Красная роза революции

Лариса Рейснер производила на мужчин неизгладимое впечатление. «Когда она проходила по улицам, казалось, что она несёт свою красоту как факел… Не было ни одного мужчины, который бы прошёл мимо, не заметив её, и каждый третий — статистика, точно мною установленная, — врывался в землю столбом и смотрел вслед, пока мы не исчезали в толпе», — вспоминал сын писателя Леонида Андреева.
Родилась Лариса Михайловна Рейснер в аристократической семье в польском городе Люблин 13 мая 1895 года. Отец, Михаил Андреевич Рейснер, был профессором права и имел немецкие корни, а мать Ларисы, урождённая Хитрово, состояла в отдаленном родстве с потомками Михаила Илларионовича Кутузова. С 1905 года семья Рейснер жила в Санкт-Петербурге, в достатке и уюте. Отец и брат Ларисы увлекались идеями социал-демократии, отец был знаком с Карлом Либкнехтом и Владимиром Лениным, что повлияло и на ее мировоззрение. Выделяясь своей образованностью из среды сверстниц, Лариса окончила женскую гимназию с золотой медалью и в 1912 году поступила в Психоневрологический институт, где преподавал ее отец. Институт был основан в 1908 году Владимиром Михайловичем Бехтеревым и являлся первым в России научно-исследовательским и высшим учебным заведением, созданным для научной разработки психологии, психиатрии, неврологии и других дисциплин, изучающих психику человека.

В 1915-1916 годах Лариса вместе с отцом выпускает литературный журнал «Рудин» (вышло 8 номеров), задачей которого было «клеймить бичом сатиры, карикатуры и памфлета все безобразие русской жизни». К сотрудничеству в журнале она привлекла Осипа Мандельштама и Всеволода Рождественского. В начале 1915 года в известном артистическом кабачке «Привал комедиантов» Лариса знакомится с Николаем Гумилёвым, приехавшим с фронта. Она вдохновенно читала свои стихи со сцены, а он, как пишут, внимательно слушал молодую поэтессу в изысканном декадентском одеянии, а потом вызвался ее проводить. Они пошли пешком по Петроградской стороне до улицы, где жила Лариса. Гумилев говорил о красоте, о поэзии. Сама Лариса описывала Гумилёва так: «Под аркой, увитой кистями винограда, за чашками чёрного кофе, за беседой о боге и любви отдыхают прекраснейшие любовники этой зимы. (Гумилёв и Ахматова). Он некрасив. Узкий и длинный череп (его можно видеть у Веласкеса, на портретах Карлов и Филиппов испанских), безжалостный лоб, неправильные пасмурные брови, глаза — несимметричные, с обворожительным пристальным взглядом. Сейчас этот взгляд переполнен. По его губам, непрестанно двигающимся и воспалённым, видно, что после счастья они скандируют стихи, — может быть, о ночи, о гибели надежды и белом, безмолвном монастыре. Нет в Петербурге хрустального окна, покрытого девственным инеем и густым покрывалом снега, которого Гафиз не замутил бы своим дыханием, на всю жизнь оставляя зияющий просвет в пустоту между чистых морозных узоров. Нет очарованного сада, цветущего ранней северной весной, за чьей доверчивой, старинной, пошатнувшейся изгородью дерзкие руки поэта не наломали бы сирени, полной холодных рос, и яблони, беззащитной, опьянённой солнцем накануне венца… Каждая новая книга Гафиза — пещера пирата, где видно много похищенных драгоценностей, старого вина, пряностей, испытанного оружия и цветов, заглохших без воздуха, в густой темноте. И беззаконная, в каком-то великолепном ослеплении, муза его идёт высоко и всё выше, не веря, что гнев, медленно зреющий, может упасть на её певучую голову, лишённую стыда и жалости».

