Дело было года три-четыре назад. В начале осени мой старый итальянский друг Никколо, историк из Песто, доставил меня на джипе к подножию горы Пафлагоне, что в Неаполитанских Апеннинах. Здесь зарождается торопливыми потоками река Селе, чтобы в сотне римских миль* ниже пополнить пресной водой Салернский залив Тирренского моря. Мы с другом осмотрели живописные окрестности нашей стоянки, выбрали сухой взгорок и поставили палатку в тени под низким зонтиком карликовой пинии. Потом уселись у костра, и Никколо голосом опытного лектора начал свой рассказ о событии, случившемся здесь немногим более двух тысяч лет тому назад. «На этом самом месте, - историк кивнул в сторону нашей палатки, - стоял его шатёр… Не смейся, Серджио, я знаю!.. А вокруг, не разводя огней, расположились на траве, под кустами и деревьями, его соратники. Вполголоса перекликаясь, передвигались дозорные по границам лагеря. Он весь словно укутался в чёрный походный плащ. Мутно белело лишь слабое световое пятно на ткани шатра от огня, зажжённого внутри».
…Мой друг часто прерывался, чтобы заваривать кофе. Я следил за диктофоном, не задавая вопросов. Только по возвращении домой закончил расшифровку записи. Читайте!
*
Та осенняя ночь 682 года от основания Рима выдалась в верховьях Силаруса** ненастной. Тяжёлые облака осыпали меловое среднегорье холодным дождём, ветер лохматил дубравы и заросли мирта, ломал ветви низкорослых сосен. Заполночь несколько тёмных фигур покинули шатёр. Одна из них осталась у входа снаружи, другие разошлись в разные стороны. От откинутого полога вниз по косогору протянулась световая дорожка. Кто-то в плаще с накинутым на голову капюшоном ступил на неё, выйдя из кустов, и стал подниматься к шатру. Стоявший наверху подался вперёд, всматриваясь в полуночника:
- Ты кто? Назови себя.
- Спасённый Богом, Исус, вторая центурия первой когорты, - послышался глухой голос из-под капюшона. – Выслушай меня, Спартак.
- Следуй за мной.
Под куполом просторной палатки горел на опорном столбе фитиль в плошке с оливковым маслом. Света оказалось достаточно, чтобы нам из двухтысячелетней дали рассмотреть стоявших друг против друга простого бойца и военачальника. Последний, лет под сорок, одетый в шерстяную рубашку до колен, был высок и плечист, русоволос. Светлая окраска волнистой шевелюры и кудрявой бородки, голубые глаза выдавали в нём фракийца, как называли в Риме коренных жителей балканского севера и пришлых туда недавно с полуночной стороны славян-антов. Второй, ростом значительно ниже, по сравнению с известным гладиатором, казался хрупким, но не изнеженным. Тонкая смуглая рука молодого ещё человека, которой он отжал воду из клиновидной бороды, была исполосована бледными шрамами. Чёрные волосы с синевой, миндалевидные тёмные глаза, наполненные какой-то мучительной думой, позволяли предположить, что перед вождём восставших рабов стоял уроженец Востока, где таинственные культы и своеобразные ощущения влияют на облик человека.
- Ты иудей? Почему ты называешь себя Спасённым Богом? - спросил Спартак.
- Я не ведаю своего родства, мой командир. Помню себя только с той поры, когда меня, уже юношу, остановили на дороге из Иерусалима к Мёртвому морю бродяги. Они и дали мне это имя. Я исходил с ними всю Палестину, побывал в эллинских городах, познал философию греческих мудрецов, затем поселился среди отшельников в Кумранских пещерах. Но неразумно ушёл оттуда, и вскоре меня схватили римские солдаты. За что, не знаю. Меня продали плантатору в Южной Италии. Ты меня освободил. Я понимаю все сущие языки Ойкумены – и арамейский, и греческий, и латынь, и другие. Со мной по ночам беседуют боги всех народов, чаще всех – один, ранее неведомый...
На этих словах родства не помнящий умолк. Спартак задумчиво прошёлся по шатру, спросил:
-Чего ты ждёшь от меня, странный человек?
