До Дарвина не было общепринятой теории происхождения видов. Были все основания считать такую теорию бессмысленной, ибо господствовало представление о сотворении видов Богом, популярно-догматически изложенное в Книге Бытия. Наука, уважая и не оспаривая догматические библейские представления, наблюдала творческие акты Создателя в летописи геологических отложений непосредственно. Они повторялись неоднократно в истории Земли, имели массовый и мгновенный характер и всякий раз обозначали собой появление новой биоты (фауны и флоры), характерной для новой геологической формации. Никакого процесса здесь не было и не могло быть. Во-первых, жизнь обеспечивается наличием биотического круговорота, который возможен лишь в биоценозе, включающем сразу множество организованных в экосистему видов. Во-вторых, вид может существовать, только имея совершенную организацию, которая может быть создана сразу, но не постепенно, не путём медленного процесса совершенствования, т.к. предки вида были бы нежизнеспособны. Наблюдалось мгновенное сотворение, но не процесс, а т.к. теория сотворения невозможна в принципе, поэтому она и не требовалась. Была концепция сотворения, но не было надобности в теории, описывающей процесс происхождения видов, которого не было ни фактически, ни даже теоретически. Теория происхождения видов Дарвина появилась не как органическая потребность науки, а была навязана ей извне как политическая доктрина неравенства и колониализма.
Теория Дарвина – попытка представить спонтанное возникновение видов в процессе естественного отбора. Для краткости её называют селекционизмом, или теорией селектогенеза, творческой роли отбора. Воображаемое превращение видов называется трансмутацией.
Со времён Сократа принято, что основания наших представлений должны проверяться наиболее тщательно. Что касается теории Дарвина, к её постулатам не проявлено достаточно придирчивого отношения или же таковое сознательно замалчивается. Они до сих пор кажутся самоочевидными простому обывателю. От этого значение критики дарвинизма сильно проигрывает. Каждый из постулатов, конечно, где-то критиковался; и хотя А. Виганд (1874–77) и Н.Я. Данилевский (1885–88) не оставили без внимания ни одного, так что, видимо, трудно избежать повторений, я представлю здесь свою критику, снабдив её собственными соображениями, основанными на современных данных.
Дарвина не следует относить к естествоиспытателям. Если бы он шёл к постулатам своей теории путём испытания естества, то пришёл бы к положениям, противоположным тем, что были приняты им за несомненные истины. Изложение постулатов его теории с сохранением их нумерации я заимствую у Л.С. Берга (Номогенез. Борьба за существование и естественный отбор). Постулаты выделены подчёркиванием, их текст заключён в кавычки; и я рекомендую читателю, если он найдёт нужным, сначала прочитать их, чтобы рассмотреть основания теории в совокупности и тем самым обновить её в памяти, а уже потом читать мою критику.
Постулат I. «Все организмы стремятся размножиться в таком количестве, что вся поверхность Земли не могла бы вместить потомства одной пары».
Этот постулат априорный, не подтверждённый опытом, потому что у каждого вида есть внутренние факторы контроля численности (КЧ), лимитирующие численность вида провиденциально, задолго до того, как вследствие его размножения могло бы произойти стравливание среды обитания вида. Плотность популяции сама по себе способна вызвать действие внутренних ограничивающих факторов, даже если все другие агенты КЧ благоприятствуют размножению вида. Мальтус был понят Дарвином совершенно превратно. Своей моделью прогрессий Т. Мальтус показал, что даже при допущении самых благоприятных условий (возрастание средств существования в арифметической прогрессии, т.е. пропорционально времени) в природе нет и не может быть экспоненциального размножения организмов, т.е. опроверг фактическое существование геометрической прогрессии размножения, а тем самым открыл постоянство КЧ вида. Важнее всего для нас то, что в качестве внутреннего фактора КЧ у человека Мальтус указал пороки (социальные патологии). Примеры внутренних факторов КЧ: у растений – В-хромосомы, обеспечивающие при высокой плотности популяции её самоизреживание (термин Т.Д. Лысенко); у плодовой мушки Drosophila – т.н. гены-мутаторы, деструктивная мутационная активность которых увеличивается с ростом плотности популяции, ограничивая размножение; и множество других.
