ВАСИЛИЙ Ш А Х О В
КОРЕНЕВЩИНО, КАПИТАНЩИНО: ПУШКИН И ДЕКАБРИСТЫ – 23
Пушкина помню почти с младенчества
На обложке книги, что взял у друга.
Задумчиво светятся, врачующее светятся
В глазах надежда и боль человечества.
Его глазами глядит Отечество,
Когда мне бывает особенно туго…
ВЛАДИМИР ИВАНОВИЧ ФЁДОРОВ.
1
БЕРЕГИТЕ НАШИ СВЯТЫНИ...
ЗА АЛТАРИ И ОЧАГИ...
«Манили Пушкиных крутые тропы.
Поэта сын освобождал Болгарию,
а правнук – тот освобождал Европу…»
ВЛАДИМИР ИВАНОВИЧ ФЁДОРОВ.
«Совесть века, или Пушкин у декабристов».
.
*******************************************************************************
ПУШКИНСКАЯ ПРИСЯГА РОССИИ… В памяти души, памяти сердца – звёздные мгновения встреч с пушкинолюбами, пушкинознатцами, пушкиноведами, пушкинистами… После них – какое-то несказанно-неведомое озарение, переосмысление, новые грани «открытия мира», новые грани постижения человечности, добротолюбия, разумного, вечного… «Пушкинские» встречи с фронтовиком-кавалером боевых орденов и медалей… Владимир Иванович Фёдоров – автор знаменитой повести «Сумка, полная сердец»… Экранизация повести вызвала немало читательских и зрительских откликов…
Писатель говорил: «Песню «Калина во ржи» к фильму «Сумка, полная сердец» по всему миру разнесла Людмила Зыкина. Песню «Река Воронеж» я обещал нашей землячке Людмиле Рюминой, с которой мы выступали на вечере памяти моего учителя Михаила Исаковского в Колонном зале»…
В год и месяц пятидесятилетия Великой Победы В.И. Фёдорову исполнилось семьдесят лет. До шестидесятилетия Победы и своего восьмидесятилетия Владимиру Ивановичу дожить не довелось. Светлая печаль воспоминаний… Встречи с писателем-фронтовиком…Автобиографическая баллада «Марья Ивановна». Лирическому герою
помнится, как в Ельце он вошёл в свой первый класс. Просторная светлая комната. На всю жизнь запомнились русые косы, синие глаза учительницы, прочитавшей стихотворение «Румяной зарею». «Кто сочинил?» - спросила учительница. - « Пушкин!.. Пушкин!!..» Помнится ему елецкий спектакль о гибели поэта. Мальчишки сопереживают с самодеятельными артистами («Когда стонал он - я ревел с Серёжкой»). Мысли о былом конкретизируются, наполняются достоверными реалиями; рождается поэтическое обобщение, подчёркивающее связь времён («Я вижу, как идёте по ступенькам, Где мчался Ваня Бунин, Миша Пришвин»). Образ елецкой учительницы - большая творческая удача Вл. Фёдорова («У вас под мышкой новенький журнал, А у меня букварь со стригунком, Похожим чем-то на меня, на Вовку»). Эстетически и психологически мотивированные «местные» реалии придают персонажу особую выразительность («Я вас встречал в воронежской Грачёвке, тамбовской Жердевке, в Стебаеве зелёном, и Боринском, где ключ не замерзает, и в Липецке, где тополя Петровы. Вы были то седой, то молодой, то средних лет. Всю жизнь меня учили. Ах Марь Иванна, где ж вы? Отзовитесь!»).
******************************************************************
…Бережно храню письма Владимира Ивановича Фёдорова. Несколько из них адресованы мне и Борису Шальневу… Его повесть в новеллах «Сумка, полная сердец» включалась в программы гуманитарных вузов. Снискали известность его романы «Жаворонок в зените», «Сказ про Студёный Ключ». Весомо прозвучало его эпическое и лирическое слово в книге «Совесть века. Пушкин у декабристов».
Фронтовую лирику его «благословил» своим предисловием Исаковский. Автор «Василия Тёркина» отмечал талант юноши-фронтовика. С.Щипачёв напечатал его фронтовое стихотворение в журнале «Красноармеец». Запомнились читателю его публикации в «Красной звезде». М. Алексеев скажет: «Владимир Фёдоров был солдатом, он остался им и теперь, сменив лишь оружие… Гражданственностью, глубоким пониманием своего места в народном строю проникнуты его стихи и повести… чистые, незамутнённые, как родниковая вода в кринице…». Дилогия «Чистый Колодезь» выйдет в Бухаресте. По его сказке-поэме «Радуга» чехи будут изучать русский язык. Болгарское радио многократно передаст в эфир его прозу и лирику. Произведения его переведены на испанский, французский, финский, английский, немецкий, украинский язык. Встречи с писателем-фронтовиком.
Грустно-улыбчивые глаза. Немного глуховатый голос. Задушевная
исповедальность воспоминаний: - Я благодарен моему отцу - московскому рабочему, партийцу - тысячнику, в горевые годы добровольно взявшему на себя тяжкие должностные хлопоты директора Елецкого птицесовхоза, затем директора Грачёвской МТС, организатора первой в Воронежской области женской тракторной бригады… Благодаря отцу, мы объездили многие города и веси бывшей Белгородской черты, остатки которой под Усманью называют Татарским валом. Всё Черноземье: и Белгород, и Курск, и Елец, и Воронеж, и Орёл, и Липецк, и Боринское, и Стебаево, и Грачёвку я считаю родными. Их названия для меня звучат, как музыка.
