Фактор будущего всё резче и существеннее влияет на решения, которые принимаются сегодня, особенно в сферах национальной безопасности, международных отношений, высоких технологий и т.д. Значимость правил игры, которые будут доминировать в туманном, неопределённом завтра постоянно возрастает. Требования ещё не наступившего будущего оказываются очень часто гораздо более важными, чем даже острые кризисы сегодняшнего дня. Стратегическое будущее через 10-15 лет, которое связано и с нынешними жёсткими проблемами, становится более существенным, чем противоречивая конъюнктура настоящего или «богатый опыт» прошлого.
На самом деле мы уже вошли в тот цифровой мир, где всё более важную роль играют секретные информационно-прогностические системы (ИПС), представляющие собой особую форму развития искусственного интеллекта.
Представьте себе такую ИПС, которая в постоянном режиме отслеживает, например, перспективы стратегического будущего некоей страны Азания, используя, например, триста базовых индикаторов. Система непрерывно мониторит динамику этих взаимодействующих показателей. Тогда практическая достоверность и обоснованность такого прогнозирования будет определяться не только результатами ретроспективного прогнозирования, но и промежуточными прогнозными оценками. Если ИПС выдаёт, например, каждые полгода оценки характера изменений в ситуации в Азании и соответствующие практические рекомендации для лиц, принимающих решения, то это означает, что данная страна уже контролируется искусственным интеллектом. Вот тогда и появляется конкретная возможность эффективного планирования и проведения тех или иных стратегических и оперативных действий против правящего режима в Азании: специальных, подрывных или, наоборот, поддерживающих, экономических, социально-политических, информационно-психологических и т.д.
В период быстрого развития и внедрения инноваций шестого технологического уклада, беспрецедентного изменения системной сложности глобального сообщества кардинально возрастает значимость стратегического планирования и стратегического прогнозирования для государственного управления.
В последние десятилетия в самых различных странах мира, включая технологически высокоразвитые, незаметно для общественного мнения возрастает воздействие национальных военно-разведывательных комплексов (ВРК) на процессы принятия стратегических решений. Ведь именно на руководстве ВС и спецслужбах лежит особая ответственность за долгосрочную безопасность своего государства. Особенно в условиях резкого усложнения системных угроз в мире.
Но важен и другой аспект. Именно ВРК имеют действительный наработанный опыт работы с будущим, практический опыт стратегического прогнозирования и стратегического планирования — хотя бы потому, что разработка и внедрение новых сложных систем вооружений зачастую занимает несколько десятилетий.
В июне 2014 года был принят Федеральный закон № 172 «О стратегическом планировании в Российской Федерации». Но он до сих пор фактически так и не заработал. Главная причина в том, что для российского правительства, российского политического истеблишмента, российского бюрократического класса характерно господство инерционного сознания, а соответственно, инерционного прогнозирования и инерционного планирования. И никакие красивые законы о стратегическом планировании эту ситуацию изменить не смогут. Властные круги страны «часто не способны, а иногда и не хотят заниматься стратегическим планированием… причём в условиях, когда в конгрессе США открыто предлагается план по “организации международного суда над правящей элитой России”».
Проблемы стратегического планирования в России существенно осложняются и тем, что «качество правящей политической элиты страны постоянно снижается, а степень сложности проблем, требующих разрешения, нарастает».
Последние две цитаты взяты из книги А.И. Подберёзкина «Состояние и долгосрочные военно-политические перспективы развития России в XXI веке» (М., Издательский дом «Международные отношения», 2018 г.). Это фундаментальное издание (1600 страниц!) как раз и посвящено теме стратегического прогнозирования и планирования в военно-политической сфере.
Алексей Подберёзкин, пожалуй, единственный крупный русский военный теоретик, который последовательно занимается стратегической военно-политической проблематикой на протяжении последних тридцати пяти лет. Причём не меняя своего мировоззрения, которое, как он сам пишет, всегда оставалось патриотическим, имперским и социалистическим.
Последняя его работа посвящена поиску выбора наиболее оптимальной стратегии России до 2025 года и на более долгосрочный период: до 2040—50 гг.
Как показала практика, после принятия Федерального закона № 172 процесс эффективного управления системой институтов нации и государства в России так и не наступил. Как пишет А. Подберёзкин: «Более того, самой такой системы, как представляется, просто нет. Это был вынужден признать даже либерал А. Кудрин, оценивая реализацию принятых стратегий... Даже самые мелкие вопросы не решаются без вмешательства президента. Или вообще не решаются».
В своё время у нас появилась государственная программа «2020». Выдвинул её и энергично пропагандировал господин Медведев, нынешний премьер-министр. А потом эта программа «2020» как-то внезапно сдулась и полностью исчезла. Никто её сегодня не вспоминает, хотя 2020-й ещё не наступил. Вот так просто весь этот вроде бы стратегический государственный проект оказался элементарной показухой.
