Самый необычный портрет Ленина мне довелось увидеть однажды в Вашингтоне. Причем, словечко «однажды» из пропахшего порохом гангстерского фильма Серджо Леоне подходит сюда как нельзя кстати, поскольку дело было в полукриминальном негритянском гетто. Меня предупреждали, что ходить туда не стоит, но я, конечно же, отправился в путь, миновал аккуратные английские домики с палисадниками и вскоре вышел на какую-то широкую улицу, где ко мне сразу же привязались три афроамериканца. Они выглядели словно трое из ларца – одинаково чёрные с лица, но каждый предложил мне что-то своё. Первый – купить у него часы Rolex (точнее, какую-то дешёвую, подозрительно тикающую подделку), второй – полакомиться гашишом, а третий – сходить к девочкам. Когда же я от всего решительно отказался, они посмотрели на меня как на инопланетянина и резонно спросили: «Where are you from?» - «Откуда ты»? «I am russian» - твердо ответствовал я, и они на удивление тут же от меня отстали. Видимо, быть русским в их глазах было ещё похлеще, чем свалиться с Луны.
Однако, оглядевшись, я различил поблизости ещё одного русского: он смотрел на меня с разрисованного граффити дома. Смотрел, как с пионерской звездочки – со знакомым хитроватым ленинским прищуром, устремленным, впрочем, не в мою сторону, а куда-то прямо в светлое будущее. «Ба, Владимир Ильич!» Здесь в этом странном городе, над которым почти каждый день летает на вертолете президент США, а на улицах продают «drugs» и girls», я обрадовался «вождю пролетариата» как родному. Ленин был размашисто изображен во всю стену невзрачной двухэтажной постройки, но выглядел вполне узнаваемым, разве что немного потемнел от времени и специфического «окружения». И даже знаменитая кепка была на его лобастой умной голове. Кому он мог понадобиться здесь, в этом «плохом районе» на задворках американской столицы? Дом показался мне пустым, да я бы и поостерегся ломиться в него – просто обошёл с двух сторон, сфотографировал, ещё раз посмотрел на «родное лицо». И тут до меня дошло: «Так вот ты какой, Вашингтонский обком!» - сказал я самому себе как бы в шутку и в то же время почти всерьёз. Ведь если Ленин тут, в самом сердце «империалистических Штатов» - значит, это сердце не такое уж и бессердечное. И может быть, где-то на просторах этого исполинского «bad area» до сих пор живут наши?
В детстве, как и положено октябрёнку-пионеру, я свято верил в то, что в Америке скоро произойдёт революция. Но время шло, СССР капитулировал и развалился, а американская революция по-прежнему запаздывала, она всё ещё была в пути. Да и кто бы мог её совершить? Объективно говоря, самыми «красными» в истории США были не всевозможные левые движения и социалисты-приспособленцы, а индейцы – они в буквальном смысли были красны с головы до пят и при этом тоже неплохо боролись с белыми, пока не сдулись. Следом за ними на какой-то период «покраснели» американские евреи – это произошло сразу после Второй Мировой войны, когда авторитет Советского Союза выглядел высоким как никогда, а Израиль ещё находился в процессе своего формирования. Мне повезло познакомиться с одной такой еврейской семьей, оставившей свой небольшой след в истории США, и, помнится, её глава, некогда влиятельный чикагский адвокат, не уставал повторять: «Если бы не русские в 1945 году, нас всех просто сожгли бы в крематориях!» Говорят, что примерно также полагал и приятель этого адвоката, американский писатель Далтон Трамбо – тот самый, который написал сценарии к «Римским каникулам» и к «Спартаку» (абсолютно коммунистическим по своему духу голливудским фильмам, кстати говоря).
В общем, когда-то и в США водились «наши люди» – «богатыри, не вы», да все вышли. «В Америке никогда не произойдет революции», - убежденно заявил мне один из моих американских приятелей, сын чикагского адвоката-коммуниста. «Почему?» «Потому что революцию делает не пролетариат. Всё это ваш Ленин выдумал, а, вернее, взял у Маркса с Энгельсом. Революцию делает интеллигенция – это же и так ясно. И сам Ленин, классический интеллектуал, воспитанный на русской литературе – тому ярчайшее подтверждение. А сейчас никакие настоящие революции невозможны. Да, цветные перевороты, направленные на механическую смену власти - пожалуйста, а вот революции, радикально меняющие мир, как Французская или Русская – нет. Революции больше не случаются, потому что нет их движущей силы, интеллигенции. Или, скажем так, интеллигенция в современном мире не особо влиятельна».