Мудрое, весомое слово ветерана. Далёкое-близкое: - В 42-ом добровольцем пошёл в армию, а было мне тогда семнадцать лет. Вместо фронта попал в Одесское артучилище большой мощности, что находилось в Сухом Логу Свердловской области. Тренировались мы не на крепостных орудиях, а на сорокапятках, которые ещё называли «Прощай, Родина!». Надо было готовиться жечь вражеские танки… Через шесть месяцев многих моих друзей бросили на Огненную дугу, а наиболее крепких курсантов - рядовыми в парашютно-десантные войска, в резерв Главного командования… Так он оказался в 9-ой воздушно-десантной бригаде в Раменском. Потом из трёх бригад сформировали сотую гвардейскую дивизию и бросили в Лодейное Поле, где они после артподготовки форсировали Свирь и вывели из войны Финляндию. После освобождения Карелии и переформирования под знаменитым радищевским селом Медное Фёдорова и его сослуживцев «бросили» за Дунай, на освобождение Венгрии, Австрии и Чехословакии. Немцы, защищая Вену и южную Германию (куда эвакуировали свои оборонные заводы), хотели сделать там свой Сталинград под Балатоном. Но получилась новая Огненная дуга. Владимир Иванович признавался, что десятилетия не приглушили болевую остроту воспоминаний: чужие и наши горелые танки под селом Барбала; в кровопролитных, уносящих жизни друзей, тяжелых боях погибли оба взводных их противотанковой батареи. Немецкие снайперы лютовали. Умирающего взводного тащили из-под огня на плащ-палатке…
После взятия Вены их «бросили» уже в Альпы, к замку, где чужие десантники прятали что-то ценное. Русские парни, следуя традициям суворовских солдат, штурмом овладели замком. А через несколько дней они уже спешили на помощь восставшей Праге, которую немцы намеревались взорвать и сжечь. Помнит красноармеец Фёдоров взволнованный голос братьев-чехов по радио, умолявших советских солдат поспешить. В те дни прошли бойцы 200 километров. Незабываемые мгновения: людской коридор, много много сирени, радужное буйство весенних цветов, восторженно уважительное «Наздар! Наздар!», объятия, слёзы, слёзы… Встреча у местечка Водняни с союзниками-американцами; там потом установили памятный знак о встрече американской дивизии генерала Брауна и советского подразделения генерала Макаренко. Фронтовая газета десантников помещала тогда его стихи «В землянке», «Как солдат солдату».
Пушкинские Кореневщино, Капитанщино, Сокольск. «Б о р и н с к и е о г н и».
Регионоведы Русского Подстепья, липецкие краеведы (а также краеведы вошедших в 1954-ом во вновь образованную Липецкую область земель рязанских, тамбовских, воронежских, тульских, орловских, курских) за последнюю четверть века обнаружили, зафиксировали, проанализировали, творчески синтезировали много нового, связанного с Пушкиными, Пушкинианой. Сошлюсь, к примеру, на некоторые из своих работ 1980-2000 годов: «Липецкий венок А.С. Пушкину», «Липецкие тропы к Пушкину», «Державины и Пушкины», «Бартеневы и Пушкины», «Русское Подстепье – прародина Александра Сергеевича Пушкина», «От Бояна Вещего до Есенина», «И звезда с звездою говорит», «Великое имя», «Сочувственное эхо. Московский венок Наталье Николаевне Гончаровой-Пушкиной». Цикл пушкинских эссе-публикаций увидел свет в трёхтомной «Липецкой Энциклопедии», однотомнике «Липецкого Энциклопедического Словаря», альманахах «Липецк в солдатской шинели», «Липчане – Великой Победе», «Сочинение о Великой Победе», «Кореневщино», «Липецк. Годы и судьбы».
Владимир Иванович живо интересовался Липецкой Пушкинианой. В Кореневщине, Капитанщине, Добром, Сокольске в 1970 -90-е, «на сгибе эпох» проходили Пушкинские Дни Поэзии, Пушкинские праздники Русского Слова (с участием видных отечественных авторов).
…Пруд в Кореневщине… Пушкинские ландшафты… По нашей просьбе Владимир Иванович читает новые свои стихи: «…Пушкина помню почти с младенчества на обложке книги, что взял у друга. Задумчиво светятся, врачующе светятся в глазах надежда и боль человечества. Его глазами глядит Отечество, когда мне бывает особенно туго…»
Говорим о фёдоровских «Боринских огнях»… Названием своей поэмы Владимир Фёдоров выразил своё особо-трогательное отношение к «малой родине», к дням юности («в душе моей они Семнадцать лет горят, не угасая, Далёкой ранней юности огни»).
Автобиографически-исповедальное повествование («Здесь всё знакомо мне и незнакомо, Здесь речка родниковая течёт. Всё так же пахнет здесь дымком и жомом, Дымит старинный сахарный завод. Мне радостно его дыханье слышать. Идут года…»). Новые времена, новые реалии («Всё меньше хат с нечесаною крышей! Откуда эти белые дома? И кто живёт в них? Встречу ли, родная, Ровесников моих, моих друзей? Семнадцать лет!.. Найду ли я, узнаю Героев ранней юности моей?»).
