С интересом прочитал в «Ваших новостях» беседу с литературным критиком Алексеем Колобродовым. Беседа позвала к перу, точнее, к клавиатуре. Алексей говорит: «Критика – это занятие вредное, за него надо молоко выдавать». Категорически возражаю.
По факту так, у нас занятие критикой - дело даже и невозможное, а не то что бы «вредное», но всё это - последствие целенаправленной истребительной деятельности «смотрящих». По своей же природе критика есть занятие интересное, духоподъёмное, оздоровляющее - в том числе в отношении самого субъекта высказывания.
Алексей Колобродов справедливо отмечает, что ключевой фигурой литпроцесса 1990-х был Андрей Немзер и при этом вегетарианствует: «Ничего плохого про него не могу сказать». Алексей, а погуглить, а проконсультироваться?! Вы с коллегами образовали «Союз 24 февраля», но начинаете идеологическое строительство с концепта «от улыбки станет всем светлей». Вас съедят, выплюнут и, упаси Господи, правильно сделают. Ужасна та революция, которая не желает, а тем более не умеет защищаться.
Я, кстати же, плохого не скажу тоже, а правду – легко. Когда в начале 2000-х писал кинообозрения в журнал «Новый мир», Немзер считал своим долгом воинствующе откликаться на каждую мою публикацию. На каж-ду-ю. Раз в два месяца транслировал назидание в своих газетках, или где он там сотрудничал. Я-то понятия не имел ни о Немзере, ни о его газетках и ни разу до него не снизошёл, однако же: до меня методично доводили информацию о его недоброжелательстве «передаточные звенья», например, в лице моей непосредственной редакторки. Звенья, кажется, оскорблялись, что я хотел плевать и на Немзера, и на других, никогда не читал претензии, путал названия газеток и даже, прости Господи, экзотическую для провинциального уха фамилию (никакого антисемитизма, поверьте на слово).
Казалось бы, какое дело гипер-маститому ЛИТкритику до КИНОобзоров провинциального автора? Однажды я так прямо и спросил: «Зачем он меня читает-то, брызжет, по вашим уверениям, слюною? Ну, раз не нравится… Книжек ему, что ли, мало?» Я-то, допустим, никогда не читал того, что не нравится. Даже когда дело касалось оппонирующих мне кинокритиков. Хотя бы для того, чтобы не плодить недоброжелательность: «Пускай цветут сто цветов. А хотя бы и двести». Наивный я…
Впрочем, ни фига не наивный. Здесь - снова поверьте на слово - уже хитрю. Ведь видал я к тому времени этих самых «смотрящих» - вагон и маленькую тележку, и потому про тайную неблагородную миссию Немзера с Булкиной и Ойзерманом догадался в начале 2000-х сразу, с лёту. Один из «смотрящих» более высокого уровня - теперь то ли поуехавший, а то ли тоже покойный - приходил к нам в киноведческую группу ВГИКа уже на первом курсе, аккурат в 1991-м. Посидел на занятиях, повсматривался… Спрашиваю у мастера курса: «А чего приходил-то? Хитрый какой-то, скользкий. Как уж». - «Он, - говорит, - отбирает новые кадры, во вновь созданную богатую газету. Не уж, - говорит, - а удав».
За этим властным персонажем, по совместительству кинокритиком, я с тех пор не следил (не интересно), а он – удивительно, но закономерно – отслеживал меня регулярно и мог, например, из ниоткуда возникнуть в одной интернет-дискуссии 2010-х, чтобы назидательно сообщить мне, что словарной нормой является оборот «отнюдь, нет», а без «нет» - будет вопиющая безграмотность. Эй, «Союз 24 февраля», берите на вооружение мой фирменный термин «грамотные» - в отношении противостоящих вам книжников и фарисеев! Я-то придумал и внедрил его в свои тексты задолго до памятной бессмысленной дискуссии про «отнюдь», которое, между прочим, давно разорвало связь с «нет» и живёт живой самостоятельной жизнью, а не по словарям. Но книжники и фарисеи – грамотные – неизменно упирают на частности, отвлекают от живых вещей и понятий – устоявшимися или попросту ими же составленными из словесного мусора словарными статьями.
