"ЗАВТРА". Тема нашей сегодняшней беседы — нефть и её будущее. А точнее — наше будущее в "мире нефти" или "мире без нефти". У нас в гостях в редакции Вячеслав Лактюшкин и Александр Собко — обозреватели информационных порталов "Однако" и "На Линии", постоянно пишущие на темы энергетической тематики. И я бы хотел задать вам простой вопрос: а что вообще мы понимаем под "будущей нефтью" и "будущим для нефти"? Ведь тут есть масса противоречивых утверждений: нефти мало, нефть будет дорогая, нефть заканчивается, Россия сидит на "нефтяной игле", на российском Севере уже ничего нет, в США придумали "сланцевую революцию"… Что тут выдумка, а что — реальность?
Вячеслав ЛАКТЮШКИН. Вообще, разговоры о том, что нефти мало и что нефть кончится, идут чуть ли не с середины ХХ века — со времён известного прогнозиста Кинга Хабберта, который достаточно точно предсказал падение добычи нефти в США в начале 1970-х годов, за двадцать лет до того, как это произошло. Но в мировом масштабе эта гипотеза уже не столь очевидна: как оказалось, нефти в мире гораздо больше, чем даже согласно самым смелым оценкам 1950-х годов, да и мы научились её добывать эффективнее и дешевле, чем во времена Хабберта и теории "пика нефти".
"ЗАВТРА". Здесь я должен возразить: как сказал один профессор, стареют жёны, стареют дочери, но студентки третьего курса по-прежнему всегда молоды и красивы. Насколько часто человечество находит новые месторождения нефти взамен уже выработанных, старых?
Вячеслав ЛАКТЮШКИН. Пока что речь идёт о том, что нефтяные "слоны", добывающие большую часть нефти, находят новые нефтяные ресурсы для поддержания уровня добычи "чёрного золота". Сейчас в эту группу входят Россия, Саудовская Аравия, США, Канада и ряд стран Ближнего Востока. Никто из них до сих пор не проявил признаков значимого, системного снижения добычи. Никто из этих стран не предупреждает покупателей: "мы на пределе, мы скоро снизим добычу на 1 миллион баррелей в сутки, мы так дальше не можем". Наоборот, все растут — или, по крайней мере, стараются расти.
С другой стороны, есть страны с более скромными запасами нефти, которые много её добывали в прошлом, но уже прошли пик добычи — например, Египет, Мексика, Индонезия, Норвегия, Великобритания. Но тут надо учитывать эффект масштаба: да, Норвегия, например, уже лишилась где-то 0,1 млн. баррелей добычи в день только за последнее время, но в тех же США за тот же период добыча "сланцевой" нефти выросла, как минимум, в 20 раз. Это и есть показатель, что человечество научилось добывать ту нефть, которую ни Хабберт, ни другие прогнозисты никак не брали в свой изначальный расчёт. И, как следствие, у нас есть хотя бы время подумать, как жить дальше.
Александр СОБКО. К сожалению, в целом картина по миру отнюдь не столь благостна, как это рисуется в оптимистических прогнозах. Например, возьмём Китай, самый быстрорастущий рынок потребления нефти и, шире, углеводородов. "Сланцевая революция", которая определяет сегодня лицо американской нефтянки, так и не пришла в Китай. И тут уже нельзя списать что-то на недоработки Миллера или Сечина — Китаю-то надо позарез обеспечить страну нефтью и газом, для них это вопрос выживания. Сейчас у них большая часть энергетики на угле — там горько шутят, что каждый житель Пекина за год выдыхает (и вдыхает!) полкирпича, так как вокруг столицы Китая дымят угольные блоки электростанций, а город закрывает липкий и густой смог. Так вот — в Китае по-прежнему идёт падение добычи собственной нефти, и страна всё больше зависит от импорта нефтепродуктов и нефти. И даже со сланцевым газом ситуация не такая радужная, как в США, — есть хорошее и крупное "сланцевое" месторождение Фулинь, его китайцы уже осваивают. А вот остальные месторождения не оправдали их надежд, и там буквально "ковыряются", мало что добывая, какого-то прорыва, как в США, в Китае не видно. В итоге от недостатка нефти и газа китайцы снова взялись за тему метана угольных пластов, хотя это и не очень удобный газ, и совсем не наша удобная к добыче, перевозке и потреблению нефть. В общем, как говорится, "не всё так однозначно".