Постулат II. «Результатом этого [п. I] является борьба за существование: сильнейший в конце концов берёт верх, слабейший терпит поражение».
Аллоцентрические признаки вида, понижающие его приспособленность в пользу других видов экосистемы, а следовательно, и в пользу данного вида в целом, – свидетельство того, что приспособленность вида (в понимании Дарвина, «сила») ниже, чем это требуется для максимизации выживания. Верх берёт не сильнейший, наиболее приспособленный, а вообще не берёт никто, или, лучше сказать, все, т.к. борьба эта мнимая. Есть не борьба, а просто сосуществование, симбиоз, которому подчинено и из потребностей которого вытекает строение всех видов, включающее аллоцентрические признаки и свойства. Если экологические отношения видов в трофической цепи (типа хищник - жертва и паразит - хозяин) называть борьбой за существование, то только не в смысле их борьбы друг с другом, а в смысле их совместной борьбы со II началом термодинамики. Такие отношения – основа трофической цепи, необходимой для биокруговорота как первейшего условия существования всех видов. Считать данные отношения борьбой – всё равно, что считать, будто шестерёнки в часах борются друг с другом, а не взаимодействуют, обеспечивая ход часов. Никому не придёт в голову, что в механизмах между их частями происходит борьба на уничтожение.
Постулат III. «Все организмы хотя бы в слабой степени изменчивы благодаря ли переменам в окружающих условиях или по другим причинам».
Этот постулат является исключительным вследствие его несомненной правильности, отсутствующей у других постулатов. Далее опять идут заблуждения.
Постулат IV. «В течение длинного ряда веков могут случайно возникать уклонения наследуемые. Случайно же может оказаться, что эти наследственные изменения будут чем-либо выгодными для их обладателя. Было бы странно, если бы никогда не возникало полезных для организмов уклонений: ведь у домашних животных и растений возникло много уклонений, которые человек использовал для своей пользы и удовольствия».
Не надо многих веков, чтобы возникли потенциально наследуемые измененения: все мутации таковы. У плодовой мушки Drosophila cпонтанные мутации возникают в 3–4% гамет. Бóльшая часть их (68%) – доминантные летали, которые не наследуются сразу же, вызывая немедленную гибель, остальные, рецессивные летали (29%) и видимые мутации (3%), менее деструктивны, поэтому наследуются ограниченное число поколений, т.е. в конце концов тоже элиминируются. Полезных для индивида мутаций, фактически наследуемых неограниченное время, не бывает. Уклонения культурных видов животных и растений, полезные для человека, существовали всегда, от их сотворения. Только немногие из них, как коротконогая анконская овца, редукция инстинкта насиживания у кур и уток для яйценоскости, махровость цветков и т.п. отклонения от нормы, оказавшиеся полезными для человека, возникли вследствие мутаций, но они вредны для вида и могут поддерживаться только искусственно.
Постулат V. «Если эти случайности [п. IV] могут наблюдаться, то те изменения, которые благоприятны (как бы незначительны они ни были), сохранятся, а неблагоприятные – будут уничтожены. Громадное число особей погибнет в борьбе за существование, шансы же выжить будут лишь у тех немногих счастливцев, у кого обнаружится уклонение в полезную для организма сторону. В силу наследственности пережившие особи будут передавать потомкам свою более совершенную организацию».
Условие постулата V, сформулированное в п. IV, не выполняется, поэтому этот постулат V неверен. Все мутации деструктивны и потому не фиксируются (не увековечиваются) у вида; следовательно, трансмутация путём селектогенеза невозможна.
Постулат VI. «Это сохранение в борьбе за жизнь тех разновидностей, которые обладают каким-либо преимуществом в строении, физиологических свойствах или инстинкте, назовём естественным отбором, или, по Спенсеру, переживанием наиболее приспособленного».
