашёл этот дом. Он стоит пустой, наполовину разрушенный, но соседский дом цел, и там живёт человек, который отдал мне фотографии, и я привез отцу отсюда его детскую фотографию, которой у него нигде не было: ни в альбомах, ни в архивах, — то есть, такая вот связь существует, она очень личная… Добавлю, что у моей жены дед тоже пскович, из Плюсского района. Так что «пришлым варягом», который никакого отношения не имеет к Псковской земле, я себя не считаю.
Тем более, прежде чем стать губернатором, я два года был депутатом — сначала Псковского областного Собрания, а затем параллельно представлял область в Совете Федерации.
Конечно, когда депутаты законодательного Собрания утвердили мою кандидатуру на пост губернатора, на первый план вышли вовсе не детские или семейные воспоминания, а насущные проблемы Псковской области, которые теперь и определяют её образ для меня.
Причём главной проблемой для меня с самого начала было даже не бедственное социально-экономическое положение области, а полное, тотальное недоверие и отчуждение псковичей от власти как таковой. От губернатора и его администрации люди в подавляющем большинстве своём не только ничего хорошего не ждали, но и не верили ни единому слову, ни единому действию — ничему. Как будто закупорили сами себя в консервной банке — и ни туда, и ни сюда.
Вот эту консервную банку надо было вскрыть, это мировоззрение безысходности и пессимизма сломать. А как? Оно ведь не на пустом месте появилось и разрослось. Это даже не последние двадцать лет, а добрые полвека, с начала 60-х годов, когда всё русское Нечерноземье по каким-то причинам было объявлено «неперспективным». И деньги шли куда угодно: в братские и дружественные страны, в союзные республики, в национальные автономии — только не сюда.
А.П. Но за время «рыночных реформ» ситуация только усугубилась?
А. Т. Есть объективные цифры переписи населения. Конечно, надо еще иметь в виду, что несколько раз Псковскую область делили: то Великие Луки добавляли, то убирали, то части её территории отдавали Ленинградской и Тверской областям, то возвращали. Но динамика очень показательная. До войны здесь жило более полутора миллионов человек. После освобождения осталось всего 480 тысяч, то есть, более чем в три раза меньше, область потеряла две трети своих жителей. В 1959 году было 952, 8 тысяч, в 1970-м — 878 тысяч, в 1979-м — 850, 9 тысяч, в 1989-м — 845, 3 тысяч, в 2002-м — 760, 8 тысяч, по итогам Всероссийской переписи населения 2010 года — 688, 6 тысяч. Причём, к 1989 году сельское население снизилось по сравнению с 1959-м более чем вдвое, с 699, 2 тысяч до 314, 8 тысяч, а городское выросло тоже более чем вдвое: с 253, 6 до 530, 5 тысяч. Теперь у нас 468 тысяч горожан, из них почти 203 тысячи живут в областном центре, а на селе осталось всего 220, 5 тысяч человек. Эти цифры говорят сами за себя. И если бы так дело шло и дальше, через пятьдесят лет Псковская область превратилась бы в почти безлюдную пустыню.
А. П. И ваш приход на пост губернатора был во многом связан именно с этим обстоятельством?
А. Т. Наверное, и с этим тоже. Ситуацию здесь нужно было кардинальным образом менять, выстраивать совсем другую систему отношений между регионом и федеральным Центром. Полагаю, за три года сделать это удалось. Можно сказать, что перелом уже произошёл, но он произошёл вовсе не сразу с моим появлением. Примерно два года потребовалось. Ведь до того Псковская область не участвовала ни в каких федеральных проектах. Важно было сломать неверие псковичей в то, что они нужны федеральной власти, и неверие федеральной власти в то, что выделенные для Псковской области средства будут эффективно использованы и, образно говоря, не уйдут в песок, как это сплошь и рядом было раньше. Сейчас, когда мы вовремя, в нужном месте и с высоким качеством реализовали целый ряд проектов, от Ледового Дворца до кардиоцентра и онкоцентра, к нам в Москве относятся уже по-другому. Я себя как губернатора и всю администрацию области воспринимаю прежде всего именно как мостик или как пуповину, через которую идет связь между областью и федеральным Центром. Например, мы получили больше миллиарда рублей на реконструкцию здания областного драматического театра имени Пушкина, которое почти семьдесят лет не видело капитального ремонта. А такой поддержки по линии Минздрава у области не было вообще никогда. Три с половиной миллиарда рублей мы получили по федеральной программе модернизации здравоохранения. Новгородская область получила меньше, Ленинградская область, численность населения которой почти в три раза больше, чем у нас, получила меньше.