…Вспомнил ещё одно значимое, хотя и заочное пересечение с вышеозначенным властителем интеллигентских дум, по совместительству кинокритиком. Мы одинаково поняли две культовые картины 1990-х: балабановского «Брата» и «Окраину» Петра Луцика. По чьей-то случайной обмолвке в Сети я понял, что властитель воспринял «Брата» как милый безобидный маньеризм, «Окраину» же - как опаснейший и враждебный всей его системе ценностей симптом/сигнал. Стоит ли говорить, что, описывая ту и другую картины на страницах «Искусства кино», я ровно на тех же основаниях третировал первого «Брата» и возносил до небес «Окраину». Два мира, два шапира.
Кстати же, «Искусство кино». С этим некогда влиятельным журналом связана любопытная история. В начале 2000-х меня печатали не просто в каждом номере – в иных номерах было по два, а то и по три материала за моей подписью. Денег там фактически не платили, но привлекали: профессиональная, как мне казалось, аудитория, качественная полиграфия и, наконец, исключительно доброжелательно настроенная ко мне редакция, вся – от главного редактора и его заместителя до макетчиц и уборщицы. Я, конечно, осуществлял внутреннюю цензуру, но в целом никаких препятствий моему самовыражению никто там не чинил, за что спустя два десятилетия хочу выразить благодарность оставшимся в живых членам того коллектива! И вот…
Одна не причастная к «ИК» киноведка, с которой у нас тогда случился роман, внезапно призналась, что регулярно становится свидетельницей горячих споров в профессиональной среде. Немного помявшись и, видимо, мысленно смягчив исходные речевые обороты, сформулировала следующее: «Все уже не первый год изумляются, почему тебя в таком несусветном количестве печатает «Искусство кино»». Я (осторожно, ибо уловил недосказанность): «Ну-у, может я попросту хорошо анализирую и сочиняю?» Она (бросаясь, как говорится, на амбразуру): «Все удивляются, что тебя – не еврея – печатает в таких количествах журнал, где работают только евреи».
(Пауза. Вылез из постели, где происходил разговор, и в недоумении отправился бродить по квартире. Наконец, вернулся.)
«Милая, но я же хорошо пишу!» - «Ты не о том. Это фактически не имеет значения. Это не имеет никакого значения на фоне того обстоятельства, что ты не еврей, а они все евреи, и никто ничего, поэтому, не понимает». – «В текстах не понимает?» - «Дурак, в ситуации!»
Заметьте, меня – парня из провинциальной Тулы, где национальный вопрос никогда не играл определяющей роли – лишь в последнюю очередь посещает мысль о национальном составе редакции: «Почему – все? Разве все? А икс, а игрек, а, наконец, зет?!» - «Не парься, все!» - здесь собеседница-москвичка уже искренне удивляется моей неосведомлённости.
Тогда я понимаю, что до сих пор жил и работал в цирке. Что так называемая «качественная профессиональная аудитория» - шапито с подсадными утками и волками, где, может быть, каждый четвёртый – смотрящий. Они не читают текстов. Им наплевать на «качество». Наоборот, они заинтересованы в понижении качества. Никому из них не придёт в голову рекомендовать человека по факту хороших текстов туда, где платят зарплату или гонорары, благодаря которым можно хотя бы выбраться из натуральной нищеты. Вместо этого они под чью-то дудочку «грамотно» отслеживают национальный состав, даже кулуарно корят редакцию «ИК», что та широко публикует чужого. Они культивируют групповщину, они кучкуются и тусуются со всеми вытекающими. Ты, допустим, не играешь в национализмы, но они так или иначе что-нибудь эдакое тебе подверстают: примерно полчаса я, как мог, пытался разобраться с «национальным составом» редакции, пока не стало, наконец, стыдно за ту московскую тусню, чья внутренняя политика была доведена до меня подругой-киноведкой.