-Посмотри за реку, Спартак. Там горят костры наших врагов. Уже победные огни. Честолюбивый торгаш Марк Красс мечтает о триумфальном въезде в столицу мира. А в обратной стороне, на расстоянии дневного перехода, высаживаются в порту Брундизия легионы Лукулла. И на восток нет пути тебе, и на запад, - нервным жестом Исус указал направления. - Там - стена Пентелийских гор, там - предательское для тебя море. Добытая тобой свобода, коротает свою последнюю ночь. Разве ты не понимаешь?
Спартак досадливым махом руки прервал речь ночного посетителя:
- Я не удерживаю тебя. До рассвета, пока не началось сражение, каждому вольно покинуть лагерь. Так только что решил совет командиров. Но ты не трус… Я вспомнил: ты прикрывал мне спину в сражении при Мутине.
Исус неопределённо покачал головой, то ли соглашаясь с мнением своего вождя, то ли отрицая его:
-Пока у меня оставалась надежда на гибель этого проклятого мира, я готов был положить свою голову на жертвенный камень свободы. Теперь такой надежды нет. Да и что дала бы твоя полная победа, случись эта невероятность? Господа стали бы рабами, а рабы – господами. В земной жизни может быть только так. Силы Тьмы побеждают всюду. Долгая ночь надвигается на обитаемый мир. Тебе и другим, как ты, не остановить её. Рекой крови не смыть рабства. Я вижу тысячи трупов вокруг этой горы и тебя среди них, бездыханного.
- И всё? – насмешливо спросил вождь вчерашних рабов. – Это всё, что ты хотел сказать мне? Что-то не так, что-то ты не договариваешь, халдей.
Отступник опустил свои выразительные глаза. Потом вскинул их на Спартака, подошедшего к нему вплотную. Они горели так, будто принадлежали не человеку, а восточному идолу, во чреве которого жрецы разводят жертвенный огонь.
- Бежим… Бежим вместе. Я знаю надёжный путь.
Фракиец отозвался не сразу. Скрестив на груди мускулистые руки, он стал кружить вокруг столба с навешенными на нём доспехами и оружием. От движения воздуха заколебался язычок пламени в светильнике, тревожные отблески побежали по ткани шатра.
- Вчера люди Красса предложили мне сложить оружие в обмен на римское гражданство и чин претора. Сейчас ты склоняешь меня на дезертирство. Что оскорбительней?
Казалось, Спартак разговаривает сам с собой. Последние его слова задели отступника. Он поднял руки, словно защищаясь от удара:
- Нет, нет, не оставляй легион на виду у Красса! Распусти его до рассвета. Одно твоё слово, и твои братья рассеются по горам.
- Ты соблазняешь меня жизнью земляного червя? Дышать гнилью и питаться мертвечиной? Завидная участь! Нет, только победа или смерть.
Пока вождь повстанцев произносил эти слова, Исус менялся на глазах: спина его выпрямилась, он как будто подрос, черты лица обострились, и в глазах вновь разгорелся огонь восточного идола. Он словно забыл, кто перед ним.
- Брат мой, ты рассуждаешь как эллин, подстрекаемый своими бессильными богами-олимпийцами, которых выдумали дети. Пусть не пугает тебя жизнь раба, ибо все люди в этой жизни – чьи-то невольники. Покорись воле истинного бога! Ведь твоя свободная бессмертная душа лишь краткий миг, ложно именуемый жизнью, пребывает в телесной оболочке. Не всё ли равно, что есть наше тело – раб или господин? Так угодно богу.
- О каком из богов говоришь ты? Всякий из римских богов на стороне римлян. А боги других народов бессильны перед ними.
- Ты заблуждаешься, Спартак. Нет богов ни римских, ни греческих, равно как и других. Есть бог единый и вездесущий, всемогущий отец всех людей, непостижимый человеческим разумом.
- Вот как! - военачальник остановился и с интересом посмотрел на пророка, оказавшегося в его войске. – Раз наше бренное тело – ничто, стоит ли спасать его бегством, не зная даже, кем оно будет завтра, рабом или господином? Не почётней ли погибнуть с мечом в руке? И честь сохранишь, и раньше предстанешь перед твоим всесильным богом.
Исус не заметил иронии.