Далёкое-близкое. Былое. Эхо воспоминаний («А давно ль мы жгли костры на круче?»). Остался ли кто в живых из друзей юности, облачившихся в трудную для Отчизны годину «жёсткие шинели не по росту»? Память выхватывает яркое, неповторимо дорогое, зримое: берег речки, босиком по репьям колючим, рана от коварной ракушки. Коренастый Ванюшка Кисляков нёс на спине охромевшего приятеля. Ассоциативное предположение: «Знал бы он, когда тащил меня, Что вот так товарищей в пилотках Выносить придётся из огня!»). Автобиографический герой вновь и вновь сопоставляет былое и настоящее. Острой болью отдаются воспоминания, врачует душу благодарная память («Здесь, на круче, мне не скрыть волненье. Здесь мы начинали. Вот оно - Поредело наше поколенье, Пламенем шальным обожжено»). Боринские встречи, боринские семьи, осиротевшие, опалённые бедой, военным лихом. В строфах поэмы, в тревожных ритмах - жгучая сопричастность неутихающей боли потерь («Глаза друзей, знакомые до боли, глядят в упор, как в жизни, со стены. Два брата - Александр и Анатолий, Два сына, не пришедшие с войны»).
Сколько раз говорено о потерях! Сколько страниц впитало кровь, горечь, страдание! Но новые свидетельства (тем более, свидетельства очевидцев, участников жесточайших событий) властно влекут к себе. Вот и теперь приковывает наше внимание скорбный, строгий взгляд Матери, не дождавшейся сыновей; становится ближе, понятнее пронизанное острой болью воспоминаний размышление лирического героя («Идут года… Метут в степи метели, Журчат ручьи, шумят сады в цвету. Её два сына в бронзовых шинелях И день и ночь бессменно на посту»).
«О чём ты шепчешь, река Воронеж…»
В одном из мемуарных эссе Владимир Иванович поведал:
- Не так давно мне с моим другом журналистом Андреем Слукиным
довелось встречаться с липецкими студентами, учителями и учащимися Вербилова, Боринского и Частой Дубравы, а с поэтом Борисом Шальневым - с елецкими студентами, педагогами, школьниками. Эти встречи надолго запали в душу…
Липчанину А. Слукину, с которым поэт дружен с детства, посвящено стихотворение «Река Воронеж», ставшее песней («О чём ты шепчешь, река Воронеж, О чём ты шепчешь, куда спешишь? Быть может, детство моё догонишь, Андрея-друга мне возвратишь?»). Напевно-грустное исповедальное раздумье-воспоминание(«Я с другом плавал, я с другом спорил, Я с другом травы мял на лугу… Я снова вижу глаза Андрея, Он в год голодный сам сеял хлеб. О запах пашни! Мы шли, хмелея, А нам навстречу дышала степь»).
…К большому сожалению, уходит ( и уходит, видимо, безвозвратно) добрая традиция обстоятельных писем, доверительно-подробных посланий, рукописных исповедей. Вот и фёдоровские письма - это своеобразные письма-новеллы.
Краеведы предполагают создать всё-таки музей писателей-липчан ( в Орле многие годы существует уникальный музей литераторов-орловчан). В самом деле, разве не заинтересовали бы земляков те же письма В.И. Фёдорова? В них - оригинальные мысли, достоверно-впечатляющие свидетельства, поражающие воображение неизвестные доселе факты.Писатель-гуманист, правдолюбец щедро
делится в этих письмах ценнейшей информацией «о времени и о себе».
Здесь - мысли, раздумья от встреч с Шолоховым, Исаковским, Твардовским, Фадеевым, Тихоновым, Гамзатовым, Инбер, Симоновым, многими другими лириками, прозаиками, публицистами, драматургами.В его эпистолярном и публицистическом наследии - портретные зарисовки «товарищей по перу» ( Закруткина, Казакевича, Грибачева, Сартакова, Софронова, Прокофьева, Луконина, Стаднюка, Викулова).
Шолохов, прочитав его книгу «Бойцы моей земли», сказал своему помощнику:
- Поставь её рядом с книгой моего финского друга Ларни. - И
улыбнулся в усы: - «Бойцы» должны быть у меня всегда под рукой.
Олесь Гончар особо отметил в книгах Фёдорова «добрые братские чувства», мастерство раскрытия «братства наших людей». Егор Исаев, койка которого в студенческом общежитии Литературного института стояла рядом с фёдоровской, поддерживавший постоянные контакты с ним, говорит: «Думается, что всё творчество Владимира Фёдорова, от «Белгорода» и «Ливня» до «Солдатской кружки» и «Сказа про Студёный Ключ», - это сумка, полная сердец наших современников».
…Незабываемы встречи, общение с этим замечательным человеком. Его добрые автографы на титулах книг, его письма, своеобразный почерк, неизменный юмор с грустинкой-лукавинкой («Со всей страны однофамильцы, Сочтёмся, мы почти родня. России-матушки кормильцы, Вам так легко понять меня!»). Его радовало внимание земляков, он выражал признательность за публикации о нём в «Липецкой школе», «Липецкой энциклопедии», «Липчанах - Великой Победе». Владимир Иванович очень дорожил мнением «Липецкой газеты», своевременно и компетентно откликавшейся на его творческие успехи и обретения..