"ЗАВТРА". Хорошо, а насколько можно ещё реанимировать производство нефти там, где уже идёт или предполагается падение добычи? Вспомним: ещё два года назад все кричали о том, что "сланец убьёт российскую нефтянку", а в итоге в самих США за последние полтора года постоянно идёт падение добычи — и все признают, что американские нефтяники, как и их российские коллеги, хотели бы видеть нефть дороже 50 долларов за баррель, но никак не по 20 или по 10! И в то же время новый президент США Дональд Трамп объявил, что он будет добиваться возврата промышленности в США, что подразумевает в том числе и решение вопроса "дешёвой энергии" в США, и, как следствие — дешёвой нефти. Нет ли тут противоречия?
Александр СОБКО. Тут есть над чем подумать, и посмотрим, какие ограничения наложит реальная жизнь на предвыборные обещания. Давайте поэтому очертим пространство возможностей и предполагаемые варианты, которые могут быть реализованы на практике, основываясь на идеях и декларациях Трампа. У нас есть нефть, от которой критически зависит транспорт, есть газ и уголь, которые определяют цены электрогенерации, и есть растущий сегмент возобновляемой энергетики — энергия ветра и солнца. Давайте пройдёмся кратко по этим основным пунктам.
Считается, что Трамп будет поддерживать нефтегазовый и угольный сектор — в первую очередь, произведя дерегуляцию отрасли, разрешив добывать и бурить там, где раньше это было делать запрещено. Это, конечно, даст некий карт-бланш нефтегазовым и угольным компаниям, снизит бюрократические препоны, но этот эффект будет вряд ли системным — в США и так уже достаточно либеральное законодательство в части добычи полезных ископаемых, речь может идти только о разрешении добычи на федеральных землях и о бурении на шельфе.
С другой стороны, надо сказать, что именно администрация Обамы всегда поддерживала в прошлом "зелёную энергетику", но парадоксально — именно при ней расцвела та самая "сланцевая революция", ренессанс в добыче американской нефти. И это показывает очевидное: ситуация в энергетике и её перспективы диктуются экономикой, а не политикой! Если у вас есть деньги на инвестиции — то вы сможете поднимать и нефтедобычу, и "чистую энергетику" — высокие цены на энергию помогали и ветрякам, и нефтяникам. А вот нынешняя, сложившаяся в последнее время цена на энергию погружает всю энергетическую отрасль в стагнацию и упадок. Поэтому я очень скептически отношусь к вопросу поддержки энергетики через дерегуляцию, но, с другой стороны, хотелось бы обратить внимание на небольшой элемент, который может действительно дать рост добычи американской нефти — я говорю о нефтепроводе из Северной Дакоты.
Сейчас Северная Дакота страдает от того, что нефтепроводная система США не интегрирована с системой сланцевой добычи. В США есть три крупнейших месторождения "сланцевой" нефти — Пермиан, Иггл Форд и Баккен. Два первых находятся вблизи центров традиционной нефтепереработки в Техасе, они интегрированы со всей трубопроводной системой, а вот Баккену не повезло — его нашли в глухомани Северной Дакоты, где и людей-то особо не было никогда.
В похожей ситуации США были в начале 1970-х годов, когда там произошло падение добычи в Техасе, Оклахоме, Калифорнии, но одновременно с этим геологи нашли новую нефть на Аляске, в громадном месторождении Прадхо-Бей. Тогда американцы решились на строительство уникального Трансаляскинского нефтепровода, создали целый нефтедобывающий район за Полярным кругом. Именно этот смелый, по меркам США, проект и обеспечил решение нефтяного кризиса конца 70-х, который США пережили гораздо легче, чем "нефтяной шок" 1973-го года, когда Саудовская Аравия и другие арабские страны ввели эмбарго на поставку нефти.
"ЗАВТРА". А что даст американцам строительство трубопровода к Баккену? Что там сейчас, это же всё-таки не ледяная и далёкая Аляска?