Постулат неверен, ибо опыт показывает, что движущего отбора, необходимого для трансмутации, нет и его неправильно называть естественным: естественный отбор сохраняет норму и является стабилизирующим, а не ведёт к трансмутации путём вытеснения менее приспособленных более приспособленными. Существование аллоцентрических, неприспособительных признаков показывает,что выживание наиболее приспособленных ограничено рамками аллоцентризма и возможно лишь внутри них. Уничтожить аллоцентрические признаки отбор не может. Без этой оговорки утверждение Г. Спенсера является неверным. Мало того, что аллоцентрические признаки не могли быть выработаны отбором: отбор должен был уничтожить их. Поэтому их существование опровергает возможность селектогенеза.
Ещё примеры аллоцентрических признаков: у животных – территориальность, или ксенофобия по отношению к особям своего вида, ограничивающая плотность популяции вида задолго до достижения ею пределов, угрожающих стравливанием среды; стресс, прекращающий размножение в условиях высокой плотности популяции; у растений – двудомность (раздельнополость), ставящая размножение в зависимость от возможности переноса пыльцы; у всех животных и растительных видов – более низкая плодовитость, чем её наиболее продуктивное значение в смысле числа выживших потомков; отсутствие приспособительных модификаций плодовитости, так что её вариации служат не повышению, а регуляции численности вида; и т.д. и т.п.
Аллоцентрические признаки были известны отцам селекционизма Дарвину и А. Уоллесу, но, зашоренные своей теорией, они не поняли их значения и не видели в них начал, сдерживающих экспансию вида, опустошительную для среды. Дарвин считал аллоцентрические признаки несовершенствами в приспособлении вида, т.к., вследствие непонимания им сущности жизни, он не видел в них настоящего, общеполезного для экосистемы смысла. Их существование противоречило его теории. Ведь «повсеместный, неустанный и всемогущий отбор» должен элиминировать их, а они устойчиво сохраняются. Если, как предполагал Дарвин, они коррелятивные спутники других, приспособительных признаков, польза которых перевешивает вред аллоцентрических, то как такая невыгодная корреляция могла быть выработана отбором? И почему отбор при его всемогуществе не уничтожит её как неприспособительную?
Постулат (VII) неполноты геологической летописи, не упомянутый Бергом, но принимаемый в теории Дарвина для объяснения отсутствия переходных форм между видами или между ископаемыми фаунами, давно устарел. После более полного исследования геологии других материков, кроме Европы, выяснилось, что фауны геологических формаций, выделенных в Европе, имеют всесветное распространение, последовательность их отложений везде одна и та же, и они дискретны, т.к. промежуточных по составу фаун не найдено. Надежды Дарвина найти переходные между видами формы или промежуточные между формациями фауны на других континентах не оправдались. Каждый вид существует лишь в составе определённого сообщества видов и вне его не встречается вообще. Поэтому виды создаются не отдельно друг от друга, а группами, целостными биотами, или сообществами определённых экосистем, участвуя в которых, каждый вид включается в глобальный биологический круговорот вещества и энергии и тем самым вносит свой вклад в обеспечение условий органической жизни на всей планете. Палеонтология подтверждает экологические представления.
Вопреки утверждению эволюционистов, история жизни на Земле в целом противоречит эволюционизму. Эволюционизм соблазняется её общим характером, а именно, тем, что чем древнее рассматриваемая эпоха, тем менее похожа её биота по строению составляющих ее видов на современную, и наоборот, чем эпоха ближе к современности, тем более схожи с современными её виды. Из этого совсем голословно выводятся представления о трансмутации и о постепенном превращении ископаемых биот, направленном в сторону современной нам биоты.
Однако детальное рассмотрение истории Земли по данным палеонтологии неизменно демонстрирует нам 1) дискретность и постоянство видов и 2) смену биот не как их постепенное превращение, но как исчезновение биоты одного видового состава и создание взамен её новой биоты, иного видового состава. Поэтому между биотами, из которых одна сменяет другую, наблюдается качественная разница, т.е. дискретность. Почему более правильно говорить о создании,или сотворении, новой биоты, а не о её возникновении? Появление новой биоты – не постепенный спонтанный процесс, а творческий акт со всеми его признаками: 1) новизна, 2) мгновенность и 3) целесообразность.