2
ДЕКАБРИСТОВ ИМЕНА СВЯТЫЕ…
«…На какой дуэли, - с кем и за что,- Лунин, Михаил Сергеевич, был ранен в пах?
Написав все эти вопросы, мне стало совестно. Пожалуйста, если вам скучно и некогда, ничего не отвечайте, а если ответите хоть что-нибудь, я буду очень благодарен. Если же все, что вы знаете про это, слишком длинно, то напишите – я приеду, чтобы послушать вас изустно.
Во всяком случае, поручаю себя вашему расположению и только прошу верить, что дело, которое занимает меня, для меня теперь
С койки висят чуть не до полу темные
Космы тяжелых волос.
Не шевелятся ни губы, ни бледные
Руки на бледной груди,
Слабо прижатые к сердцу без трепета
И без надежд впереди...
Что мне она!- не жена, не любовница,
И не родная мне дочь!
Так отчего ж ее образ страдальческий
Спать не дает мне всю ночь!
**********************************************************
В альбом К. Ш.
Писатель, если только он
Волна, а океан - Россия,
Не может быть не возмущён,
Когда возмущена стихия.
Писатель, если только он
Есть нерв великого народа,
Не может быть не поражён,
Когда поражена свобода.
ЯКОВ ПОЛОНСКИЙ. 1865.
******************************************************************************************
«…И эти люди, лишенные совести и чести, люди с моралью животного имеют наглость призывать к уничтожению великой русской нации, нации Плеханова и Ленина, Белинского и Чернышевского, Пушкина и Толстого, Глинки и Чайковского, Горького и Чехова, Сеченова и Павлова, Репина и Сурикова, Суворова и Кутузова».
И.В. С т а л и н. Выступление 6 ноября 1941года.
Задача создания новых учебников, новых учебных хрестоматий, новых методических и методологических разработок… Не декларативная, коньюнктурно-лицемерная «борьба» с фальсификацией истории Государства Российского; решительное, действенное, всеохватное обращение к фактам, только фактам, объективным реалиям…
Имена и деятельность Иосифа Виссарионовича Сталина и Георгия Валентиновича Плеханова… Можно ли без них представить себе Русскую Историю?..
Даже Н.К. Крупская “почти суеверно” протестовала против оголтело-вульгарного унижения личности Плеханова, которого “подминали” и “чистили” “под Ленина”: “Господи, помилуй! Господи, помилуй! – горестно причитала ошарашенная соратница вождя: - А того, что Ленин о Плеханове писал, не читали явно…».
…………………………………………………………………………………………………..
…К сожалению, к роли залихватски амбициозных «ниспровергателей» (нередко просто «ради красного словца – не пожалел родного отца») «приобщаются» некие мыслители-страстотерпцы и сегодня. Одни ополчаются на Владимира Красно-Солнышко, другие – на Ивана Грозного и Екатерину Великую, третьи – на Петра Великого; прочие – изгоняют из школьной и вузовской программы Радищева и Новикова, Белинского, Чернышевского, Писарева, Герцена, Огарёва, Щедрина, Некрасова, Берви-Флеровского, Михайловского, Скабичевского… Даже на филфаках, истфаках студенты ныне слухом- не слыхивали о Шелгунове, Благовещенском, Нечаеве, Бакунине, Ткачеве, Благосветлове, Гл. и Н. Успенских, Левитове, Слепцове, Решетникове, Помяловском, Наумове, Златовратском, Нефёдове, Кропоткине…
«Святым временем» называл А.П. Чехов эпоху «молодой России», эпоху Чернышевского, Добролюбова, Писарева… Великое, святое, унаследовавшее святые идеи декабризма время Михаила Михайлова, Николая Шелгунова, братьев Александра и Николая Серно-Соловьевичей, Владимира Обручева, Митрофана Муравского, Сергея Рымаренко, Николая Утина, Петра Заичневского, Сигизмунда Сераковского…
«Не оспоривай глупца…» Пушкинское «непротивленчество»…
* * *
От «Декабристов»- к «Войне и миру».
«Там всё – там родших милый дом…»
( имения и усадьбы «народных заступников»)
3 января 1878 го в письме из Ясной Поляны своему «искреннему приятелю», издателю «Русского архива» Петру Ивановичу Бартеневу он напоминает об их московской беседе, где был высказан замысел произведения из времени царствования Николая и выступления декабристов. 27 января
того же года он говорит об этом замысле в письме Сергею
Александровичу Рачинскому. Об «увлечении» намерением
создания романа «Декабристы» Лев Николаевич сообщает
тогда же своему постоянному адресату Николаю Николаевичу Страхову. 9 февраля 1878 г. в письме С.А. Толстой он информирует ее о встречах с декабристами и их потомками
(М.И. Муравьев-Апостол, П.Н. Свистунов, дочь Никиты Муравьева, родившаяся в Сибири, - С.Н. Бибикова). 4 марта в Туле в доме Е.И. Пущиной он увиделся с дочерью декабриста Рылеева – Анастасией Пущиной («Был у Пущиной. Много интересного от дочери Рылеева»). Из письма С.А. Толстой от
5 марта 6 «…поехал к Свистунову… просидел у него 4 часа, слушая прелестные рассказы его и другого декабриста Беляева. Зашёл к Беляеву…». Заметим, что Толстой «зашёл»
за рукописью, которая позднее была опубликована в «Русской старине» (1880, № 9) с редакционным комментарием: «Печатаемые ныне «Воспоминания» Александра Николаевича Беляева… указаны нам знаменитым нашим писателем графом Львом Николаевичем Толстым. Он читал эти «Воспоминания» и, как свидетельствует их автор, «сделал на полях рукописи много отметок; согласно с указаниями гр. Л.Н. Толстого, - пишет г. Беляев, - я сделал необходимые прибавления того, что мною было упущено. Он же и поощрил меня к изданию этих воспоминаний…». Начавшаяся в конце 1880-х
публикация мемуаров декабриста продолжалась по 1886 год.
