С детства люблю красный. Сначала просто как цвет. Он радовал глаз в одежде, в деталях интерьера. Красные розы были любимыми цветами… После того, как красный советский флаг поругали, стала любить красный с чувством какого-то щемящего бессилья, что не смогла сохранить страну и её гордый символ — красный флаг, любить, словно любимое платье своей оболганной матери.
И потому, когда вышла из дома и увидела лежащим на снегу, уже и чуть припорошенный снегом, красный стяг, кинулась поднять. Оказалось — это флаг Москвы с Георгием Победоносцем. Он висел как праздничное оформление дуумвиратом с власовским триколором на нашем доме, и то ли укрепили плохо, то ли порыв ветра, то ли конкуренция, хочется одному гордо потрепыхаться — лежит. Мой порыв ослаб. Не большая я поклонница местных флагов. Флаг района, флаг подъезда, флаг квартиры… Едва ли такое локальное патриотчинечье способствует единению граждан страны. Хотя нынешний, не признаваемый мною, власовский, единению совсем не способствует.
По дороге на митинг, организованный компартией, размышляла: странное дело — переименовали праздник, перекорёжили символику, в качестве символа Дня защитника отечества вывешивают флаг, под которым враги отечества — власовские предатели, вставшие на сторону врага — во время Великой Отечественной войны беспощадно били защитников отечества — советских воинов. Каково видеть ветеранам такие флаги?
Словно можно изменить прошлое, истоки. Ведь праздник 23 февраля родился в 1918 году, когда было опубликовано воззвание Совета Народных Комиссаров «Социалистическое отечество в опасности», а также «Воззвание Военного главнокомандующего», которое заканчивалось словами: «Все к оружию. Все на защиту революции. » Именно тогда началось формирование первых отрядов Рабоче-Крестьянской Красной Армии (РККА), создаваемых «для защиты населения, территориальной целостности и гражданских свобод на территории советского государства».
Традиционно всё лихое двадцатилетие с момента разрушения СССР в этот день компартия, чествуя Красную, как она поначалу называлась, Советскую армию и Военно-морской флот, проводила митинги, носившие протестный характер. В этом году акция совпала с митингами, устроенными различными общественными движениями, которые перед выборами расплодились, чтобы после них сойти, как это уже не раз бывало: мобильные предвыборные отряды. Если не все, то большинство.
У памятника Карлу Марксу на Театральной площади — море красных стягов, собрались тысячи людей. Здесь их намного меньше, чем на митинге в Лужниках: административный ресурс есть административный ресурс. Конечно, душевный порыв, который привёл туда иных, — хорошо, но душевный порыв в сочетании с административным ресурсом — очень хорошо.
На коммунистическом мероприятии люди, убеждения которых прошли в буквальном смысле огонь и воду: их расстреливали на баррикадах Дома Советов, избивали дубинками на демонстрациях, они испытали, что такое запрет на профессию, когда работодатель, узнав о политических предпочтениях трудяги, вышвыривает его под любыми предлогами. Патриоты сносят насмешки и издевательства, моральные страдания, когда их святыни попирают, искажают. Самые страшные жернова, перетирающие человека буквально в пыль и превращающие его в прах — это жернова смены идеологий. Они перетирают не тело, а душу. И только душевная крепость, равная алмазу, позволяет остаться собой, а не лечь прахом и пылью на дорогу истории перед поступью мировой олигархии. Но ещё Гёте сказал: «Лишь тот достоин жизни и свободы, кто каждый день идет за них на бой».
Здесь — совершенно убёждённые советские люди: как пожилые, так и молодые. Они — сторонники социальной справедливости, равных возможностей, мощной промышленности, о чём так много говорят ныне все соискатели народного внимания и краткой любви — на один день 4 марта. О мощной промышленности лицемерно взывают чиновники и олигархи, кто выкачивает деньги из России (а деньги называют кровью экономики). Это всё равно, что выкачать кровь из человека и ратовать за его крепость и силы, призывать его стать розовощёким и пышущим здоровьем.
А собравшиеся на Театральной площади любят родину не в качестве лакомого куска, который можно самому схарчить или выгодно продать, как её любят вдруг сделавшиеся революционерами рублёвские мажоры.
Одна их радиостанций провела опрос: если завтра война, как вы поступите: пойдёте в военкомат или уедете из страны. 40% слушателей ответило, что пойдут в военкомат, 60% уедут из страны. Если бы опрос был проведен среди участников коммунистического митинга, то 100%, несмотря на возраст и состояние здоровья, пошли бы в военкомат, потому что всегда и во всех ситуациях хотят помочь родине, её процветанию и славе, её защите от врагов внешних и внутренних. Они и их дети никуда не уедут, а будут с родиной в трудный момент, не побегут, как крысы с корабля, как побежит самопровозглашённая «элита».
Пришедшие на митинг, пожалуй, собирались не столько для того, чтобы послушать выступающих. Ведь речи на протестных мероприятиях очень правильные, но в основном похожи: национализация естественных монополий, восстановление социальной справедливости, прогрессивная шкала налогов, жёсткие меры в отношении коррупционеров, возвращение по-настоящему бесплатных образования и медицинского обслуживания…. Выступая, Зюганов заверил, что фракция КПРФ будет добиваться принятия закона, трактующего подтасовку результатов выборов как тягчайшее преступление — попытку захвата власти.
Люди собирались, чтобы оказаться среди своих, в очередной раз почувствовать, что они не одиноки в своих убеждениях и стоицизме.
Немало молодежи, но основная масса — люди зрелые. Две женщины разговаривают: хотела прийти с дочерью, но ту угнали на другой митинг — под роспись. Той недолго до пенсии, поэтому боится, что попросту уволят, после пятидесяти работу найти нелегко. А проголосует-то она за нас. Таких, наверное, немало. А один мой знакомый на призыв пойти на митинг ответил, что на такие мероприятия не ходит, а идёт и голосует. И таких много. Так что количество участников митингов — не очень точный показатель поддержки. Несколько тысяч человек и сто тридцать тысяч человек (обнародованные данные о количестве участников митингов) в процентном отношении к десятимиллионной Москве — мало.
Над трибуной надпись «Зюганов — наш президент». Выступивший Сергей Удальцов повторил растиражированные слова Медведева, что в 1996 году выборы выиграл не Ельцин. Когда я смотрю на негодующих нечестным подсчётом голосов либералов, думаю: их бы энтузиазм и непримиримость к вакханалии с нечестным подсчётом голосов, да в 1996 году! В другой бы стране жили и мы, и они. Но реалии таковы, каковы… И напрасно, думаю, романтик Удальцов призывает Прохорова отдать голоса Зюганову. Это ко всему прочему и не очень полезно, откуда знать: поддержка Прохорова прибавит сторонников или, наоборот, убавит? А если ещё и Чубайс скажет своё слово поддержки? Ельцин, и тот, провал на парламентских выборах прокомментировал, дескать, во всём виноват Чубайс. Даже своим вредят, а уж не своим… А в случае победы Прохоров будет говорить, мол, если бы не мои голоса… Хотя его голосов-то, судя по выборам в Думу, процента два всего. Но ведь в общей куче не докажешь, кто и сколько обеспечил. Лучше уж дистанцироваться, чем сливать такие силы.
И очень хочется верить, что придёт время, когда слова «Марша энтузиастов», прозвучавшего на митинге, будут актуальны:
И звезды наши алые
Сверкают, небывалые
Над всеми странами, над океанами
Осуществленною мечтой.