А эффект огромный. Например, кардиоцентр. Только за первый год его работы смертность от сердечно-сосудистых заболеваний по области снизилась почти на 10%. Здесь была катастрофа. Умирает трудоспособное население, прежде всего мужчины в возрасте 40–45 лет. И первое место — инсульты, инфаркты. Сейчас, слава Богу, появился региональный центр, два первичных: в Острове и Великих Луках, сразу же кривая начала выправляться. И это ведь не только сотни спасённых жизней псковичей. Вы представьте состояние их родственников и знакомых — ведь людей не оставили в беде, спасли, вытащили, можно сказать, с того света. А если «скорая помощь» приезжает к человеку с инсультом или инфарктом только через несколько часов после вызова и везти его некуда, на специализированную помощь рассчитывать не приходится… А теперь совсем другое настроение у людей, депрессии поменьше.
Псковскую область часто называли депрессивным регионом. Но депрессия — это не только состояние экономики или демографии. Это состояние социальной, общественной психологии прежде всего.
Или по онкологии. Наша область в пятерке самых экологически чистых территорий России — откуда здесь столько онкологии?
А. П. Я слышал от врачей такое определение: рак — болезнь печали. То есть — всё той же депрессии.
А. Т. Конечно. Стрессы, низкий уровень жизни, — как говорится, весь букет. Онкологический центр должен в таком регионе быть? Должен. Мы его только начали строить, летом сдадим первый корпус, с новым оборудованием, дающим возможность ранней диагностики, что самое важное для лечения данного вида заболеваний. Пока у нас онкологическое отделение расположено в храме XVII века, который после переезда мы отдадим Церкви. Чтобы всё было на своих местах и все занимались своим делом.
Это что касается народосбережения. Но, помимо него, есть еще и народозакрепление, которое зависит прежде всего от работы, от наличия рабочих мест: хорошо оплачиваемых, позволяющих не только достойно жить, но и растить детей. Высокая безработица — антисоциальное явление, поскольку она разрушает общество. Если у человека нет возможности реализовать свои способности, заработать себе на жизнь, он в той или иной степени десоциализируется, начинает паразитировать на обществе, в котором живёт, на близких людях. От него нельзя ждать ни создания и даже сохранения семьи, ни рождения и нормального воспитания детей, а вот алкоголь, наркотики, криминал — это пожалуйста. И все исследования показывают: чем дольше длится состояние безработицы — тем труднее человеку выйти из него, вернуться к нормальной жизни.
А.П. Производство и потребление алкоголя, насколько я знаю, с начала 90-х годов было своеобразной «визитной карточкой» Псковской области. Дело доходило до какой-то невероятной цифры — свыше 20 литров чистого алкоголя на душу населения в год, считая младенцев и пенсионеров. И ходят упорные слухи, что свою долю в этом «бизнесе» имели даже некоторые из бывших руководителей региона.
А. Т. Пьянство, алкоголизм — это, конечно, большая проблема. Хотя приведенным вами запредельным цифрам верить нельзя, поскольку немалая часть этих алкогольных литров контрабандным путём переправлялась в Латвию и Эстонию. Сейчас мы эти каналы во многом пресекли, и формальная цифра потребления алкоголя в Псковской области заметно снизилась. Я не хочу сказать, что мы в этом отношении заметно отличаемся от соседних регионов России, в лучшую или в худшую сторону, но здесь всё это проявляется как-то более выпукло.
Пример, который я всем постоянно привожу: прекрасное предприятие, новейшие технологии, инвестор датский, 100%-ный капитал, строит свинокомплекс-стотысячник. Начали они не с откорма, а начали с воспроизводства земли, три года занимались землёй, удобряли её, возделывали — и все три года у них проблемы с кадрами. Не могут найти во всей Псковской области нормального тракториста на зарплату 45 тысяч рублей в месяц. Более чем достойные деньги, но человеку надо трезвым вставать, приходить на работу, отпахивать свой квадрат, идти домой и на следующий день возвращаться — людей в таком режиме работы хватает на неделю, максимум на две.
А.П. То есть, приходится создавать не только новую землю, новую техносферу, но и, условно говоря, новый народ, с новой системой ценностей?