Оказавшиеся в поле зрения Льва Толстого документы эпохи декабризма, творческая реакция на них автора будущего эпического повествования… Эпистолярия, относящаяся к роману «Декабристы»… Многие письма несут в себе глубинный нравственно-этический, духовно-эстетический потенциал… Вот, например, письмо П.Н. Свистунову. Процитируем его полностью:
«1878 г. Марта 14. Ясная Поляна.
Многоуважаемый Петр Николаевич!
Когда вы говорите со мной, вам кажется, вероятно, что все, что вы говорите, очень просто и обыкновенно, а для меня каждое
ваше слово, взгляд, мысль кажутся чрезвычайно важны и необыкновенны; и не потому, чтобы я особенно дорожил теми фактическими сведениями, которые вы сообщаете; а потому, что ваша беседа переносит на такую высоту чувства, которая очень редко встречается в жизни и всегда глубоко трогает меня. Я пишу эти несколько слов только, чтобы сказать вам это и попросить о двух вещах: 1) передать А.П. Беляеву вложенное письмо (я не знаю адреса) и 2) пользуясь вашим позволением делать вопросы, спросить, нет ли у вас религиозного того сочинения или записки Бобрищева-Пушкина, которое он написал в Чите, и ответа Барятинского. Если нет, то не можете ли вы вспомнить, в чем состояло и то и другое.
Я был в Петропавловской крепости, и там мне рассказывали, что о д и н из преступников бросился в Неву и потом ел стекло. Не могу выразить того странного и сильного чувства, которое я испытал, зная, что это были вы. Подобное же чувство я испытал там же, когда мне принесли кандалы ручные и ножные 25-го года.
Истинно и глубоко уважающий вас гр.
Л. Толстой.
Адрес: Л.Н. Толстому. Тула.
Еще вопрос: что за лицо был комендант Сукин».
Московские и подмосковные реалии, коллизии, проливающие свет на замысел толстовского романа «Декабристы»..
* * *
«…Я хочу доказать, что в деле декабристов никто не был виноват – ни заговорщики, ни власти…»
(Из воспоминаний А.А. Толстой)
«…То, о чем я просил вас узнать, разведать, еще больше, чем прежде, представляется мне необходимым теперь, когда я весь погрузился в тот мир, в котором я живу. Надобно, чтоб не было виноватыъх…»
(из письма к А.А. Толстой. – март 1878 г.)
Одно из направлений краеведческого поиска в ближнем и дальнем Подмосковье – контакты выдающихся деятелей культуры с декабристами.
«Неимоверную честь русскому дворянству делает то, что в своём верхнем, аристократическом слое оно создало движение декабристов, первое освободительное в России, открывшее революционный век… Высший слой русской гвардии, наиболее культурный в то время, проявил большое бескорыстие» (Н.А. Бердяев).
Забудут заблужденья человека,
Но воспомянут чистый глас певца,
И отзовутся на него сердца
И дев и юношей иного века
В. Кюхельбекер. «Моей матери». 1832.
Из письма Н.Н. Страхову (1878 г., 16 марта, Ясная Поляна): «Кюхельбекер трогателен, как и все люди его типа – не поэты, но убежденные, что они поэты, и страстно преданные этому мнимому призванию. Кроме того, 15 лет заточения». Лев Николаевич на письмо Страхова, который передал ( по поручению М.И. Семевского) ему два
переплетенных тома со ста семью письмами декабриста Н.А. Бестужева. «У него (Семевского – В.Ш.) оказалось большое собрание ненапечатанных стихов и прозы Кюхельбекера и его дневник. Куча тетрадей произвела на меня самое
привлекательное и грустное впечатление; но я побоялся труда и времени, которых будет стоить чтение и обдумывание этих рукописей. А вы ведь хвалили Кюхельбекера?» - писал Льву Николаевичу Н.Н. Страхов.
Декабристские усадьбы Подмосковья – неотъемлемая часть истории и культуры России – подверглись тяжёлому испытанию. Национальная память сохранила имена «русских европейцев» - патриотов, борцов за свободное, нерабское Отечество. Но «родовые гнёзда декабристов – уникальные архитектурно-природные свидетели их размышлений, споров, чувств, дел – оказались в забытьи и запустении. А ведь знание отечественной истории, столь необходимое для духовного развития народа, становится гораздо более полнокровным, живым и личностным при непосредственном соприкосновении с сохранившимися в потоке времени историко-культурными и ландшафтными памятниками, обладающими особой атмосферой и духом… Без них восприятие родной истории чрезвычайно обедняется и утрачивает живую силу, способную воспламенять чувство Родины, столь необходимое для развития полноценного гражданского общества, которое ещё в начале Х1Х в. и стремились построить декабристы»
( М. Кононова, В. Поляков. Подмосковные вотчины декабристов. - «Подмосковная летопись», 2005, № 4). Авторы
весомой публикации называют адреса мест, связанных с декабристами:
Осташево. От станции «Волоколамск» - на Карачарово.
