Есть что‑то в русских, что сделало их одними из первых покорителей космических пространств. Русским «тесно», их не устраивает организованный и поделенный мир Запада. Стремление к большим пространствам — это «дверка» в космос, которую, однако, нужно уметь открыть, построив соответствующую технику. А техника создаётся путём изменения картины космоса и самого человека в ней, что, в свою очередь, подсказывает соответствующие технические решения. Другой момент — это странная уверенность, что для всех — нынешних, прошлых и будущих — поколений есть место в мире. Но необязательно на планете Земля.
"Гений среди людей". Так называется его работа, обосновывающая значимость гениев и тяжкую судьбу их, обречённых на непонимание. К.Э. Циолковский — странный русский человек, провинциальный учитель польского происхождения (отец — обрусевший бедный шляхтич), стоящий на несколько порядков выше мысли окружающих калужских обывателей и вынужденный всю жизнь устраивать свой быт среди них.
Сегодня он — бесспорный символ калужского края, вместе с музеем космонавтики его имени, да и, пожалуй, всей России. Самоучка, сдавший экзамены, школьный учитель, дослужившийся до чина коллежского асессора, но затем ставший светилом мировой науки. Циолковский похож на простого русского интеллигента — трудягу, мечтающего осчастливить людей результатами своих умственных и общественных усилий. Но было нечто отличавшее его от других собратьев по социальной прослойке, а именно — философия. Впрочем, у каждого русского интеллигента есть своя философия. Тип Циолковского — это славянский тип, тип того же Николы Теслы и Михаила Ломоносова, обладающий практическим мистическим чутьём космоса — как компенсацией взамен приспособленческого социального коммунального чутья. Циолковский признавался в поздней автобиографии, что он не знает жизни, плохо приспособлен к жизненным играм: «Это незнание прошло через всю мою жизнь и заставило меня делать не то, что я хотел, много терпеть и унижаться».
Циолковский, не испытывавший иллюзий в отношении большинства к выдающимся людям (он не нужен ни родственникам, ни сверстникам, ни специалистам), считал, что для гения больше всего подходит артельная жизнь, жизнь в коллективе, так как отдельно такой человек просто не пробьётся. Он был тысячу раз прав! «Надо, чтобы члены были подходящие друг к другу и к новой форме жизни, чтобы не умерло, не распалось общество, чтобы они умели согласно работать и мирно жить. Надо, чтобы при свободе они умели сами себя держать в руках, — одним словом, нужны люди с особыми свойствами. Где же найти таких членов?» — вопрошает он.
Это человек, лишённый сильного инстинкта коммунальности (по А. Зиновьеву), коммунальной борьбы всех против всех. Об этом думали многие мыслители и после него, тот же писатель-фантаст Ефремов. Он воплотился в десятках, сотнях крупных и, может быть, десятках тысяч мелких, никому не известных изобретателей-«кулибиных» в заброшенных мастерских, сараях и гаражах. Значит, всё же есть такой русский тип и такая среда для него!
Циолковский — это код гения, не только лично-индивидуальный, но и коллективный, искавший всю жизнь для себя соответствующих партнёров, уникальных людей, которые были бы восприимчивы к гениям и не дали пропасть его трудам и видениям. Гений, по Циолковскому, требует глубокого коллективного изучения в пространстве общения, всматривания в него.
«По природе или по характеру я революционер и коммунист», — начинал свою биографию Циолковский. Работы слеповатого и глуховатого провинциального учителя — огромная революционизирующая бомба, даже баллистическая или крылатая ракета, закладываемая под старого, «ветхого» человека, человека-полуживотного, могущая подбросить его на сверхчеловеческую высоту. Бомба, у которой был свой фитиль в виде теории ракетной космонавтики — фитиль, который удалось запалить. Да, такие люди отпугивают философствующих обывателей и любителей хорошо пожить.
Гений и гениальность — коллективный код, хотя отдельный конкретный гений и может выглядеть для окружающих как асоциальная личность. Циолковский, мне кажется, и до сих пор непонятен большинству соотечественников. Но гениальность — свойство, которым щедро одарён русский народ, прежде всего в лице ищущих людей, народных интеллигентов, а то и полуинтеллигентов и просто мастеровых людей.
У него было своё особое мировоззрение, которое он сначала построил, а потом уже нашёл технические решения для полётов на околоземное пространство. Нашлись уникальные люди (С. Королёв), которые смогли реализовать его технические идеи. Но в большей степени они реализовались благодаря социалистическому строю Советской России, нуждающемуся в новых решениях, пусть и на относительно простой технологической базе, которая была доступна погружённой в массу проблем стране.