Мужественный красавец, светский лев, покоритель дамских сердец, внимание которого привлекла юная красавица, сразу же пленил ее сердце. Лариса отдалась ему со всей страстью безумно влюбившейся женщины. Этому во многом способствовали нравы высшего общества: петербургский свет давно уже смотрел на мораль и семейную добродетель как на пережиток прошлого. Кстати, сам Гумилев был к тому времени женат, однако это не мешало ему поддерживать интимную связь с Ларисой, которой он адресовал десятки писем, в том числе с фронта, в которых называл ее «милой Лэри». Она же в ответ звала его «мой милый Гафиз». Анна Ахматова реагировала на увлечение своего супруга весьма спокойно, поскольку подобное случалось нередко. Вскоре выяснилось, что параллельно с Рейснер у поэта были любовные отношения с Анной Энгельгардт, на которой он и женился в 1918 году, что вызвало негодование Ларисы, и они расстались. При этом они оказались по разные стороны баррикад: Ларису ждал путь легендарного комиссара Волжской флотилии, а Николая – чекистская пуля.
Октябрьскую революцию семья Рейснер приняла восторженно. Лариса отдалась революции без остатка, со всей страстью своей кипучей натуры. В 1918 году она вступила в партию большевиков. Первой её должностью стала должность секретаря наркома просвещения Луначарского. Когда она пришла наниматься на работу, её спросили, что она умеет делать. Она ответила: «Могу стрелять, ездить верхом, могу, если надо, умереть за революцию!» И вскоре все эти её качества нашли применение. Вот как писатель Лев Никулин позже описал встречу с Ларисой летом 1918 года в Москве в гостинице «Красный флот»: «В вестибюле – пулемет “максим”, на лестницах – вооруженные матросы, в комнате Ларисы – полевой телефон, телеграфный аппарат прямого провода, на столе – браунинг. Соседнюю с ней комнату занимал матрос Железняков, своей легендарной фразой “Караул устал” при разгоне Учредительного собрания положивший конец русской демократии».
Однако даже в среде революционных матросов она оставалась царственной амазонкой, королевой – каждый из них готов был выполнить любой ее приказ. И выглядела она тоже по-королевски. Стройная красавица в модном каракулевом полупальто с бриллиантовым колье на шее, изящная, словно стремительно летящая над волной чайка революции – такой была она в те дни, когда под грубыми матросскими и солдатскими сапогами трещали зеркала и хрусталь царских гостиных. Злые языки утверждали, что Лариса принимала многочисленных любовников в постели бывшей императрицы, которую ожидал расстрел.

Всеволод Рождественский рассказывал, как посетил «прекрасную комиссаршу» вместе с друзьями Михаилом Кузминым и Осипом Мандельштамом: «Лариса жила тогда в Адмиралтействе. Дежурный моряк повел по темным, гулким и строгим коридорам. Перед дверью в личные апартаменты Ларисы робость и неловкость овладели нами, до того церемониально было доложено о нашем прибытии. Лариса ожидала нас в небольшой комнатке, сверху донизу затянутой экзотическими тканями… На широкой и низкой тахте в изобилии валялись английские книги, соседствуя с толстенным древнегреческим словарем. На низком восточном столике сверкали и искрились хрустальные грани бесчисленных флакончиков с духами и какие-то медные, натертые до блеска, сосуды и ящички… Лариса одета была в подобие халата, прошитого тяжелыми нитями…»
Известно, что Лариса уже в то время имела отношение к военной разведке. В частности, по некоторым сведениям, именно она поддерживала связь с Ольгой Чеховой и навещала ее в Германии. Об уме, коварстве и изобретательности Ларисы ходили легенды. В те годы она могла устроить у себя вечеринку, пригласив тех, кого заранее предупрежденные чекисты арестовывали у нее на квартире в самый разгар застолья. Об этом, в частности, свидетельствовал поэт Осип Мандельштам.
В качестве комиссара разведывательного отряда 5-й армии, в августе 1918 года Лариса ходила в разведку в занятую белочехами Казань. После нападения белогвардейцев под командованием Каппеля и Савинкова на Свияжск 28 августа 1918 года она совершила разведывательный рейд из Свияжска через Тюрлему до станции Шихраны (ныне город Канаш) для восстановления связи между штабом и воинскими частями 5-й армии.
В декабре 1918 года нарком по военным и морским делам Лев Троцкий назначает Ларису Рейснер комиссаром Морского генерального штаба РСФСР. Троцкий руководил войсками, разъезжая по стране, изрезанной фронтами, в бронированном поезде под охраной революционных матросов. Лариса упросила его взять ее с собой в поездку на Восточный фронт. Впоследствии Троцкий писал: «Ослепив многих, эта прекрасная молодая женщина пронеслась горячим метеором на фоне революции. С внешностью олимпийской богини она сочетала тонкий иронический ум и мужество воина». Как бы в ответ на похвалу Лариса писала: «С Троцким умереть в бою, выпустив последнюю пулю в упоении, ничего уже не понимая и не чувствуя ран…»

