"Год от года расти
нашей бодрости.
Славьте, молот и стих,
землю молодости".
Владимир Маяковский
В 2017 году мир отметил (а кто-то уже и не заметил!) столетие Русской Революции. Болезненная и — светлая дата. Утраченные иллюзии. Воспоминания о прошлом. Или — о будущем? По всей стране были вскрыты "капсулы времени" — послания из 1957, 1967 (реже — 1977) годов — к потомкам-2017. Письма замуровывались в стены школ, вузов и предприятий, а в год столетия Революции это прочли. Социальные сети запестрели сообщениями — горькими или насмешливыми. Всех изумляла наивность авторов: "Дорогие потомки, вы такие счастливые, ведь живёте при коммунизме, на Луну летаете! Именно мы готовили для вас это будущее". Радостный клич — в пустоту, и та зияющая прореха тем страшнее, что молодёжь 1967 года жива и — наблюдает.
Вместе с тем, у ряда западных(!) социологов имеется мысль-грёза (весьма осторожная), что коммунизм, в конечном итоге, — восторжествует. Исходя из логики развития человечества, которое с годами достигнет определённого уровня сознания, если не перемрёт от маразмов. Интерес к советской модели не утихает, но с годами всё множится. Любая вещь "родом из СССР" тут же вызывает споры, вопросы и ностальгические переживания.
Вот передо мной красочный альбом, выпущенный в Нижнем Новгороде к выставке "Красная Атлантида", прошедшей в 2017 году и она, как мне кажется, была насыщеннее московской экспозиции "Некто-2017". Во всяком случае, увлекательнее. Шире. Каталог экспозиции напоминает учебник по истории СССР — ибо каждая страница обозначает событие, точку сборки, явление. После 2017 года мы автоматически отсчитываем вехи — сто лет созданию Красной Армии, рождение ЧК, победы в Гражданской войне. От этого невозможно уйти — всё то хорошее, что присутствует в нашей жизни, так или иначе связано с советским периодом, как бы ни трепались либерально-плутократические культуртрегеры. Поэтому я открываю альбом "Красная Атлантида" и надеюсь, что мы её — Атлантиду — всё же отыщем.
Итак, первое десятилетие нового мира. Бешеное отрицание старорежимных установок и помыслов. Поиски новых ритмов. "Я создал сегодня затем, чтобы завтра искать новое, хотя оно окажется ничто в сравнении со вчерашним, но зато послезавтра я превзойду сегодняшнее", — говорил художник и фотограф Александр Родченко, чьи супрематические композиции (1918-1919) можно видеть в альбоме. Здесь же — рисунки уникальной авангардистки Ольги Розановой (1916), обладавшей мощным колористическим даром и слишком рано ушедшей из жизни, чтобы раскрыться более полно. Сезанновский стиль Александра Осмёркина — узнаваемый натюрморт 1919 года с бедными красками, но богатой игрой объёмов. На контрасте — ярая "Женщина в красном" (1919) Абрама Архипова — этого певца пригожих баб, напоминающих лето и солнце. В те годы красные сполохи возникали не только в живописи, но и в повседневной реальности — на фоне порушенных тронов занималась алая заря, и крестьянские богини Архипова зримо воплощали бунтарское, языческое плодородие.
Совсем иное дело — Фёдор Богородский. Презанятная картинка нравов "Мы и они" (1929) — рисунок из цикла, созданного как итог поездки по Европе. Мастера искусств довольно активно мотались за границу и, как отмечал Маяковский: "Всюду появление живого советского производит фурор с явными оттенками удивления, восхищения и интереса". Всех волновали живые-советские и те социальные эксперименты, что проводились в СССР, а наши поэты-художники подмечали "язвы" буржуазного парадиза.