Александр СОБКО. Сейчас добыча нефти на Баккене стагнирует и падает, так как половину нефти приходится возить за сотни километров грузовиками, а большую часть нефти потом отправлять по железной дороге куда-нибудь в Техас, на переработку на старый НПЗ. Трубами идёт в лучшем случае половина нефти. Всё это, конечно, значительно поднимает себестоимость нефти, а нефтяники от этого всё равно получают крохи. Поэтому, когда цены упали — сразу упала и добыча в Северной Дакоте, никто не ожидал, что за вычетом транспортных издержек в Северной Дакоте останется где 20, а где и 10 долларов за баррель нефти "на скважине". А вот если будет построен нефтепровод, то это развернёт фактически падающую на Баккене добычу и добавит несколько сотен тысяч баррелей нефти, что весьма немало по меркам США. Поэтому что-то, конечно, администрация Трампа для цены нефти сделать может — но вот глобально что-то поменять они не могут.
Вячеслав ЛАКТЮШКИН. Надо сказать, что отрасль всё-таки приспосабливается и к высоким, и к низким ценам на нефть. Когда в начале 2015-го года нефть резко упала до 40 долларов, всем было плохо и туго — была масса проектов, которые считались в расчёте на нефть по 80, а то и по 100 долларов. А вот фактическое падение до 20 долларов "на скважине", которое произошло к началу 2016-го года — к нему пришли через почти год — и компании смогли подготовиться, сократить капитальные расходы, сократить бурение, чтобы выжить. Практика показала, что добытчики способны выживать даже при ценах ниже 40 долларов за баррель. Не все: кто-то, конечно, умер, кто-то выжил — но так всегда бывает.
Александр СОБКО. Конечно, нам надо исключить шапкозакидательские разговоры о том, что Америке выгодна дорогая или дешёвая нефть — в конце концов, экономика сама подыскивает разумный баланс, который позволяет не "убить" добычу нефти и обеспечить хоть какой-нибудь рост экономики, которая однозначно страдает от высоких цен на энергию. В "сланцевой революции" была внутренняя логика — логика того, что Америка выйдет на столь желаемое американцами самообеспечение по нефти только при стабильно высокой цене на нефть в районе 100 долларов за баррель, что позволило бы спокойно освоить все месторождения новой, трудной нефти в самих США. Это, кстати, было бы удобно и другим производителям — России, Китаю, даже Саудовской Аравии, это был некий компромисс "дорогой нефти". Но потом разные игроки начали вести свою игру — США, например, решили, что они готовы поступиться возможностями, которые открывала им дорогая нефть, ради давления на Россию; Саудовская Аравия решила вывести с рынка конкурентов — но это уже политика. Вернёмся ли мы к ситуации "дорогой нефти" образца 2014-го года — вопрос открытый. Понятно, что для США падение цены импортируемой нефти скомпенсировало, финансовые потери от падения собственной добычи, а для экономики в целом дешёвая нефть — вообще благо. Но опять-таки тут включается в игру политический фактор: любая страна не хочет зависеть от импорта нефти, это критический энергоресурс, и США тут не исключение, а часть правила. Они считают, что это поддерживает внутреннее производство сопутствующего оборудования, определяет независимость США на мировой арене, что тоже для американцев крайне важно. Даже мы добываем дорогую нефть у себя — и это оказывается выгодным в целом для страны, хотя мы, в общем-то, точно так же могли бы завозить дешёвую нефть из Саудовской Аравии, например. Так что у всех есть установка на самообеспечение нефтью, а это диктует логику высокой цены, несмотря на экономические причины.
"ЗАВТРА". Есть данные, что колебания цены на нефть от 100 до 30 долларов привели к тому, что с американского рынка ушло около миллиона баррелей нефти. Но когда мы говорим в целом о мире, оказывается, что миллион баррелей в день — это естественный годовой прирост, который спокойно обеспечивает каждый год мировая экономика. Если посмотреть на вопрос шире — куда может в самом деле двинуться глобальная цена на нефть, исходя, допустим, из последних решений ОПЕК, которая ограничила отнюдь не сотню тысяч баррелей нефти, а вывела с рынка гораздо большие цифры?