Апологеты считают эволюционизм концепцией естественного развития мира, а креационизм – допущением чуда. Дело же обстоит наоборот: представления эволюционизма опровергаются, а креационизм подтверждается фактами и логикой. Факты и логика замалчиваются эволюционистами, и это привело к гибели науки, которая произошла вследствие насаждения эволюционизма. Без метафизики (сверхъестественного) наука вырождается в противоестественные фантазии.
Все постулаты селекционизма, кроме п. III, констатирующего наличие изменчивости организмов, не выполняются, приняты Дарвином априорно и являются заблуждениями. Тем не менее, его доктрина выдаётся за выдающееся достижение науки, тогда как она является революцией, перевернувшей науку с ног на голову и извратившей научный метод в пользу априоризма – отрыва теории от фактов. Представления в науке получили приоритет перед фактами, которые стали фальсифицироваться в угоду теории. Бесконтрольное теоретизирование получило широчайшее распространение и фактически уничтожило науку даже в идеальном представлении. Распространились обманы, появились т.н. лженауки и такие же лжеборцы против них. Вера в качество науки сильно поколебалась. Извращение науки и искусственное насаждение дарвинизма, как это ни парадоксально, произошло вследствие заинтересованности в том грешного человека, поражённого социальными патологиями – главными агентами КЧ при устранении других её факторов в ходе НТП. Дарвин был требованием времени капитализма и колониализма.
Ни Дарвин, ни Уоллес не обладали достаточными по меркам своего времени биологическими знаниями, уступая в этом даже геологу Ч. Лайелу. Они были только коллекционерами, неплохими писателями и прославились географическими описаниями и зоогеографическими (Уоллес) открытиями. Они не усвоили понятий о виде, выработанных К. Линнеем, и с лёгкостью их перечеркнули, что привело к грубым ошибкам. Они не знали ни химии, ни физики, иначе были бы в курсе развития представлений о биокруговороте и началах термодинамики, от которых были удивительно далеки, несмотря на то, что критики (Ф. Дженкин, лорд Кельвин, С. Хоутон, а позднее А. Виганд) пытались привлечь их внимание к данным других наук. Незаинтересованность Дарвина в истине видна из того, что он боялся критики: критику Дженкина он назвал «кошмаром Дженкина», а лорда Кельвина – «омерзительным видением». Вместе с дарвинизмом в науку вторглось дремучее невежество, культивируемое по сей день.
Вся дефектность евгенической формальной генетики обусловлена дарвинизмом, во спасение которого она была создана ценой извращения основ наследственности и сведения их к генам. Поэтому борьба за её утверждение в советской науке (антилысенковщина) была борьбой за дарвинизм и социал-дарвинизм. Возглавляли её формальные («классические») генетики (евгеник Н.К. Кольцов, уехавший в США Ф.Г. Добжанский, репрессированный Н.И. Вавилов, Н.В. Тимофеев-Ресовский, В.П. Эфроимсон и др.). Их последователи продолжали борьбу против Лысенко методами его очернения и заняли руководящее положение в науке только после смерти Сталина, понимавшего несовместимость социал-дарвинизма и социализма.
Лысенко, хотя и позиционировал себя дарвинистом (вследствие материализма, эклектически пришитого к идеологии социализма его теоретиками), фактически отошёл от селекционизма, лежащего в основе раннего, оригинального дарвинизма, и ушёл в редуцированный (лишённый метафизической основы) ламаркизм. Такой ламаркизм был принят Дарвином в конце жизни, чтобы спасти эволюционизм от полного разгрома, когда критики убедили его в несостоятельности селектогенеза. Принципиальный отход Лысенко от индивидуалистического по природе дарвинизма демонстрируется его аграрно-хозяйственной деятельностью. Несмотря на ряд грубых теоретических ошибок, обусловленных эволюционизмом, Лысенко, в отличие от формальных генетиков, меньше пострадал от дарвинского априоризма, т.к. был выдающийся практик. Он опирался на целостное, в перспективе социалистическое ведение хозяйства, основанное на биокруговороте и гармонически включающее земледелие, животноводство и почвоведение. Антилысенковцы же уповали исключительно на селекцию, на переделку наследственности отдельных видов мутагенезом и трансгенацией (генной "инженерией") без внимания к экологическому взаимодействию видов и к плодородию почвы, которое они предполагали поддерживать внесением химических удобрений. Они развивали агрегатное, капиталистическое сельское хозяйство, нацеленное на частную прибыль даже ценой общей деградации почв и природной среды в целом. Идеалы борющихся сторон были разные: агробиологический, социальный – у Лысенко и генетико-селекционистский, антисоциальный – у антилысенковцев.