Париж, Берлин, Рим — города "жёлтого дьявола", чистогана, злата. Худые, плоскогрудые девицы в модных платьях — с лёгким подолом, открывающим колени, что-то вытанцовывают на фоне светящейся установки, а для контраста — советские работники. Фёдор Богородский карикатурно-безжалостен. "Кроме фокстрота, здесь почти ничего нет, здесь жрут и пьют, и опять фокстрот. Человека я пока ещё не встречал и не знаю, где им пахнет", — писал Сергей Есенин примерно о том же самом.
Но и в Стране Советов не всё шло гладко. Насущная тема 1920-х — детская беспризорность. Масштабы жути оказались настолько страшными, что отловом зачумленных пацанов занимались чекисты. Вот — картина всё того же Богородского "Беспризорник" (1925) — грязный мальчик с лучистыми глазами. Что ждёт его? Жизнь 1920-х менялась резко и стремительно, развиваясь во всех направлениях — "страна-подросток" по-Маяковскому летела на всех парах к своему блистательному завтра.
Но эра дерзкой революционности минула очень быстро: 1930-е так же не похожи на предыдущее десятилетие, как дворец культуры с коринфской колоннадой — на стекло-бетонный рабочий клуб. Вот — почти репинская, "передвижническая" "Метростроевка" (1935) от Фёдора Богородского. Портрет целого поколения, воспринявшего Революцию не как погром Вселенной, а как единственный путь. Им двадцать лет. "Отчаянный первый набор комсомольский / Пока за душою одна лишь отвага", — о строителях метро написана поэма Евгения Долматовского "Добровольцы". Лирическая нотка в бравурной симфонии: "Влюбленные завтрашнего поколенья, / Как просто вам будет в Сокольники ездить!"
И всё же самые популярные персонажи — лётчики, сталинские соколы. Лицо Валерия Чкалова (1936). Художник Михаил Штейнер выдал репрезентативный и при том — не пафосный портрет главного героя 1930-х. Все ребята мечтают о небе; все девушки заглядываются на пилотов. В моду вошли белокурые атлеты — вроде того, что изображён на картине Константина Финогенова "Колхозный футболист" (1935-1936 гг). Юноша, освещённый солнцем. Коммунистический Аполлон.
"Есть тип мужской наружности, который выработался как бы в результате того, что в мире развивались техника, авиация, спорт. Светлые глаза, светлые волосы, худощавое лицо, треугольный торс, мускулистая грудь — вот тип современной мужской красоты", — констатировал Юрий Олеша. Предвоенный жар любви и культ античных форм. Григорий Нисский "Севастополь. Встреча" (1935) — моряк и статная девушка. Много белого цвета — он сменил красную ярость 1920-х. Скоро им всем предстоит расставание. "Лётчики-пилоты! Бомбы-пулемёты! / Вот и улетели в дальний путь. / Вы когда вернетёсь? Я не знаю, скоро ли, / Только возвращайтесь хоть когда-нибудь", — пела гайдаровская Ольга в тревожном 1940 году, а нас ждёт "Фронтовая дорога" (1942) Александра Дейнеки, сменившего мажорную спортивность на шинельно-серый лад.
Послевоенный стиль — это обращение к величавой, застывшей классике. Бюсты воителей: маршала войск связи Ивана Пересыпкина (1945) работы Евгения Вучетича и маршала Светского Союза Фёдора Толбухина (нач. 1950-х) от Льва Кербеля, — восходят к римскому скульптурному портрету, настоянному на культе предков. Многочисленные изображения Сталина: он весел, задумчив, целеустремлён; он — надо всеми и даже возвышается над "скромной" фигуркой Ленина, как на рисунке Петра Васильева "В.И. Ленин и И.В. Сталин" (1948). Парады, шествия и — триумфальный дух, а Феликс Дзержинский на историческом полотне Евгения Самсонова "Страж революции" (1948) выглядит, как статуя Командора. Но рядом — вечная сирень Петра Кончаловского (1953), лучше иных писавшего цветы в интерьере.