Александр СОБКО. До принятия решения вся ОПЕК добывала около 33 с небольшим миллионов баррелей нефти в день, около трети всей мировой добычи. После недавнего заседания добыча снизилась до 32,5, то есть с рынка ушло 0,5-0,7 млн. баррелей добычи, даже меньше, чем составило интегральное снижение добычи в США за последние полтора года. Кроме того, Россия заявила, что присоединяется к решению ОПЕК об ограничении добычи, что тоже позитивно повлияло на цену нефти, которая теперь уверенно обосновалась выше 50 долларов за баррель. То есть, в общем-то, итоговое состояние нефти — это всё-таки "дорогая" нефть, под которой неформально понимается "баррель дороже 50 долларов".
"ЗАВТРА". А насколько США смогут воспользоваться таким решением ОПЕК и России в свою пользу? И не поломают ли они игру, вернув в рамках "доктрины Трампа" цену к более низким значениям, тем, что мы видели в 2015-2016 годах?
Вячеслав ЛАКТЮШКИН. Процесс роста или падения добычи нефти — отнюдь не столь одномоментный. Дело в том, что временной лаг между бурением и добычей составляет сейчас несколько месяцев — они нужны на обустройство скважины, на создание инфраструктуры вокруг неё. Так было в конце 2014-го года, когда в США начало падать число буровых. В апреле 2015-го года добыча в США прошла пик, а потом начала медленно снижаться. То есть и объёмы добычи, и цены на нефть можно прогнозировать достаточно уверенно: данные по буровым сегодня публикуются еженедельно, а именно от бурения скважин и особенно на "сланце" зависит, насколько быстро нефть вернётся на рынок, и какое влияние это окажет на цены. Этот срок составляет от 3 до 6 месяцев от начала появления буровых — и вплоть до прихода нефти на рынок. И пока что буровые в США отреагировали на новости из ОПЕК и России достаточно спокойно, без ажиотажа. Более того, надо учитывать и инерцию отрасли — достаточно просто посмотреть на эксперимент, поставленный самой жизнью. После падения количества буровых в 5 раз с конца 2014-го года добыча нефти в США упала всего на 9-10% — большую часть нефти дают не новые, а уже пробуренные скважины. Того же эффекта стоит ожидать и при росте цены и связанном с нею росте числа буровых.
"ЗАВТРА". Хорошо, а что глобально есть в "закромах" у мира? Как обеспечивать каждый год добычу дополнительного миллиона баррелей нефти, чего требует мировая экономика — вдобавок к тем 95 миллионам баррелей нефти и её заменителей, которые уже ежедневно добываются?
Вячеслав ЛАКТЮШКИН. В загашнике есть много чего. Во-первых, в мире есть уже доказанные запасы нефти на 50 лет текущей добычи. Пусть в масштабах истории это и краткий миг, но нефть не "закончится прямо завтра". Во-вторых, когда нефть стоила около 100 долларов за баррель, то есть ещё в докризисные времена, в мире были сделаны большие инвестиции в нефтегазовую отрасль, и масса проектов были просчитаны и продуманы, но отложены в долгий ящик в ожидании стабильно высоких цен. И, как оказалось, это была правильная стратегия. В мире есть громадные запасы трудной, "сланцевой" нефти — даже сейчас, на пике кризиса, они дают добычу, сравнимую со "вторым Ираком". Есть бразильская глубоководная подсолевая нефть, она тоже дорогая и тяжёлая в добыче, и она ждёт своего часа. Есть канадские нефтяные пески и тяжёлая нефть в Венесуэле. Есть проекты "Газпрома" и "Роснефти" на арктическом шельфе, их тоже остановили во время ценового кризиса 2014-2015 годов, но их однозначно запустят при первой же возможности. Пусть все эти проекты дорогие и сложные инженерно и технически, но важен сам факт, что эту дорогую нефть нашли — она есть, и её добудут. В-третьих, есть масса мероприятий по стимуляции добычи на старых месторождениях, и это тоже даёт массу новой, но по факту — уже разведанной и освоенной нефти.