Вот почему поразила прозрачность того мазка, которым Алексей Колобродов рисует картину минувших времён, где будто бы «один человек получает зарплату и профессионально, ежедневно этим занимается»: что-то вроде картины передвижников с ясным, даже утрированным сюжетом. Да нет же, это была (и есть?) разветвлённая, сложно организованная сеть. Это три-четыре густо прописанных кем-то плана, закрывающих один другой. Я уже показал, что при том же самом Андрее Немзере существовали «передаточные звенья», которые звонили в уши, которые настойчиво сообщали тем, кому плевать на авторитет Немзера, что такой Немзер существует, что он донельзя влиятелен, что с ним попросту необходимо соотноситься, а не то...
В другом кино-журнале, где я работал редактором во второй половине 1990-х, случилась типологически сходная история. Формально я не закончил ВГИК и, оформляясь в НИИ, при котором журнал существовал, предоставил диплом из тульского политеха. До этого момента в редакции знали, что я закончил факультет Технической кибернетики. В дипломе же значилось простецкое на вид «инженер-электрик». Это сильно насмешило пару дам с МГУ-шным образованием. В том числе и таким образом «грамотные» отслеживают и контролируют привходящий человеческий материал в отечественной гуманитарной сфере. Смех, подобный сигналу о недоброкачественности материала. «Передаточные звенья» тут везде.
Поход в культур-мультурное пространство не задался, уже давно общаюсь и дружу исключительно с людьми из своего политеховского прошлого: трудятся они в серьёзных конструкторских бюро или в сфере бытовых силовых цепей - все сосредоточены в своё рабочее время на «электрических цепях», а не на человеческих цепочках. Здесь, поэтому, в принципе отсутствуют механизмы присмотра и контроля, характерные для российской «гуманитарки». Внимание, именно поэтому наши ракеты летают высоко и далеко, попадают, куда и когда следует.
Есть в технической сфере непосредственный начальник - тоже квалифицированный инженер с конкретным техзаданием, но нет там едва замаскированных «смотрящих» с их неизменной для внешнего пользователя-простака идеологией «ой, туманы мои, растуманы». Искренне желаю успеха «Союзу 24 февраля», хотя бы потому, что с плохой стороны знаю те страты, которые этим «Союзом» недовольны. Ну, посмотрим. Начни я свою жизнь заново, никогда, ни за что не пошёл бы на расейские «гуманитарные просторы». «Инженер-электрик» - это звучит гордо, сытно и, по мне, гораздо поэтичнее, нежели «русский поэт-писатель». Однако же, знаю, что самых гениальных инженеров при желании разбомбит сплочённая команда заурядных, но целеустремлённых болтунов-гуманитариев.
Например. Однажды случайно подслушал разговор интеллигентных и ухоженных женщин среднего возраста. Когда одна из них сформулировала: «Прежде всего, я поставила бы грандиозные памятники тем, кто изобрёл стиральную машину и нейлоновые колготки», - все другие радостно заверещали, поддерживая. Ясное дело, эти сильно ухоженные, а потому сильно соблазнительные женщины имели в виду не инженерную составляющую машин и колготок, а гуманитарную. Когда умолкают пушки и дезактивируются дроны, решающее слово получает любимая женщина механика, стрелка, наводчика и радиста. Именно в этот момент исторической пересменки важно предъявить всем любимым женщинам национально ориентированные ценности утилитарного характера. Честно говоря, не знаю, как можно решить эту задачу в исторически приемлемые сроки. Сам я с удовольствием переквалифицировался обратно в электрики.
И, кстати, «электричество смотрит мне в лицо», - эта песня никогда мне не нравилась, но ведь другой, тематически близкой, на русском языке, к сожалению, до сих пор не существует.