А. Т. Да, без квалифицированных кадров, без адекватных людей просто ничего невозможно сделать ни в экономике, ни в политике — и это самая главная проблема, с которой пришлось столкнуться. Поэтому нам приходится заниматься вопросами трудовой миграции. Конечно, в первую очередь мы стараемся вернуть наших земляков — тех, кто за последние годы уехал в Москву, в Питер и другие, более благополучные регионы России. Такой обратный поток наметился, но его явно не хватает. Поэтому трудовая миграция в область представлена и не псковичами. Но это наши соотечественники, которых судьба разбросала по бывшему Советскому Союзу. Сегодня у нас, например, живут и работают несколько семей, вернувшихся из Казахстана. Причём, они оседают в агрогородках на 10–30 семей, которые мы до этого не могли полностью заселить, потому что некем было, не было желающих жить на земле. Приходилось привозить семьи — при том, что мы делаем и первый взнос по ипотеке, и помогаем с дальнейшими платежами. Нельзя сказать, что там совсем глухие места и нет работы — всегда недалеко от этих агрогородков расположены или свинооткормочный комплекс, или молочная ферма, или еще какое-то производство…
Возрождение псковского села — это мучительный для нас, но абсолютно необходимый процесс, без которого невозможно представить будущее всего региона.
А.П. Андрей Анатольевич, вы, конечно же, были знакомы с ныне покойной матушкой Елизаветой, игуменьей женского Спасо-Елеазаровского монастыря. Её трудами, трудами монахинь-насельниц эта обитель меньше чем за десять лет была возрождена к жизни, стали обрабатываться выделенные монастырю земли, появилось пусть небольшое, но свое молочное стадо. И этот монастырь стал точкой роста для близлежащих населенных пунктов. Я привожу этот пример как иллюстрацию той мысли, что любое обновление жизни начинается с обновления духовного, идейного, и здесь роль именно Псковской земли может оказаться чрезвычайно велика и важна не только для всей России, но и для всего мира. Ведь в том же Спасо-Елеазаровском монастыре пять веков назад подвизался знаменитый старец Филофей, автор концепции «Москва — Третий Рим». И матушка Елизавета была страстной проповедницей этой концепции, основанной на идее высшей духовной красоты и высшей, Божественной справедливости, в том числе — справедливости, реализуемой через историю. По существу, если бы у вас здесь и сейчас началась работа вокруг идей Филофея, её можно было бы немедленно транслировать, например, в евразийский проект. Когда Путин говорил о необходимости создания Евразийского Союза, он в основном говорил об экономической рентабельности данного проекта. Но ведь для этой новой общности необходимо будет создать и новую идеологию. «Ресурс Филофея», которым обладает Псков, мог бы стать главным стержнем такой идеологии.
А. Т. Александр Андреевич, я думаю, матушка Елизавета даже после смерти продолжает духовно окормлять и свою обитель, и всех нас. Вообще, роль церкви, православия в современном российском обществе, на мой взгляд, чрезвычайно велика и постоянно растёт. Мы это видим и по деятельности патриарха Московского и всея Руси Кирилла, и по деятельности митрополита Псковского и Великолукского Евсевия, и по деятельности Псковско-Печерской обители, и Спасо-Елеазаровского монастыря, всего клира Псковской и Великолукской Епархии. Мы, кстати, испытывали очень серьёзные сомнения по поводу нового школьного предмета «Основы православной культуры». Многие от него уходят, пытаются его как-то переименовать — без акцента на православие, чтобы никого не обижать. Но в нашем регионе — что его таить или прятать куда-то? Или сомневались: а как родители на это отреагируют? Но первый год преподавания данного предмета — а мы его ввели факультативно в начальных классах и далеко не во всех школах — свидетельствует, что он востребован. Люди устали без веры. И родители поддерживают, и детям интересен этот предмет. Это ведь не Закон Божий, а прививка базовых, фундаментальных нравственных ценностей. То, чего нам не хватало последние пятнадцать-двадцать лет.
Что же касается Евразийского Союза, то, конечно же, он не может быть «чисто экономическим» проектом, хотя имеет под собой очень прочную экономическую базу. И насколько мне известно, псковичи сейчас собирают подписи под обращением к Путину, связанным как раз с трансформацией Таможенного Союза в Евразийский Союз. Мы же знаем, сколько людей из бывшего СССР, и не только, с ожиданием и надеждой смотрят в сторону России, в сторону Москвы. Я уже не говорю о российских регионах, непосредственно о Пскове.