Александр СОБКО. Итогом такого многогранного и сложного процесса взаимодействия науки, технологии, политики и экономики получается переосмысление классической идеи "пика нефти", которую предложил Кинг Хабберт. По сути дела, вместо того классического пика, который наблюдался в 1970-х годах в США, мы в современном мире видим выход добычи на некую "полочку", на которой и нефть, и мировая экономика отыскивают некий компромисс как по ценам, так и по объёмам добычи, которые этими ценами определяются, некий компромисс желаний и возможностей по дешёвой энергии для мира. Ведь, не секрет, что нефть сегодня по-прежнему составляет больше трети потребления всей мировой энергии, от цены нефти пляшет цена и природного газа, и угля. Но у нас нет нефтяной катастрофы, апокалипсиса, нет и какого-то нефтяного изобилия. Цены не комфортны ни для кого: ни для потребителей, ни для производителей.
Конечно, это уже не вопрос к Хабберту — он жил в другое время и тогда его выкладки были корректны. Я особо никогда не был сторонником этого классического "колокола" (так выглядит форма кривой добычи нефти по Хабберту). Жизнь оказалась гораздо богаче пусть и красивой, но выхолощенной теории. И, честно говоря, меня даже радует, что мы в итоге отошли от построений Хабберта, которые были уж слишком мрачными и безнадёжными. "Будущее нефти" не означает однозначный "конец нефти".
"ЗАВТРА". А как мы будем жить в этом будущем, в котором нефть будет, но она будет дорогой и ограниченной той самой "полочкой" в добыче? Ведь основной потребитель нефти — это транспорт, "кровеносная система" экономики. Насколько сейчас новые технологии могут изменить подход человечества к использованию нефти именно в транспортной отрасли? Что это будет — электромобили? Поезда? Самолёты с солнечными батареями? Это всё лишь красивые картинки — или в этом есть какая-то реальная возможность?
Вячеслав ЛАКТЮШКИН. Это вообще такой одновременно и сложный, и интересный вопрос, что будет через 5, через 10, через 15 лет. Касательно электромобилей, на мой взгляд, всё достаточно однозначно. Дело в том, что мировой парк автомобилей с двигателями внутреннего сгорания (ДВС) на бензине и дизельном топливе, которые получают из нефти, составляет сегодня примерно 1,1 миллиарда машин. Каждый 7-й житель Земли — автомобилист. Производство машин с ДВС — это примерно 80 миллионов в год, как на замену уже существующих, так и для новых владельцев. А вот электромобилей по всему миру делают всего около 500 тысяч, меньше процента от производства машин с ДВС. Лидер отрасли, "Тесла", собирается в 2020 году выйти на 500 тысяч — значит, отрасль вырастет где-то до 1-2 миллионов, что опять-таки мизер по сравнению с автомобилями с ДВС. Транспортная отрасль ведь тоже очень инерционна, и поэтому легко понять, что будет твориться в ней и в 2020-м, и даже в 2030-м году. Следовательно, чтобы как-то "прижать" потребление нефти в транспортном секторе, речь должна идти о десятках, а то и о сотнях миллионов электромобилей в мировом парке машин — а этого нет ни в перспективе 5 лет, ни даже в перспективе 15.
Александр СОБКО. Да, ситуация с нефтью очень похожа на ситуацию с "половиной кирпича в лёгких" у каждого китайца. Китай всячески пытается уйти от угольной генерации электроэнергии — но в итоге планы постройки угольных блоков в десять раз превосходят планы постройки новых электростанций на природном газе. В итоге получается, что весь Китай напряжённо работает по программе ухода с угольной генерации, строя ветряки, солнечные батареи, ГЭС и АЭС, принимая программу перехода на газовую генерацию вместо угля — но итогом всего этого бурного процесса является лишь то, что уголь потеряет 1-2% в общей генерации электроэнергии в Китае, может быть — чуть больше в более длительной перспективе. Ничего с этим поделать нельзя — такова инерция отрасли.
"ЗАВТРА". То есть, резюмируя наш разговор о нефти и её будущем, но подразумевая и наше с вами грядущее, можно сказать: "Будет трудно, будет весело, никто не умрёт завтра, но и лёгкой прогулки в грядущее никто не обещает". Впрочем, такова современная жизнь — она и богаче любой самой красивой теории, и интереснее, чем древние мифы или детские сказки. Большое спасибо.
Материал подготовил Алексей АНПИЛОГОВ
Илл. Нефтяной фонтан не будет вечным