Зыбкое пространство — влажный воздух и забытая тишина. Только гудки мирных поездов тревожат ранним утром — как на картине "Узловая станции" (1954) Николая Кузнецова. "Едем мы, друзья, в дальние края, / Станем новоселами — и ты, и я!" — пела радиоточка, и на смену барочно-классической лепнине приходил "суровый стиль" хрущёвских новостроек. "Сосны синие окрест с алыми верхами / едет Братская ГЭС с шалыми вихрами!", — воспевал Евгений Евтушенко, а в советском обществе начались активные миграционные процессы — юноши и девушки ехали в тайгу, на север, в Среднюю Азию и — на Целину. Вот — пара этюдов Дмитрия Мочальского (1959) — одного из бытописателей Целины. Труд и отдых. Никакого украшательства. Нуль — патетики. Культ романтических трудностей и — дорог. "На работу" (1961) — так называется картина Виктора Попкова — супружеская пара на мотоцикле. Искрящаяся река. Солнце. Небо. Ветрено и — привольно. Мечты о новых городах, спроектированных в остро-модернистском, молодёжном стиле, улетучились уже к финалу 1960-х, давая простор "антикварной" ретро-ностальгии. Актуальным сделалось не трубяще-звенящее Будущее, но — доброе Былое с его гуслярами, колокольным звоном и — галантным клавесином.
"Под музыку Вивальди печалиться давайте", — предлагали очередные барды, а интеллигенция обратилась к прабабушкиной старине, Палеху и дымковской игрушке. "Хохлома" (втор. пол. 1960-х) — так называется вещь Маргариты Касьяновой. Девушки с модными причёсками "бабетта" расписывают ковши, ложки и братины. Их труд умиротворён и — почти ритуален. В образованных кругах возникает интерес не лишь к славянской древности, но и к этнической красоте народов Сибири и Крайнего Севера. Портрет "Девочки с тутчангом" (1973) Владимира Игошева — это не столько сама сибирячка, сколько тутчанг — мешочек из драгоценного меха и шаманских подвесок. Идти к истокам — во всех возможных направлениях. Ренессанс — вот ещё одна колыбель человеческого духа, и потому Дмитрий Жилинский в своём творчестве использует мотивы Сандро Боттичелли. "Пейзаж с фиговым деревом" (1978) по колориту и ощущениям напоминает боттичеллиеву "Весну" и кажется, что пространство картины вот-вот заполнится легконогими, златовласыми доннами XV столетия.
Но прогресс не может благолепно застыть, и генеральной тематикой брежневской эпохи сделался БАМ. "Веселей, ребята, выпало нам строить путь железный, а короче — БАМ!" — распевали длинноволосые ВИА, зазывая младое племя присоединиться к великой стройке. "Девчата из Магистрального" (1976) из серии "Мы на БАМе" — прекрасный образец тогдашней живописи от Вячеслава Жемерикина, чьи картины постоянно публиковались в иллюстрированной прессе. Крепкие, симпатичные девчонки смотрят на нас весело и хитро — ни для кого не было секретом, что многие женщины устремлялись на БАМ с целью найти пристойного мужа. Все картины Жемерикина — об этом. О любви. И ничего дурного тут нет! Ансамбли, меж тем, продолжали петь: "Солнце в небе светит мудро, / Молодеет древний край. / От Байкала до Амура / Мы проложим магистраль".
Альбом "Красная Атлантида" можно обсуждать ещё дольше — тут предостаточно мыслей, дум, забытых мотивов. Но вот уже — перестроечные времена с их растерянностью. И — финал советского проекта.
Но мне думается, что СССР — это не Атлантида, а Китеж-Град, и он не утонул бесславно, а растворился в Вечности, ожидая своего часа. А пока — вспоминаем о том времени, когда нам светило Будущее..
Илл. Вячеслав Жемерикин, "Девчата из Магистрального" (фрагмент)