Как ни удивительно, идеи Циолковского, изложенные в работе "Исследование мировых пространств реактивными приборами" и других, были воплощены в космическом проекте СССР почти что дословно: вторая космическая скорость, ступенчатая ракета, жидкостный реактивный двигатель, орбитальные станции. Такова особенность хорошо продуманных и практичных безумных идей! Циолковский — своего рода русский изобретатель-левша, к тому же со своей философией, но прорвавшийся в сферу науки и космологической мысли. Не все идеи Циолковского прижились. Например, не получила развития активно им проталкивавшаяся всю жизнь идея металлического дирижабля.
Философия Циолковского была в том, чтобы практически что‑то делать для совершенствования и облегчения жизни, «мастерить». Однако и здесь калужского левшу опередили иностранные соперники: «Работы мои печатались в журналах, но проходили незамеченными. Только в душе моей они оставляли след, и я благодаря им стремился всё выше и дальше. Учение о реактивном звездолёте только тогда было замечено, когда начало печататься вторично, в 1911–1912 годах, в известном распространённом и богато издающемся столичном журнале "Вестник воздухоплавания". Тогда многие учёные и инженеры (за границей) заявили о своём приоритете. Но они не знали о моей первой работе 1903 года, и потому их претензии были потом изобличены».
Глуховато-чудаковатый интеллигент в очках, несущийся по ветру на льду реки Протвы с огромным зонтиком на лыжах, распугивая крестьянских лошадей, — вот он, наш изобретатель: «Сколько раз в бурю (с зонтом) я мчался по льду силою ветра! Это было восхитительно. Всегда я что‑нибудь затевал. Поблизости была река. Вздумал я сделать сани с колесом. Все сидели и качали рычаги. Сани должны были мчаться по льду. Всё было закончено, но испытание машины почему‑то не состоялось. Я усомнился в целесообразности ее конструкции.
Потом я заменил это сооружение особым парусным креслом. По реке ездили крестьяне. Лошади пугались мчащегося паруса, проезжие ругали [меня] матерным гласом. Но по глухоте я долго об этом не догадывался. Потом уже, завидя лошадь, заранее поспешно снимал парус. Катался на коньках, пока был чистый лед. Попадал и в прорубь».
Циолковский и во взрослом возрасте оставался по духу юношей, но юношей, научившимся воплощать свои мечты в технике. Выступал Циолковский и против теории относительности А. Эйнштейна. В частности, ему не нравилось, что, согласно теории относительности, Вселенная ограничена. Он также считал, что во Вселенной время течёт одинаково, есть абсолютное время и пространство, следовательно, существует единство, то есть монизм мира.
Но не исключено, что технические принципы ему явились в своеобразном интуитивном созерцании. Он увидел то, что связывает человека и небесные тела, движение в пространстве. Один из элементов кода Циолковского — то, что мы назвали софийностью, пониманием Вселенной как живой мировой души, часть которой составляют и люди. Иными словами, движение человека к небесным телам есть движение к живым существам, в котором он реализует свое бессмертие. «Наш бог (космос) есть вечный, неизменяемый, живой, а мы его части и, значит, подобны ему. Можем ли мы перестать жить, если целое всегда живо!»
Основная идея Циолковского — панпсихизм, то есть всеобщая одушевлённость материи, основанная на чувствительности любых единиц вещества, в том числе атомов. Философские воззрения калужского космиста могут показаться довольно наивными и не очень оригинальными с точки зрения аналогичных западных и отечественных теорий, но они практичны, имеют абсолютно деятельностный характер и техническое воплощение. Проблема в том, чтобы «изменить мир», и мир изменяется: в этом отличие русского космизма от космологий. Мировоззрение Циолковского не созерцательно, а практично. «Чтобы понять меня, вы должны совершенно отрешиться от всего неясного, вроде оккультизма, спиритизма, тёмных философий, от всех авторитетов, кроме авторитета точной науки, то есть математики, геометрии, механики, физики, химии, биологии и их приложений» ("Монизм Вселенной").
Циолковский отрицает и смерть, считая её временной потерей чувствительности. В этом плане Циолковский неистребимый оптимист. Такой оптимизм — часть его кода, иначе зачем творить и как оторваться от быта сонной провинции, бесконечных бытовых пересудов?
Циолковский — пророк превращения космоса в энергетическое лучистое состояние. В этом аспекте Циолковский — провозвестник большого количества современных эзотериков, «собирателей энергии» и самосовершенствования. Но он и выразитель неистребимого русского типа чудаков со своей философией веры в разум и природу, при этом сомневающихся в личном Боге (по принципу «Бога нет, но Что‑то есть»), бесконечную благость Которого Циолковский тем не менее признавал. Философия Циолковского, если говорить приблизительно, расположена между гуманистическим вариантом материализма и спиритуалистическим персонализмом, который был воззрением, распространённым среди русских религиозных философов. Система мироздания Циолковского чем‑то напоминает иерархический персонализм Николая Лосского — те же одушевленные атомы, там та же система всеобщего совершенствования, стремления ввысь, то же перерождение субстанциальных деятелей. За этими воззрениями скрывается вечно юношеское желание перестроить всё на свой лад, своим умом, а не жить авторитетами. И иногда это удается! Даже в космосе, как мы видим на примере ракетно-космической техники.