Тогда я не придал этим словам особого значения. А сейчас я думаю: да, прав был мой приятель. Войны и госперевороты – все, что погружает человечество в хаос и варварство – не требуют возвышенного ума, для них достаточно инженерно-технической мысли, первобытного коварства и умения плести политические интриги. А вот революции – те, что совершают прорыв в другую формацию, в другие миры и эпохи – обыкновенно являются результатом напряженного культурного развития. Так Ренессанс завершился бунтом Лютера и крестьянским народным социализмом в Германии (о котором Энгельс писал чуть ли не как о первом пролетарском восстании), а Просвещение – Французской революцией и наполеоновскими войнами. В свою очередь, три века отечественной культуры, выстроенной по лекалам европейской ренессансной модели (где русское Треченто – это XVIII столетие, русское Кватроченто – XIX-е, а русское Чинквеченто – это ХХ-й век), привели в 1917 году к самой необычной и самой масштабной революции за всю человеческую историю. Однако конец ХХ-го и начало XXI-го веков оказались совершенно иными: вместе с американским доминированием в мир пришло глобальное «опрощение» и «обыдление», навязываемое, прежде всего, через реформированную по болонским и прочим западным стандартам систему образования, через культ потребления, местечковый шоу-бизнес и пресловутое «современное искусство». Исчезновение СССР обернулось даже не столько геополитической, сколько культурной катастрофой, отбросившей цивилизацию обратно в темные века. Причем, Россия, как мы знаем, не стала исключением: какое-то время она даже шла в авангарде этого процесса, с удовольствием позволяя Западу ставить на себе эксперименты – как в случае со всепроникающей во все поры повседневной жизни цифровизацией. В такой системе координат Ленины просто не рождаются, как не рождаются больше великие художники и писатели. Да что там писатели – скоро и читатели перестанут у нас рождаться.
Какое место уготовано интеллигенции в такой, с позволения сказать, общественной модели, мы можем видеть на примере тех же Соединенных Штатов. Рукопожатные и беловоротничковые интеллектуалы распределены здесь по университетам и научным центрам, которые, как и предсказывал некогда Герман Гессе, сделались практически неприступными замками-монастырями для изнеженных «игроков в бисер». Они - тоже своего рода гетто, только устроенные наоборот: внутри тишь и благодать, а за порогом – сплошные варвары и чудовища. Мне вспоминается, как я присутствовал на конференции в одном из таких интеллектуальных гетто – Санкт-Петербургском университете во Флориде. Мероприятие было однодневным и закончилось с наступлением темноты, которая тут, на берегу Мексиканского залива, обрушивается на землю особенно рано и кажется непроницаемой. Перед тем, как мы начали расходиться с территории кампуса, ведущая конференции мягко предупредила нас: «Будьте осторожны, позаботьтесь о себе. Take care! У нас в городе очень много лиманов, и там живут аллигаторы. Если вы с ними столкнетесь, постарайтесь бежать петляя, по синусоиде. Тогда crocodile запутается в собственном хвосте и отстанет от вас». «И часто у вас аллигаторы нападают на людей?» - испуганно охнула одна из участниц. «Не так уж часто: не больше 3-4 смертельных случаев в год», - поспешила успокоить ее наша гостеприимная хозяйка. «А если я не захочу бегать по синусоиде, а просто найду палку и дам вашему крокодайлу по башке?» - предложил я. «Что вы, так делать нельзя: это редчайшие рептилии, острорылые, и они находятся под охраной! – возмутилась американка. – В конце концов, они такие же полноправные жители Петербурга, как и все мы».
Ну что ж, я тоже был жителем Петербурга, но другого: северного, подлинного. Где по улицам если и ходила большая крокодила, так разве что в песне. А в тот раз, на улочках американского St. Petersburga ни одна острорылая тварь нам навстречу так и не высунулась. Хотя мы честно провожали друг друга всей толпой, специально громко шумели и даже на всякий отломали от тропических зарослей большую и увесистую ветку. В итоге, все убедились, что «падший мир» за пределами университетского рая не так уж и страшен. Это, кстати, все, что для начала нужно сделать современной интеллигенции – ей надо просто выйти из «гетто», куда её загнали современные хозяева мира. Интеллектуалам следует перейти в наступление, и тогда, глядишь «острорылые» попрячутся обратно по своим норам. А слова «Ленин» и «революция» выйдут из-под негласного запрета.