Белая Колпь. От станции «Шаховская» - Волоколамское шоссе, Белая Колпь.
Ярополец. Рядом с Волоколамском, в 7 километрах от деревни Кашино по Лотошинскому шоссе.
Покровское. От станции «Румянцево» Ржевского направления, 18 км.
Храброво. По пути из Лобни в Дмитров, 63 км Рогачевского шоссе.
Шуколово. В 2 км от станции «Турист».
Даниловское. От Дмитрова – до остановки «Буденовец» по
Дмитровскому шоссе.
Надеждино – от станции «Орудьево» Савёловского направления, 6 км.
Тарусово. От станции «Вербилки» Савёловского
направления, 8 км.
Марьино. Рядом с городом Бронницы, вблизи дороги на Белые столбы.
Остафьево. От «Щербинки» - по Варшавскому шоссе.
Дубровицы. От Подольска – по Варшавскому шоссе.
Васькино. От станции «Чехов» - до остановки Васькино (Варшавское, Симферопольское шоссе).
Пущино. Под Серпуховом.
Турово. От Серпухова – по Симферопольскому шоссе.
Н.А. Бердяев: « Неимоверную честь русскому дворянству делает то, что в своём верхнем, аристократическом слое оно создало движение декабристов, первое освободительное в России, открывшее революционный век… Высший слой русской гвардии, наиболее культурный в то время, проявил большое бескорыстие».
Рузское водохранилище близ Волоколамска. Усадьба
О с т а ш е в о, выстроенная в самом конце ХУ111 века князем А.В. Урусовым. С 1813 г. здесь жил пасынок Урусова, участник событий 1812 года полковник Н.Н. Муравьёв.
О с т а ш е в о. Здесь, в организованном Н.Н. Муравьёвым военном лагере проходили летние занятия обучающиеся в Училище колонновожатых. Ученики этого заведения под руководством генерал-майора занимались съёмками Московской губернии; топографические работы велись в Царицыне, Коломенском, Петровском, Волоколамске, Звенигороде, Воскресенске, Можайске, Рузе, Верее.
Будущий декабрист Николай Васильевич
Басаргин(1800-1861) принимал участие в этих экспедициях; им изготовлено 20 планшетов таких населённых пунктов, как Архангельское, Царицыно, Верхние и Нижние Котлы. Из его воспоминаний: «В 1819 году, будучи на съёмке в Московской губернии, мне случилось стоять в деревне у одного помещика, коего обращение с крестьянами дало мне первую мысль или, лучше сказать, желание сделать их свободными». Умер в Москве, похоронен на Пятницком кладбище.
Муравьёв Александр Николаевич (1792-1863), участник Отечественной войны 1812 года, заграничных походов. Сражался под Бородино. Награждён золотой шпагой «За храбрость». Умер в Москве.
Н.Н. Муравьёв писал Николаю 1, взывая к милосердию (в числе восставших был его любимец, племянник, Сергей Муравьёв-Апостол): «Не о фамилии своей, государь, пекусь. Жалею, что безвинно погибнут лучшие сыны России, большая часть которых доказала любовь к Родине ещё на поле Бородина. Если будет на то ваша монаршая милость, то велю на последние средства свои соорудить в имении своём монастырь и удалюсь в него замаливать грехи тобою прощенных…». В час и день получения трагического известия о казни Муравьёв отдал распоряжение остановить часы на сооруженной в имении башне и уехал из Осташево.
Авторы «Подмосковного летописца» констатируют: «Конечно же, Осташково очень изменилось с Х1Х века: некогда возвышавшееся на берегу Рузы, теперь оно оказалось на одном уровне с водохранилищем, вплотную приблизившемся к его постройкам. Главный дом с бельведером не сохранился, но уцелели два флигеля, ажурная ограда с причудливыми въездными башнями, псевдоготические конный и скотный дворы, пейзажный парк. Конный двор – поистине уникальное для Подмосковья архитектурное сооружение: готическая башня, словно перенесённая на русскую почву из европейского Средневековья. О более поздних хозяевах усадьбы – семье
вел. кн. Константина Романова ( поэт «К.Р.») – напоминает небольшая церковь-усыпальница, в которой был похоронен
Олег Романов, погибший на фронте в годы Первой мировой войны» ( № 4, 2005 г.).
Усадьба Белая Колпь ( Андреевское). Находившаяся неподалеку от Осташева вотчина князей Шаховских (с 1658
по 1917 гг.). Здесь у преподавателя Училища колонновожатых князя Валентина Михайловича Шаховского(1801-1850), владельца имения, собирались его ученики, которые вскоре будут связаны с событиями на Сенатской площади Санкт-Петербурга. Краеведы Подмосковья установили любопытные факты. Хозяин Андреевского был дружен с Александром Муравьёвым, который в 1818 году стал мужем его сестры П.М. Шаховской. Муравьёв жил поблизости - в своём имении Бутово.
