Отец Лев Лебедев. Лёва, Лёвушка, друг мой сердечный. Столько лет мы не вместе, а как мне тебя не хватает! Твоих добрых синих смеющихся глаз, твоей артистичности, твоих божественных прозрений. Я был тогда лесником, и мои леса выходили к стенам Нового Иерусалима, что под Москвой. Там же в монастыре работал скромным научным сотрудником Лев Лебедев, едва закончивший Московский университет. Там мы и познакомились. Там две молодые ищущие души и сошлись. Я приезжал к нему в его маленькую коморку в этом огромном разрушенном монастыре. Ночью мы брали керосиновую лампу и отправлялись в центральный Воскресенский собор с проломленным куполом. Шли почти на ощупь, под нашими ногами хрустели разбитые взрывами изразцы, а в открывшийся провал купола смотрело на нас огромное звёздное, многоцветно дышащее небо — словно Господь глядел на нас своим чёрным, серебряно-золотым перламутровым оком. Там, среди этих великих развалин, под сенью великого патриарха Никона отец Лев Лебедев впервые понял величие и красоту православия. Крестился, стал пастырем, и весь его долгий путь со сменой приходов, с диссидентствующими статьями в самиздатском журнале "Вече", с последующим переходом в зарубежную церковь — весь этот путь был откровением, поиском ответа на огромный мировоззренческий вопрос: что такое Россия, почему она так травмирует человечество, что такого увидел в ней Бог, что кидает её в непрерывные испытания и беды, а потом выхватывает из огня и вновь ставит на великий имперский путь.
Отец Лев служил в маленьких приходских церквях, а я ездил по горячим точкам. Мы изредка встречались, и наши встречи были постоянными рассуждениями, спорами, открытиями. Он сетовал и корил меня за мою слишком большую приверженность государству, Риму, как говорил он, вместо того, чтобы служить чертогу Господнему — Иерусалиму. И так постепенно на этих встречах, в этих спорах моя ещё не верующая, но ищущая Бога душа откликалась на его возвышенную веру, и я решил креститься.
В то время он служил в смоленском селе Тёсово — в храме, который уцелел во время бомбардировок и артиллерийских обстрелов. И когда впервые я шёл к нему, мы пробирались через разгромленную Вязьму. Он ввёл меня в один из вяземских соборов, обугленных и разрушенных внутри, но на высоте, под сводом церкви висело деревянное распятие, не повреждённое ни пулей, ни осколком, и Иисус смотрел на нас, словно с небес, побуждая и поощряя меня.
Тогда отец Лев вместе со своей матушкой Андроникой и двумя сыновьям, ещё очень маленькими, жил в крохотном домишке на территории церковного кладбища. Я помню эту тесную сторожку, горящую печь, мы с отцом Львом печём просфоры, и он учит меня мять в руках эти тёплые телесные, нежные комки теста, ставить на них отпечаток и класть на раскалённый противень. И по сей день я помню удивительный запах горячей пшеницы.
Он крестил меня в пустом храме, не занеся моё имя в церковную книгу, ибо тогда, в 1972 году, крещение было актом недозволенным и всячески каралось надзорными органами.
В храме было холодно. Это была осень, день иконы Казанской Божией матери. Отец Лев налил в таз тёплой воды, поставил меня обнажённого в этот таз, поливал сверху, кропил святой водой, мы вместе с ним читали Символ веры, и он крестил меня.
А к вечеру мы пошли в соседнее село навещать его больного друга — бедного-пребедного батюшку. Туда отправились он, я и три женщины. Мы шли в черноте по сельским раскисшим осенним дорогам, женщины несли высоко над головой керосиновый фонарь, и мы пели. А наши пения разносились по ночным смоленским полям и перелескам. И теперь каждый раз на Казанскую Божью матерь я вспоминаю это наше хождение, наше движение в ночи, и тогда казалось, что с фонарём перед нами движется сам Иисус.
Отец Лев написал удивительную книгу "Крещение Руси", где утверждал, что восточные славяне были беременны христианством. Всем своим нравом, кротостью, своим душевным складом они как бы вызывали, выкликали себе крещение, и оно пришло к ним от князя Владимира.
У него были удивительные прозрения о России, которая, по его словам, повторяет жизнь Христа: сначала в славе и блеске цветёт, возвеличивается, прославляема всеми народами, как Иисус когда-то на белом осляти въезжал по красным коврам в град Иерусалим, и люди кидали ему цветы. А потом те же люди били его бичами, плевали в него, побивали камнями, и он под их свист нёс на плечах свою страшную ношу, тяжёлое распятие. Так и Россия после цветения и триумфа бывала побиваема, угнетаема, осмеяна, несла свою страшную крестную ношу. Она, как и Христос, выходила на крест и умирала на кресте, уносила в никуда всё своё великое прошлое, исчезала бесследно, и вместе с ней исчезал русский народ. Но случалось чудо. И Россия воскресала, как воскресал Христос. Она сходила с распятия, она попирала ад, она входила русской кавалерией в Париж, въезжала танками Т-34 в Берлин и вновь возрождалась великой и прекрасной, бессмертной.
Он открыл мне величие патриарха Никона, объяснил, почему Никон, желая построить под Москвой Новый Иерусалим, отправил своих разведчиков: своих художников, архитекторов, — в Палестину, и те сняли полный чертёж Храма Гроба Господня, а также перенесли сюда топонимику палестинских земель. И теперь в Новом Иерусалиме, возрождённом после разгрома, величественном, прекрасном, лучезарном, у его стен всё так же течёт речка Истра, наречённая Никоном Иорданом. Так же высится Фавор, на котором зеленеет лес, тогда принадлежавший моему лесничеству. В монастыре есть и Храм Гроба Господня, и Крестный путь, и Голгофа. В окрестностях есть и Гефсиманский сад, и Генисаретское озеро, и Галилейское море. Он объяснил мне, что Никон ждал, как именно сюда во время Второго пришествия спустится Иисус, и здесь, под Москвой, в Новом Иерусалиме, произойдёт великое чудо — чудо преображения павшего грешного мира в мир безгрешный, божественный и бессмертный.
Когда я бродил по лесам, в одной из глухих берёзовых рощ наткнулся на железный остов старого "Мерседеса", который был брошен каким-то немецким генералом или офицером во время их бегства из-под Москвы. Сквозь этот остов прорастала высокая, до неба, берёза, которая тогда казалась мне русским древом познания добра и зла. И она говорила мне о свершившемся под Москвой чуде, о котором пророчествовал Никон. Здесь в 1941 году, по преданиям местных крестьян, сошёл на землю Христос и возглавил русскую армию, в ту пору потерявшую надежду и веру, почти готовую уступить врагу Москву. Христос возглавил эту армию и погнал супостата из-под Москвы, Сталинграда, Курска до самого Берлина. И вместе с советскими пехотинцами, водрузившими знамя над куполом рейхстага, невидимым был и Христос, он держал это победное древко.
Отец Лев, я знаю, что ты где-то рядом, я чувствую твоё тепло, слышу твой голос, твой смех, твои проникновенные молитвы, я говорю с тобой и иногда плачу слезами любви и радости. Теперь ты там, где тебе видно всё человеческое прошлое и всё человеческое будущее. И оттуда, где ты находишься, дорогой отче, молись обо мне, грешном!