И в этом, казалось бы, частном случае, лично я вижу результат своей работы, свидетельство того, что жители области вновь почувствовали себя частью единой страны, общего государственного пространства, общего государственного дела. Что их видят, что они важны, что они значительны для всей страны. Этот процесс начался, он идёт. То есть, эту отчужденность от власти, недоверие к ней со стороны большинства жителей области нам удалось преодолеть. Не надо считать Псков какой-то глубинкой, глухоманью, где всё или спит, или спилось. В последние годы наше общественное мнение проснулось, и оно достаточно активно — может быть, не настолько, как в Москве и Питере, но весьма ощутимо для псковских масштабов, здесь тоже бушуют страсти. И моя политика в качестве губернатора состоит в том, чтобы не сдерживать, не гасить эти страсти, а, наоборот, инициировать её, поддерживать социальную активность. Сейчас у нас выходят и на дискуссии, и на улицы, и в средства массовой информации самые разные общественные силы: и правые, и левые, и монархисты, и либералы — весь спектр, который присутствует в Пскове. Люди снова собираются, общаются, обсуждают разные темы. Никто никаких гаек не закручивает — даже если публично высказывают какие-то неприемлемые для нас мысли, искажают факты и так далее. Пошел диалог, который становится всё более содержательным по существу и цивилизованным по форме. Мы никому не препятствуем, поскольку заинтересованы в том, чтобы псковская душа окончательно проснулась — и только совместными усилиями мы можем достичь поставленных целей.
Конечно, чудеса возможны: бывают чудеса исцеления или чудеса спасения, но полагаться только на чудо в масштабах всего нашего региона, всего нашего общества мы не имеем права. А вот на последовательную, шаг за шагом, работу в избранном направлении полагаться обязаны. Это рутинная, монотонная, ежедневная, порой неблагодарная работа, в конце концов, всё-таки приносит нужный результат.
Когда мне говорили: мол, вот, у нас в Пскове всё плохо, — я возражал: нет, у нас всё хорошо. Но вот это хорошо будет у нас тогда-то, другое хорошо — тогда-то, третье — тогда-то и так далее. А если кто-то говорит иначе — это ложь, которой не надо верить, даже не стоит обращать на неё внимания… И мы ни разу не обманули, не подвели в том, что было нами публично сказано и обещано.
А. П. А вы не боитесь того, что в результате проявлений этой социальной активности получите нечто вроде «оранжевой революции»? Ведь, на мой взгляд, события последнего времени в Москве, эти массовые протестные акции были вызваны как раз тем, что власть: и в центре, и на местах, — с этими ежедневными, постепенными, последовательными шагами слегка опоздала, поскольку социальная напряженность в стране растет быстрее, чем она способна в её нынешнем виде своими действиями снимать. Власть очень долго этого напряжения не замечала, потому что положение дел в целом улучшалось, — не замечала до той поры, пока эта напряженность вдруг не рванула и не выплеснулась на московские улицы. И это вещь очень загадочная — эта социальная напряженность, которую начинают контролировать люди, вообще чуждые русской государственности, и они умело это делают, там есть блестящие политтехнологи, манипуляторы, которые становятся вождями уличного протеста. А власть оказывается в обороне. Причем эта оборона становится всё менее активной, пространство власти суживается, его окружают всё более мощные вихри турбулентности. Что это такое? Как этому можно противостоять? И нужно ли противостоять? Есть ли у власти какая-то контригра?
А. Т. Я не считаю, что власть опоздала, само проявление социального протеста не вызывает никакого удивления, оно понятно — это проявление человеческой природы, человеческой усталости. Это элемент повышенной планки ожиданий, о которой вы говорите, — людям всегда хочется больше, больше и больше. Наоборот, это говорит о том, что период стабильности для большей части нашего общества прошёл со знаком «плюс», что эта планка ожиданий постоянно повышалась. И достигла определенного уровня, при котором стабильность кажется уже не просто чем-то само собой разумеющимся, но и препятствием для дальнейшего движения вперёд. А вот то, что возглавить протестные процессы удалось тем же фигурам, которые в 90-е годы представляли собой государственную власть, меня искренне удивило. Хотя, я думаю, это чисто формальное лидерство. Люди у нас очень разборчивые, и стоит им только копнуть поглубже, как от этих «лидеров» ничего не останется. Но на конкретном промежутке времени, на конкретном этапе политического процесса мы видим именно этих людей во главе социального протеста. Технологии все известны, дали сработать именно этой.
