Помню, одно время только и разговоров, что про контркультуру. Вот журнал «Ровесник» еще в советские годы намекал: контркультура – это правильный выбор, антибуржуазный. У нас, советских людей, много друзей на Западе. Прежде всего, это деятели западной контркультуры, леваки, чудики-музыканты и режиссеры-авангардисты, которые скопом шокируют буржуа и несут новые ценности человечности и творчества в мир чистогана и насилия. (Здесь нам в голову как-то не приходило, каким это образом, некоторые буржуазно контркультурные деятели умудрялись при этом неплохо существовать в этом самом критикуемом буржуазном обществе, зарабатывая на его бичевании и общественный вес, и финансовый капитал).
В 90-е, когда марксистское обществознание стало неактуальным, контркультура начала подаваться просто как молодость мира и вообще как эта самая, свобода. Контркультура – это не против буржуазии вообще, а против насилия над личность, она – свободное высказывание художника, бунт и обнаружение абсурда.
В принципе, и там, и здесь общая тональность была в целом одинакова. Культура – это такая репрессивная вещь, тоталитарная, затхлая и убогая, «для всех», для гопников. А вот контркультура – это свежо, задорно, сплошной творческий порыв, романтика, борьба за независимую личность и светлые идеалы гуманизма. В общем, культура – это плохо, а контркультура – хорошо.
Конечно, приходилось мириться с издержками контркультуры. Ну, наркомания там всякая, косуха, цепи или ирокез на голове, потом штаны приспущенные, мятые, и перманентный аморальный образ жизни. Что поделаешь, вызов пошлости, перегибы на местах, головокружение от успехов, издержки производства.
Может и я бы навек замер в этом наивно-юношеском, перестроечном представлении о культуре, так и не сподобившись увязать между собой миф о хорошести контркультуры и его реальное воплощение в виде очередного гомосексуалиста, наркомана или законченного алкоголика, если бы не известный деятель культуры Дмитрий Быков.
Его текст «Телегия», выступления и высказывания там и сям, открыли мне глаза на подлинную контркультуру.
Говоря все время о контркультуре, мы как-то все обращали свой взгляд не в ту сторону. Смотрели на Запад, и не видели того, что тамошняя контркультура с одной стороны -недостаточно контркультурна, с другой – слишком уж культурна. То есть она внешне противопоставлена давящей бюргерской мещанской массовой культуре конечно, но не отличается от нее слишком внутренне. Контркультура в западном смысле – это не реальная альтернатива, не иной путь, а всего лишь ее молодая поросль, новый этап, ее будущая ступень, сохраняющая связь с тем, что есть, и питающаяся от одних и тех же корешков. Недаром все деятели контркультуры, которые не попадают в разряд легенд и «клуб 27-и», заканчивают записью рождественских альбомов на музыкальном поприще, разного рода трибьютами, созданием пухлых эпических нравоописательных романов в литературе и общим бормотанием о ценностях гуманизма и толерантности как величайших достижениях человеческого духа.
Смотрели на Запад, а между тем под боком была своя собственная глубоко разработанная, продуманная контркультура: русская советская, культура, отечественная философия, русская советская песня, да что там русская, советская цивилизация в целом.
Мы были так наивны и поверхностны, что так и не поняли – специфика советского времени заключалась в том, что производство самой настоящей, подлинной, контркультурной продукции было поставлено в СССР на поток. Вся советская культура отрицала индивидуализм и технократизм западной цивилизации, ее увлечение односторонним и внешним во имя может быть корявого по культурным эстетическим меркам Запада, но душевного, своего, контркультурного. «Сапоги выше Пушкина», анархизм Толстого, гордое босячество Горького, ненавидимая Быковым телегия деревенской прозы – все это и в самом деле было контркультурным и антикультурным явлением. В этом состояла ценность отечественной культуры, в этом был ее смысл – сохранение человека естественного, сокровенного в противоположность человеку научному, окультуренному, прошедшему доместикацию и деперсонализацию в горниле западного общества, утонувшему во всем внешнем и одностороннем, поставившему себя в центр мироздания и отринувшему всякую связь с ним.
Тогда еще, во времена массового производства отечественной контркультуры, возникли две тенденции ее отрицающие. С одной стороны – Макаревич, Гребенщиков, Шевчук, «люди с абсолютным слухом», как их определили в «Новой газете», мутили контркультуру по-западному, с другой - юный Дима Быков и подобные ему, шедшие против течения, выдавливавшие из себя культурными окуджавами и стругацкими контркультуру отечественную, телегическую, общинную.
Ныне видим, противоположности сомкнулись. И вот – с одной стороны они – культурное настоящее современной России, а с другой - вековая, толстопятая русская контркультура, таящаяся по подворотням, потаенная контркультура русского леса и русских полей, русского бунта, русской революции.
Слушая песни Пахмутовой, листая страницы советских романов, просматривая лучшие советские фильмы, я еще раз убеждаюсь в правоте быковского определения. Да, все это контркультура, отрицание культурного европейства – это наш особый путь, по которому все-таки следует пройти. Более того убедить пройти новые поколения, которые прочно сидят на старом крючке образов и представлений о контркультуре. Показать им истинный и беспощадный русский контркультурный бунт.
В мире, где обычным признаком культуры может быть лишь мещанин-индивидуалист, мещанин – модернист и авангардист, подлинная контркультура может проявиться лишь в форме отрицания этих человеческих типов, отрицания всего культурного мира Запада, всех этих ценностей толерантности, модернизма, плюрализма.
Поэтому не стоит пугаться читая вот этакое на «Эхе Москвы»:
Нашу нацию на наших глазах и с нашим участием все-таки смогли сделать "особой цивилизацией, особым русским миром". Миром изгоев и нерукопожатных в современных демократических правовых государствах. Цивилизацией варварства, пиратства, рейдерства, шовинизма и ксенофобии.
Скифы мы. Навсегда останемся в глазах Запада варварами, контркультурой. И это правильно. Этого и надо держаться.