- Непросто приблизиться к небесному престолу, Спартак. Лишь долгим служением господу (тяжкими трудами, постом, молитвами и умерщвлением плоти) можно заслужить его благодать. Брат мой, я открою тебе великую тайну. Далеко отсюда, на пустынных берегах Мёртвого моря живут в пещерах дети Света. Они именуют себя эссенами. Дни их проходят в труде на тощих полях под палящим солнцем, а ночи – в молитвах и чтении священных книг, написанных под диктовку истинного бога. Я пробыл там несколько лет, но не крепка оказалась моя вера тогда, а душа и тело не могли отказаться полностью от мирских соблазнов. Я бежал в многошумные города к лживой жизни детей Тьмы. Остальное ты знаешь. Ты вернул мне свободу, так позволь же отплатить тебе добром. Последуй за мной. Тайными тропами мы проберёмся в Брундизий. Оттуда менее одной луны плавания до финикийского побережья, а там рукой подать до обители эссенов. Мы войдём в их общину, очистим души от житейской скверны и станем мирно ждать прихода Мессии, который возвестит о гибели Князя Тьмы. Вот тогда и придёт час мщения. Мы больше не будем проливать кровь наших врагов. Наш бог, истинный создатель, отмстит за нас, за всех угнетённых. Решайся, Спартак! Бежим!
Пальцы Исуса вцепились в плечо фракийца. Хватка оказалась железной. Не узнать было искривлённого страдальческой гримасой лица сообщника эссенов, на губах выступила пена. Резким движением Спартак освободился от хватки тонких пальцев ночного посетителя:
- Опомнись, безумец! Ты предлагаешь мне поменять солнечный миг борьбы на долгое ожидание божественной подачки во мраке пещер, на мечту о равенстве в загробном мире? Пусть твой бог, если он всесилен, даст его мне и моим братьям по оружию здесь, сегодня.
Восточный человек вскинул испуганный взгляд под купол шатра:
- Тише! Он слышит.
**
Полководец повернулся спиной к Спасённому Богом. Подойдя к выходу из шатра, откинул полог. В предрассветной мгле смутно обрисовывались купы деревьев и кустов, тела бойцов, спящих под плащами на траве. Одинокие фигуры уже передвигались по лагерю. Перекликались дозорные. На противоположном берегу Силаруса дотлевали костры римлян.
Вождь вернулся к опорному столбу, снял с крюка панцирь и стал прилаживать его к груди поверх рубашки. Проверив на прочность ремни римского шлема и поножей, протянул руку к мечу, лежавшему в ножнах на столе поверх чертежей местности с горой Пафлагоне.
- Я верю в богов, в судьбу, но без этого меча вера моя слаба. Иди, Исус, спасайся в своих пещерах. Скоро бой. Последний. Знай, мы победим.
- Ты мужественный человек, Спартак, достойный славы Геракла. Жаль, что через двадцать-тридцать лет никто не вспомнит о тебе.
***
Спустя несколько дней лесная тропа вывела усталого путника с тёмным бородатым лицом на окраину Брундизия. Город уже покинули Легионы Лукулла, спешившие усилить Красса. Исус пробрался в порт, отыскал финикийского «купца» в тесном ряду судов у причала. Старый моряк с серьгой в мочке уха, полупират-полунегоциант, долго вертел в коротких пальцах серебряный динарий, задавал вопросы: кто да откуда путник. Тогда Исус извлёк из складок плаща аурею. Золотая монета развеяла подозрения тирянина. Он показал глазами на место под навесом у мачты судна: «Располагайся здесь». С кормы доносились обрывки разговора: «Тысячи рабов полегли… Пленных распинают по дороге Капуя-Рим». – «А тот… как его?.. Спартак?» - «Фракиец, говорят, пал последним. Только тела его не нашли. Изрубили, видать, на куски». – «Нет, это боги взяли его к себе». – «Да ну, он же смертный!». – «Выходит, не смертный».
****
Исус благополучно добрался до Палестины. Позже его встречали на пыльных дорогах Востока среди бродяг и нищих. Потом следы его затерялись в прибрежных скалах Мёртвого моря. Как он жил среди эссенов в Кумранских пещерах, когда умер, никто не знает. Много позже в Малой Азии возникли легенды о Мессии, иудее по имени Йешуа. Греки звали его Иэсоусом, славяне нарекли Иисусом. Но был ли он тем самым бойцом последнего легиона Спартака, о котором рассказал мне историк Никколо, или главным действующим лицом поздних легенд стал другой Исус, достоверно неизвестно.
Примечания:
*1 римская миля =1000 шагов легионера (700-750 м).
**Ныне р.Селе.