Тип Циолковского, конечно, не идеален, это ласковый, но строгий учитель русского просвещения (просвещения на русских основаниях, как мечтал Иван Киреевский), ведущий вас, как дитя, за ручку в космос. Навязывающий свой взгляд на осчастливливание человечества, которое, согласно ему, просто обречено на счастье и, по сути, купается в нём, не замечая из‑за страдания и мук самозарождения более высоких форм жизни на нашей планете, в чём и состоит её отягощённая специфика по сравнению с остальными планетами. Но он — носитель архетипа, кода личности и её действия, которое позволит преодолеть тяготение не очень удачной по сравнению с другими планетами земной жизни.
В своём стремлении к счастью как абсолютной ценности Циолковский, может быть, ближе к восточным цивилизациям, для которых быть человеку счастливым — обязательно, в отличие от славянской, где человек счастливым, как правило, не бывает. Но это и не нужно, ведь «есть покой и воля». Циолковский — сторонник своеобразно материалистически понятой практической нирваны, о которой он написал одноимённую работу. Циолковский, как мастеровой Левша, — материалист. Это тоже очень по‑русски, многие наши простые соотечественники — такие же идеалистические «материалисты», так как не верят в учение церкви, и в метафизику, и в политические идеологии, но верят в добро Вселенной. В этом типе, возможно, есть что‑то стихийно-языческое.
«Человек или ещё [более] высшая комбинация отражает Вселенную хоть и не полно, но правильно. Такая комбинация духов есть очень сложное государство духов под единым управлением. Но эта комбинация, как наиболее массивная, наименее устойчива». «Нам известны только союзы духов. Даже частицы эфира — союз духов». В этом высказывании Циолковского часть его сущности: «Мы доказали, что животные космоса совершенны и нет в них ничего несовершенного. Но отчего же этого нет на Земле, почему она в муках развития, почему не ликвидируется эта жалкая жизнь? Почему существа счастливых планет не снизойдут к нам, не пожалеют нас и не заменят высшими, чтобы мы разрушились и возникли в их совершенном образе?!
Может быть, это и придёт, но и запоздание непростительно, столько мук, и в результате пока ничего, даже хуже — одни страдания и тьма. Если бы не ждали от нас высокого, то и не мучили бы столько времени. Видно, есть надежда, что из нас что‑то выйдет. Им лучше знать: мы сомневаемся, но они знают. Мы можем дать новую прекрасную струю жизни, подновляющую и дополняющую уже готовую совершенную жизнь».
Как сравнить их с марсианами в "Войне миров" или с "Гиперболоидом инженера Гарина"? Это другой взгляд на мир как на «своих». Вселенная Циолковского противоречит вселенной «чужих» мировой олигархии, которая воспринимает науку и технику как систему контроля и подавления с целью обеспечения материальных интересов и власти в виде плоских сетевых ловушек интернета.
Циолковский осуществляет погружение науки в течение, противоположное тому, что в эпоху Возрождения осуществляли западные мыслители, врачи и алхимики, от Леонардо до Парацельса. Это попытка вернуть науку и технику внутрь мистики природы как одухотворённого организма, оставаясь на техническом уровне мышления и действия. «Космос — игрушка. Он сравнительно ничто» — по сравнению с совершенными существами и «президентами эфирных островов».
Главное открытие Константина Эдуардовича Циолковского, на мой взгляд, связано с практической проблемой русского гения. Ему удалось показать, что гений может открыть дверь в космос, построив простую и ясную систему, поскольку и сам он, его личность является этой дверью, через которую врываются, влетают изобретения. Об этом его произведения и вся его жизнь. Ракетный путь в космос — всего лишь шанс для гениев, шанс изменить земной мир быстрыми путями вместо мучительного пути долгой социальной эволюции дурного мироустройства, которым идёт планета Земля и её население, не дошедшее до сверхчеловеческого уровня.
Циолковский в своих работах просто построил корабль в будущее — для таких гениев, как он сам. Хотя ему и не суждено было застать полёт человека на орбиту, он уже видел почти как в реальности, как летит Гагарин на этой ракете, он чувствовал близость этого полёта. Иначе как провидением нельзя объяснить, что его разработки сбылись. Но не всем сильным людям Земли этот «корабль» понравился, тема космоса пока не вышла дальше орбиты.
В коде Циолковского в нас как будто всматривается сам космос, сама Вселенная, сама София притрагиваются к нашим мыслям и рукам. Способны мы прорваться к ним или нет?