А теперь зададимся простым вопросом: а как на это событие должны были отреагировать наши принципиальные противники и враги? Я думаю, мозговые центры и руководство соответствующих разведок вновь с удовлетворением констатировали: Москва не знает своего будущего, не хочет его знать, да и не умеет работать с фактором будущего.
Есть один момент, который делает эту книгу Алексея Подберёзкина особенно актуальной и важной в условиях начавшегося быстрого перехода в шестой технологический уклад.
Стратегическое прогнозирование и планирование требует творческой работы с фактором будущего, которая, в частности, должна строиться посредством технологий, инструментария и методов так называемого модельного мышления. Неизвестное, неопределённое и высокорисковое будущее должно описываться не словами и предложениями, а верифицируемыми, рефлексивными и динамичными моделями. То есть такими пластичными и гибкими образами, которые можно на любом этапе постоянно соотносить с реальностью, управлять, гибко реагируя на те или иные новые появляющиеся факторы и непредвидимые события. Соответственно, такие креативные, саморазвивающиеся модели должны создаваться особыми, всё более совершенствующимися цифровыми технологиями, использующими различные базы больших данных.
Судя по всему, Центр военно-политических исследований МГИМО МИД России — Концерна ВКО «Алмаз-Антей», который возглавляет А. Подберёзкин, является одним из очень немногих в Российской Федерации, где и реализуется такой подход. Во всяком случае, в этой книге, описывающей базовые сценарии военно-политического развития России до 2050 года, можно встретить и прямые намёки на используемые ИПС, и ссылки на разрабатываемые системы концептуальных парадигм и т.д.
Вопрос практического использования всё более совершенствующихся технологий стратегического прогнозирования и планирования, это, к сожалению, проблема совсем не абстрактная, а непосредственно связанная с выживанием государства и нации. Наша страна вступает в такой опасный период будущего, когда дилемма «или-или» обязательно встанет в свой полный угрожающий рост.
Я приведу в этой связи несколько характерных примеров из книги «Состояние и долгосрочные военно-политические перспективы развития России в XXI веке».
В последние годы Россия в среднем производит 2—2,5 % мировой продукции, а вот на долю высокотехнологичной и наукоёмкой продукции приходится, по оценке самого президента В. Путина, всего лишь 0,2 %.
В Российской Федерации в настоящее время — самая низкая производительность труда в Европе. И требования одного из «майских» президентских указов ежегодного увеличения такой производительности на 5 % просто игнорируются. Более того, реальная производительность труда в РФ за последние 3 года даже снижалась. За человеко-час в России производится продукции на 25,9 долл., что более чем вдвое меньше среднего показателя стран ЕС — 55,9 долл. Для сравнения: в Турции этот показатель составляет 36,4 долл., Германии — 59,5 долл., США — 62,9 долл.
К 2025 году общие военные расходы НАТО, скорее всего, превысят 1500 млрд долл., а российские в лучшем случае останутся на уровне 60—70 млрд долл. В 20 раз меньше.
Даже такие экстраполяционные оценки требуют особого внимания, особой настороженности по отношению к вызовам, рискам и угрозам, которые идут из сверхсложного будущего. Не случайно, А. Подберёзкин прогнозирует при усилении таких разрывов резкий рост вероятности глобальной тотальной войны в промежутке между 2025 и 2035 годами.
К сожалению, у российского правящего класса сложился такой тип инерционного мышления, который просто не позволяет работать со всё более усложняющимися технологиями стратегического прогнозирования и планирования.
Среди рассматриваемого широкого набора сценариев сложного будущего в книге особое внимание уделяется мобилизационному сценарию.
Дело в том, что к 2018 году все экстенсивные ресурсы в стране были фактически исчерпаны и выбор сейчас сводится либо к развитию за счёт национального человеческого капитала, либо к продолжению стагнации 2014—2017 годов. Следовательно, темпы и качество развития России практически до 2025 года (и тем более после этой даты) должны обеспечиваться за счёт количественного и качественного роста национального человеческого капитала. Но вне мобилизационного сценария сделать это будет невозможно.
Без осуществления мобилизационного проекта к 2025 году не только военно-политическая обстановка, но и положение России относительно других стран ухудшится. В этом случае и после 2025 года с вероятностью до 90 % власть не решится на реализацию мобилизационного сценария развития, а «инновационный сценарий в очередной раз окажется провальным». А. Подберёзкин особо подчёркивает: «…только мобилизационный сценарий до 2025 года способен по сути сохранить Россию в качестве суверенного субъекта международных отношений в будущем, <…> особенно с учётом того, что наблюдается устойчивая тенденция ухудшения прогноза после 2025 года».