«Большим другом Шаховского был декабрист П.А. Муханов, также неоднократно приезжавший в Белую Колпь. На это были веские причины: более десяти лет княжна Варвара Михайловна Шаховская считалась невестой Муханова. Ещё за несколько лет до восстания декабристов им не был разрешен брак по церковным причинам ( сестра Муханова Елизавета вышла замуж за брата Шаховской – Валентина). После восстания на Сенатской площади и ссылки Муханова в Сибирь Шаховская последовала вслед за ним, живя в доме мужа своей сестры – А.Н. Муравьёва… От самой усадьбы, перестроенной кн. М.А. Шаховским в начале Х1Х века до нашего времени дошли только заброшенный двухэтажный дом управляющего или сыроварня, руины каретника, остатки липового парка. Лучше всего сохранилась классическая Андреевская церковь 1807 г. с более поздней ампирной колокольней, постепенно восстанавливающаяся… В другую сторону от Осташева
(в 25 верстах), на берегу стремительной Озёрны, находится принадлежавшая семье Шереметьевых усадьба Покровское, связанная с именами декабристов А. В. Шереметьева и
И.Д. Якушкина. Первый был сыном хозяйки усадьбы – Надежды Николаевны Шереметьевой. Учился в Училище колонновожатых. Второй стал в 1822 г. её зятем, мужем дочери – Анастасии. По словам Якушкина, весь 1823 год он «прожил очень уединенно» в Покровском. Был у
Н. Шереметьевой и ещё один зять-декабрист, но из числа раскаявшихся (в 1818 г. 16-летняя Пелагея Шереметьева вышла замуж за М.Н. Муравьёва)» («Подмосковный летописец», 2005, № 4).
Экскурсоводу есть о чём рассказать, раскрывая «земли родной минувшую судьбу». Впечатляющей может оказаться и заочная экскурсия в эти места Подмосковья. Вот, например, один эпизод из жизни Алексея Васильевича Шереметьева (1800-1857), поручика лейб-гвардии Конной артиллерии, адъютанта графа П.А. Толстого. Заметим, что домашним учителем его был С.Е. Р а и ч – член Союза благоденствия, литературный наставник Лермонтова и Тютчева. Один из эпизодов жизни Алексея Васильевича был связан с судьбой А.С. Пушкина. На одном из вечеров в доме князя Урусова весной 1827-го возревновавший артиллерийский офицер
В.Д. Соломинский вызвал на дуэль Пушкина. Для определения условий поединка встретились секунданты соперников – Павел Муханов (брат декабриста Муханова) и Алексей Шереметьев. Из мемуаров: «Только что уехал Пушкин, к Муханову явился Шереметьев. Муханов повёл переговоры о мире. Но Шереметьев, войдя серьёзно в роль секунданта, требовал, чтобы Пушкин, если не будет драться, извинился перед Соломирским. Муханову долго пришлось убеждать Шереметьева. Шереметьев понял, наконец, что эта история падёт всем позором на
головы секундантов в случае, если будет убит или ранен Пушкин, и что надо предотвратить эту роковую случайность и не подставлять лоб гениального поэта под пистолет взбалмошного офицера. Шереметьев поспешил уговориться с Мухановым о средствах к примирению противников… Примирение состоялось. Пушкин с тех пор
«потеплел» к Шереметьеву. В пушкинских «Братьях-разбойниках» шутливо говорится о смуглоликом Шереметьеве: «…и с ленью праздной Везде кочующий цыган…»
Уволенный в отставку штабс-капитаном жил и похоронен в селе Покровское-Шереметьево под Рузой. Из письма И.И. Пущина: «Верно, до вас дошла весть о смерти
Алексея Васильевича Шереметьева. Я был в Москве, когда Евгений получил это известие из деревни, и погоревал с ним о добром товарище-сослуживце».
За страницами учебника… «Земли родной минувшая судьба»… Достойные имена, достойные биографии…
Сергей Григорьевич Волконский (1788-1865), Александр Викторович Поджио (1798-1873), Евгений Петрович Оболенский (1796-1865), Сергей Петрович Трубецкой (1790-1860), Михаил Александрович Фонвизин (1787-1854), Павел Сергеевич Бобрищев-Пушкин (1802-1865), Фёдор Петрович Шаховской(1796-1829), Дмитрий Александрович Арцыбашев
( 1803 или 1804 – 1831), Николай Иванович Тургенев(1789-1871), Михаил Михайлович Нарышкин (1798-1863), Вильгельм Карлович Кюхельбекер (1797-1846), Матвей Александрович Дмитриев-Мамонов(1790-1863)…
Помнят ли о них Дубровицы, Осташево, Остафьево, Покровское, Одинцово, Пущино, Лопасня, Верзилов?.. Помнят ли о них о них Лопасня, Мелихово, Васькино, Марьино, Крюково, Храброво, Шуколово, Алексеевское, Надеждино?..
У Ивана Бунина есть стихотворение «П у с т о ш ь»:
Мир вам, в земле почившие! – За садом
Погост рабов, погост дворовых наших:
Две десятины пустоши, волнистой
От бугорков могильных.