Я не говорю про технологии управления массами, толпой — то, что проявляется непосредственно во время протестных акций, я имею в виду создание той или иной социально-политической конструкции. Например, почему ни одна из партий «системной оппозиции»: те же коммунисты или даже справедливороссы, — не оказалась в центре протестных настроений, не саккумулировала их. Почему это дали сделать именно тем политическим силам, которые меньше всего можно заподозрить в сочувствии положению широких народных масс, в отстаивании их интересов? Мы ведь видим, как за последние два года подобные сценарии реализуются по всему миру…
А.П. Здесь вопрос не только технологический. Технология «оранжевой революции» — она, конечно, отработана, она проверена, она действует. А контригры, по существу, нет или она не видна.
А. Т. А разве нужна какая-то «контригра»? Если мы говорим про «оранжевую революцию», то речь должна идти вовсе не об игре, а о войне. Не нужно иллюзий — с нами не играют, с нами воюют, и мы не должны думать, что это «всего лишь» такая геополитическая игра. А на войне как на войне. Нужен фронт, нужен тыл, нужна мобилизация. И думать нужно не в категориях выигрыша-проигрыша, а в категориях победы или поражения. Всё, что я перечислил выше, — это, условно говоря, элементы тылового строительства.
У меня никаких сомнений нет, и я думаю, что у вас их тоже нет: уровень доверия — исчисляемый не в каких-то процентах, а в человеческом отношении — к кандидату в президенты Российской Федерации Владимиру Владимировичу Путину бесспорен. Но с каким бы результатом он ни победил в марте — уверен, для этого не понадобится второй тур, — легитимность президентских выборов в России всё равно будет оспариваться «оранжевой» оппозицией при полной поддержке со стороны западных средств массовой информации.
А.П. Кстати, эти глобальные масс-медиа так стараются, что фотографии с митинга на Поклонной горе, где мне довелось выступать, умудрились выдать за фотографии с митинга на Болотной площади…
А. Т. Да, эту победу будут не просто любыми средствами оспаривать, но выворачивать наизнанку, выдавать за поражение. Что этому противопоставить? Я считаю, у нас есть необходимый набор и тактических, и стратегических шагов. В «дорожной карте» Госдепа США, посвященной российским выборам, значатся пятнадцать пунктов и, к сожалению, два из них уже реализованы. Но, я считаю, дальше им продвинуться не удастся. Кстати, большое отличие российских регионов от Москвы заключается в том, что уровень ангажированности иностранными интересами гораздо меньше. Нет ни посольств, ни представительств крупных фирм, с которыми можно контактировать.
А.П. По собственному опыту полагаю, что это не совсем так. В конце 80-х огромную роль в развале Советского Союза сыграли, например, горняки Кузбасса, объединенные в «независимые» профсоюзы, связанные с американскими АФТ-КПП… Мне всё-таки кажется: уже сегодня, не дожидаясь, когда наша экономика будет модернизирована и перейдет на новейший технологический уклад, а всю страну пересекут блестящие современные автострады, уже сегодня можно и нужно сформулировать концепцию будущего. И наша власть с этим запаздывает, поскольку все эти годы к будущему относилась очень настороженно, готовилась к «черным дням», создавала для этой цели разные фонды, не вкладываясь в должной мере в развитие страны.
А. Т. Александр Андреевич, власть занималась проблемой сбережения страны, восстановления её целостности и единства. Только обеспечив это, можно и нужно думать о дальнейших шагах. Никто не строит дом, не заложив для него прочный фундамент. И мы, псковичи, готовы участвовать в этом строительстве и не допустить разрушения нашего общего дома, нашего российского государства. Мы, может быть, как никто другой, заинтересованы в том, чтобы в России было сильное государство, сильная власть, и олицетворением этой сильной власти сегодня для нас является Владимир Владимирович Путин.
А.П. Да, у Псковской земли во все времена была высочайшая духовная и историческая миссия. Здесь фактически зарождалась отечественная государственность, здесь она крепла и утверждалась. Здесь отражались вражеские нашествия и начинались наступления русской армии — достаточно вспомнить Ледовое побоище на Чудском озере, Ливонскую войну, Смутное время, Отечественную войну 1812 года, Первую и Вторую мировые войны. Это родина равноапостольной княгини Ольги, Михаила Кутузова, Модеста Мусоргского, сотен других выдающихся людей России. Здесь совершал свои подвиги святой князь Александр Невский, расцветал гений Пушкина — и здесь же отрекся от престола последний российский император Николай Второй. Это особая, уникальная, мессианская земля. И я желаю вам, Андрей Анатольевич, всегда быть достойным этой земли, в историю которой, надеюсь, вы внесете свой вклад.
А. Т. Спасибо за эти добрые слова и пожелания, Александр Андреевич. Меня всегда учили любить народ и бояться Бога, а всё остальное приложится.