В этом же поезде Лариса Рейснер познакомилась с ближайшим соратником Троцкого, командующим Волжской флотилией Фёдором Раскольниковым, который весной 1918 года стал заместителем наркомвоенмора Троцкого по морским делам. С июля 1918 года Раскольников был членом Реввоенсовета Восточного фронта, а 23 августа 1918 года был назначен командующим Волжской военной флотилией, участвовал во взятии Казани и обороне Царицына. На хрупкие плечи «комиссарши» выпали все невзгоды походной жизни, однако, она не забывала писать домой письма, позднее вошедшие в книгу «Фронт» (1924), пройдя, по её словам, «с огнем тысячи верст от Балтики до персидской границы».
Легендарный Фёдор Фёдорович Раскольников был внебрачным сыном протодиакона Фёдора Александровича Петрова и дочери генерал-майора от артиллерии Антонины Васильевны Ильиной. Собственно, их с Ларисой квартира в Адмиралтействе располагалась не где-нибудь, а в апартаментах самого бывшего морского министра. С июня 1920 года Лариса была сотрудницей Политуправления Балтийского флота, а ее муж – командующим Балтийским флотом. В конце 1920 года супруги переехали в Mоскву. И тут Лариса сразу же попадает в объятия бомонда. Ее навещает Осип Мандельштам в московской квартире. Борис Пастернак, впервые встретившись с ней, был поражен ее красотой и интеллектом. Он моментально в неё влюбился. Вот что он написал в своих мемуарах: «С этой женщиной – небесным созданием, среди свирепой неотёсанной матросни мы в два голоса читали наизусть друг другу любимого Рильке».
Писатель Юрий Николаевич Либединский ярко описал «необычайную красоту её, необычайную потому, что в ней начисто отсутствовала какая бы то ни было анемичность, изнеженность, — это была не то античная богиня, не то валькирия древненемецких саг…»
«Стройная, высокая, в скромном сером костюме английского покроя, в светлой блузке с галстуком, повязанным по-мужски, — так живописал её поэт Всеволод Рождественский. — Плотные темноволосые косы тугим венчиком лежали вокруг её головы. В правильных, словно точёных, чертах её лица было что-то нерусское и надменно-холодноватое, а в глазах острое и чуть насмешливое».
Лариса Рейснер стала прообразом женщины-комиссара, изображённой в пьесе «Оптимистическая трагедия» Всеволода Вишневского. Восторженное отношение к ней Бориса Пастернака, считавшего её «воплощенным обаянием», дало ему основание назвать Ларисой главную героиню своего романа «Доктор Живаго».
В марте 1921 года, когда грянул Кронштадтский мятеж, всю вину возложили на командующего Балтфлотом тов. Раскольникова. Как бы то ни было, в апреле 1921 года его с Ларисой отправили в Афганистан: Раскольников ехал в качестве полпреда Советской России, а Ларисе Рейснер первой в советской истории пришлось осваивать роль жены советского посла. И надо отдать ей должное, она великолепно справилась с этой непростой задачей. Когда афганцы в первый раз увидели белокурую красавицу с открытым чистым лицом, да ещё на горячем афганском скакуне, они буквально остолбенели.