Ни креста, Ни деревца. Местами уцелели
Лишь каменные плиты, да и то
Изъеденные временем, как оспой…
Теперь их скоро выберут – и будут
Выпахивать то пористые кости,
То суздальские черные иконки…
Мир вам, давно забытые! –
Кто знает их имена простые?
Жили - в страхе, В безвестности – почили.
Иногда в селе ковали цепи, засекали,
На поселенье гнали. Но стихал
Однообразный бабий плач – и снова
Шли дни труда, покорности и страха…
Теперь от этой жизни уцелели
Лишь каменные плиты…
А пройдет железный плуг –
и пустошь всколосится
Густою рожью. Кости удобряют.
Мир вам, неотмщенные! – Свидетель
Великого и подлого, бессильный
Свидетель зверств, расстрелов, пыток, казней.
Я, чье чело отмечено навеки
Клеймом раба, невольника, холопа,
Я говорю почившим: «Спите, спите!
Не вы одни страдали: внуки ваших
Владык и повелителей испили
Не меньше вас из горькой чаши рабства!»
…Спите, спите! Не вы одни страдали: внуки ваших
Владык и повелителей испили
Не меньше вас из горькой чаши жизни!..
«…только прошу верить, что дело, которое занимает меня, для меня теперь почти так важно, как моя жизнь…»
(из письма Л.Н. Толстого – о работе над романом «Декабристы»)
«Как зовут и как адрес детей и наследников И.С. кн. Одоевского? Я буду дома до 2-х часов, но ответ напишите мне, пожалуйста. Ваш Л. Толстой» ( П.И. Бартеневу. 30 мая
1878 г.). В одном из вариантов романа «Декабристы» главным действующим лицом должен был быть А.И. Одоевский, сын И.С. Одоевского.
30 апреля П.Н. Свистунов передал Льву Николаевичу письма к нему декабриста М.А. Фонвизина и «Исповедь» Н.Д. Фонвизиной. Из ответа Л.Н. Толстого от 5-6 мая 1878 г.: «Многоуважаемый Петр Николаевич! Посылаю обратно письма Фон-Визина и замечания его жены. И то, и другое очень мне было интересно. Письма надо было бы переписать.
Они сотрутся скоро…» В пост-скриптуме Лев Николаевич пишет: «Тетрадь замечаний Фон-Визиной я вчера прочитал невнимательно и хотел уже было ее отослать, полагая, что я все понял, но, начав ныне опять читать её, я был поражен высотою и глубиною этой души. Теперь она уже не интересует меня, как только характеристика известной очень высоконравственной личности, но как прелестное выражение духовной жизни замечательной русской женщины, и я хочу ещё внимательнее и несколько раз прочитать ее. Пожалуйста, сообщите мне, как долго могу я продержать эту рукопись, или могу ли переписать ее?» Ответ Петра Николаевича: «…можете их переписать, они могут принести пользу кому-либо из тех, кому дадите их прочесть» ( «Тайные общества в России…»). В письме из Ясной Поляны от 19 мая Толстой сообщает о пересылке «тетради Фонвизиной».
Чрезвычайно интересно письмо Толстого Стасову (Ясная Поляна, 8-9 июня 1878 г.). Это - реагирование на получение важного исторического документа – записки Николая 1 касательно ритуала казни декабристов. Владимир Васильевич получил документ от своего приятеля поэта
А.А. Голенищева-Кутузова («записка» досталась тому от дедушки – графа П.В. Голенищева-Кутузова, бывшего в 1826 году петербургским генерал-губернатором). «Не знаю, как благодарить вас, Владимир Васильевич, за сообщенный мне документ. Для меня это ключ, отперший не столько историческую, сколько психологическую дверь. Это ответ на главный вопрос, мучивший меня…»
Письма погружают нас в удивительный мир творческой лаборатории классика, мир осуществления «мечтательного труда» (так назвал Толстой в письме к Стасову роман «Декабристы»).
Из письма П.Н. Свистунову ( Ясная Поляна, 25 декабря 1878 г.):
«Работа моя томит и мучает меня, и радует и приводит то в состояние восторга, то уныния и сомнения; но ни днем, ни ночью, ни больного, ни здорового, мысль о ней ни на минуту
не покидает меня. Вы мне позволяли делать вам и письменные вопросы. Выбираю самые для меня важные теперь.
Что за человек был Федор Александрович Уваров, женатый на Луниной? Я знаю, что он был храбрый офицер, израненный в голову в Бородинском сражении. Но что он был за человек? Когда женился? Какое было его отношение к обществу? Как он пропал? Что за женщина была Катерина Сергеевна? Когда умерла, остались ли дети?
На какой дуэли, - с кем и за что,- Лунин, Михаил Сергеевич, был ранен в пах?
Написав все эти вопросы, мне стало совестно. Пожалуйста, если вам скучно и некогда, ничего не отвечайте, а если ответите хоть что-нибудь, я буду очень благодарен. Если же все, что вы знаете про это, слишком длинно, то напишите – я приеду, чтобы послушать вас изустно.
Во всяком случае, поручаю себя вашему расположению и только прошу верить, что дело, которое занимает меня, для меня теперь почти так важно, как моя жизнь… Не вспомнится ли вам из декабристов какое-нибудь лицо, бежавшее и исчезнувшее?..