Как показывает пример Дарвина, учёный-доктринёр может писать свою фантастическую бессмыслицу лучшим, красивейшим, доступным и убедительным по своей простоте стилем, но это не делает её истиной. Истина отнюдь не проста, очень трудна для понимания, и только тот, кто её добросовестно постигает, способен оценить её неброскую гармонию и красоту. «Создать мир легче, чем понять его» (А. Франс), и Дарвин пошёл по линии наименьшего сопротивления: он создал воображаемый мир.
Дарвинизм появился не случайно и не чисто по воле его творцов, а является закономерным общественным явлением. Как все социальные патологии, эта доктрина есть проявление аллоцентризма человека как вида: она усиливает конкуренцию для ограничения его численности в условиях перенаселения. Неискоренимость дарвинизма, которую констатировал уже Данилевский (1885), объясняется его необходимостью в экосистеме. Поэтому удивляться распространению социал-дарвинизма и тому, что критика дарвинизма остаётся неуслышанной, в действительности нет причин.
«Что носится в воздухе и чего требует время, то может возникнуть одновременно в ста головах без всякого заимствования» (И.В. Гёте). В противоположность этому, Дарвин писал: «Иногда высказывалось мнение, что успех "Происхождения видов" доказал, что “идея носилась в воздухе” или “что умы были к ней подготовлены”. Я не думаю, чтобы это было вполне верно, ибо не раз выпытывал мнение немалого числа натуралистов и не встретил ни одного, который казался бы сомневающимся в постоянстве видов». Трансмутация не признавалась учёными.
Книга Дарвина имела успех вовсе не в научных кругах, а у публики, невежественной в естествознании. Учёные признавали естественный отбор стабилизирующим, но не движущим началом, поэтому не принимали концепцию Дарвина. Отбор как стабилизатор вида был неприемлем как фактор трансмутации в любой эволюционной теории. Позднейшие учёные, воспитанные в духе извращённого теорией Дарвина научного метода, приняли его теорию некритически, принудительно, в результате организованного социального давления.
Не правильнее ли считать, что «идеей, носившейся в воздухе», был социал-дарвинизм, родившийся ранее дарвинизма? И не был ли принят дарвинизм британской общественностью именно потому, что он послужил идейным обоснованием расовой политики колониализма? Совершенно естественно, что разложение нравов предшествовало появлению оправдывающей его доктрины. Этим объясняются 1) многочисленные социал-дарвинистские по духу высказывания пишущей публики Великобритании ещё до появления трудов Дарвина и 2) упорное распространение селекционизма, вопреки полному разгрому его научной критикой. В XX в. после нового опровержения селекционизма развивающейся генетикой (У. Бэтсон, В. Иоганнсен) последняя сильно за это пострадала: для обезвреживания она подверглась формалистическому извращению в духе селекционизма, и он был реанимирован в форме СТЭ (синтетической теории эволюции), против критики которой были приняты жёсткие меры, действующие в науке и образовании. Современный дарвинизм – это гальванизированный труп.
Средством защиты СТЭ в советской и постсоветской извращённой биологии явилась антилысенковщина - борьба с агробиологической школой Т.Д. Лысенко путём инсинуаций, клеветы и интриг. Антилысенковщина была также средством порочить Сталина, и её пропаганда образовала мощнейшую «пятую колонну», помогшую капиталистическому Западу в развале СССР насаждением антисоциалистической, социал-дарвинистской СТЭ.