Ларису очень быстро и с охотой начали принимали на женской половине дворца эмира Амануллы-хана. Мать эмира относилась к ней как к дочери. А когда красные дипломаты еще и передали эмиру сведения о готовящемся против него заговоре, Аманулла-хан вообще проникся к русским необыкновенным доверием и любовью. Настолько, что издал указ с требованием всем афганцам, состоявшим в бандах басмачей в советском Туркестане, вернуться домой. Англичане негодовали и потребовали от Москвы отозвать не в меру активную посольскую чету.
И вот в этот момент брак «мятежной четы» неожиданно дал трещину. В 1923 году они расстаются. Дело в том, что у Ларисы был роман с Сергеем Колбасьевым, другом Николая Гумилёва, который учился в Петербурге в Морском кадетском корпусе, но стал моряком Рабоче-крестьянского Красного Флота и проходил службу на Балтийском флоте на линкоре «Петропавловск» и в составе Волжско-Каспийской флотилии. Сергей, родившись в дворянской семье в Одессе, с детства знал английский, французский, немецкий и итальянский языки и работал переводчиком в кабульском полпредстве. В 1923 году он был вынужден вернулся на родину из-за конфликта с главой миссии Раскольниковым И в том же году был расстрелян Николай Гумилёв… Есть версия, что именно Колбасьевым в 1937 или 1938 году написано известное стихотворение «В час вечерний, в час заката...», которое обычно считается предсмертным стихотворением Николая Гумилёва. Когда Лариса получила известие о расстреле Гумилёва, то едва не зарыдала. Уже много позже в письме матери она написала: «Если бы перед смертью его видела — всё бы простила ему, сказала бы, что никого не любила с такой болью, с таким желанием за него умереть, как его, поэта, Гафиза, урода и мерзавца».

Лариса подаёт на развод, для многих внезапно. Её новой любовью становится Карл Радек, член ЦК РКП(б), секретарь Исполкома Коминтерна, активный сторонник Троцкого. Вместе с Карлом Лариса побывала в Германии, где сражалась в Гамбурге на баррикадах неудавшейся революции и впоследствии описала свои впечатления в книге «Гамбург на баррикадах» (1924). Германии посвящены ещё два цикла её очерков — «Берлин в 1923 году» и «В стране Гинденбурга».
После поездки в Гамбург связь Ларисы с Карлом Радеком распалась. Она уехала в Донбасс и вскоре издала новую книгу – «Уголь, железо и живые люди» (1925). В ней содержатся великолепные зарисовки быта и нравов уральской глуши и поселков Донбасса, которые чередуются с экономическими размышлениями. Лариса Рейснер вдохновенно описывает энтузиазм рабочих, напоминая при этом, что он не может искупить нерадивости хозяйственников. В своих очерках Лариса демонстрирует единство аналитической мысли и поэтического чувства, энергию и образность языка. Последнее крупное произведение Ларисы Рейснер — исторические этюды-портреты, посвященные декабристам («Портреты декабристов», 1925).

Страдания последний монолог,
Живой обман, на истину похожий,
Становится печальнее и строже
И, наполняя болью каждый слог,

Уходит, как освобожденный бог,
Склониться у неведомых подножий.
Но ты - другой. Как нищий и прохожий,
Поэзии непонятой залог,

Всегда один, смешон и безрассуден,
На баррикадах умер Рудин.
Когда-нибудь нелицемерный суд

Окончит ненаписанные главы –
И падших имена произнесут
Широкие и полные октавы...

Жизнь этой яркой выдающейся женщины оборвала нелепая случайность – стакан не прокипяченного молока. Она умерла в Москве от тифа 9 февраля 1926 года в возрасте 30 лет. В Кремлёвской больнице, где она умирала, около нее дежурила её мать, покончившая самоубийством сразу же после смерти дочери. Писатель Варлам Шаламов оставил такие воспоминания: «Молодая женщина, надежда литературы, красавица, героиня Гражданской войны, тридцати лет от роду умерла от брюшного тифа. Бред какой-то. Никто не верил. Но Рейснер умерла. Похоронена на 20 участке на Ваганьковском кладбище».
Один из некрологов гласил: «Ей нужно было бы помереть где-нибудь в степи, в море, в горах, с крепко стиснутой винтовкой или маузером».
Борис Пастернак посвятил смерти Ларисы Рейснер стихотворение, в котором есть такие строки:

«Ты точно бурей грации дымилась
Чуть побывав в ее живом огне,
Посредственность впадала вмиг в немилость,
Несовершенство навлекало гнев.
Бреди же в глубь преданья, героиня.
Нет, этот путь не утомит ступни.
Ширяй, как высь над мыслями моими:
Им хорошо в твоей большой тени».