Вот она передо мной - девочка на фоне персидского ковра. Надломленные брови, истома, жара, тревога, покорность. Полнота Востока в змеистом, чуть театральном изгибе её кистей. Тонкость его в каждом изломе нежных детских пальцев.
Дамаск…
Кому не грезились чары таинственного востока!
Более четырёх тысяч лет назад, там, где Барада разбегается на семь русл, в центре оазиса Гута расцвел цветок пустынных земель шумеров, под сенью крыл Шеду, крылатых быков, стражей ворот Иштар. С высотными и низкими зданиями. С мечетями и церквями. Медресе и библиотеками.
Город, каждый квадратный метр которого способен поведать историю великих побед и великих поражений. Каждый камень его наполнен шёпотом ассирийских магов. Стены его, по преданию, первыми возведены после потопа, хранят раны от трижды неудачных походов во имя Христово, обожжены холодным пламенем клинков мамлюков, закаливших сталь и стекло. Отблески волшебства, мерцание тайны в нутре железа с медяным узором, в преломлениях света в колбах светильников, в хрупких изгибах чаш - скупала Европа тринадцатого века. Скупала, надеясь приобрести то, что жило в крови, бьющей из перекусанной шеи аравийского скакуна.
Дамаск…
Город, познавший жестокость Азии, опустошенный монголами в 1300 году, так, что «кровь текла по улицам рекой» и двести лет пролежавший после этого в развалинах… Двести лет и восемь поколений.
Город, камни которого впитали кровь христиан, мусульман, друзов и буддистов.
Дамаск…
Шекспир воспел его розы, цветущие на ланитах и плечах возлюбленной, равно прекрасные: алые и белые. Сталь дамасская до сих пор будоражит металлургов секретом своего изготовления.
Ради неё эмир Тимур опустошил и сжёг этот город, забрал мастеров-оружейников в Самарканд, где они в пламени растворяли прочность космоса земли, чтобы отлить прочность, не знающую поражения. Доспехи Тамерлана, три тысячи сияющих лат его воинов, до сих пор соревнуются в надёжности с самыми последними моделями бронежилетов. Они пронесены в торжественном въезде хана перед ликующим народом. Свидетель победного возвращения Рюи Гонзалес де Клавихо, посол Испании, восхищенный блеском и пышностью шествия писал, что оружие «не отличалось достаточной прочностью, уступая в этом отношении европейскому». Дипломат, не отведавший холода настоящей стали, не знающий звона клинка, в трепете недоумения отскакивающего от кольчуги дамасской закалки... Он преднамеренно ошибся в своих наблюдениях.
Дамаск…
Запах пряностей на рынках. Игра бликов зелени в витражах гробницы головы Ионна Крестителя. Тугие финики под изумрудной тенью резных пальмовых листьев…
Девочка на холсте Врубеля вовсе не арабских кровей. Это дочь Киевского купца. Но отчего она знает, отчего она - вся суть Востока, отчего она сама - квинтэссенция Дамаска? Что роднит русскую девочку с многовековой историей Сирии?
Кинжал и Роза в её руке. Два символа Востока. Любовь и смерть. Избыточная красота, богатство, роскошь, манящая, как и тысячи лет назад. Тайна, страсть и трагическая нежность.
Тревога в её глазах, это ли не тревога дочерей, матерей и жён, прошлых и будущих?
Тревога, за то, что созидалось их руками тысячи лет. За сыновей, братьев, отцов, за самих себя, за детей, за все те многие годы и силы, вложенные в строительство. Обречённость красоты. Неизбежность быть соблазном, неизбежность стать жертвой преступления законов. Ясновидящее предчувствие стать невиновной виновницей, центром бури мечей, молчанием в хоре голосов трагедий многих людей.
Неизбывная тревога за сирийское искусство, архитектуру, музыку, за науку, за всё то, что созижделось трудом человеческим.
Не так ли дарила тебя последним взглядом Зенобия, вдова Одената Второго, что билась за золотые пески Пальмира, против Аврелиана. Не тебя ли, гордую царицу, в золотых цепях вели по площадям Рима в 274 году?
Сирия помнит бледнокожих варваров, приходящих грабить её города. Не знающих тайн кружения звёзд, не ведающих изящного письма, шахмат, поэзии и алгебры. Взявших лишь искры с кострищ, отблесками твоего священного огня, украсившие через много веков своё Возрождение.
Димашк…
Прибежище Адама и Евы, первое после рая. Сюда шёл Савл, полный гнева против христиан, с письмами в синагоги Дамаска. Сегодня к твоим стенам подходят иные. Им же всё тот же вопрос: «Что гонишь ты Меня? Трудно тебе идти против рожна».
Димашк-эш-Шам...
Твои пыльные камни вновь покрылись багряной росой. Разметались оборванные провода, вновь рвётся связь, телефон молчит. Молчат твои стены.
Кричат глаза. Кричат письмена, затканные в узорах платков сирийских женщин. В них, тончайших, сокрыты глубины мудрости, тайны благоденствия, зашифрованы имена пророков и самого Бога. Они, вплетаются в белый шум новостей, скручиваются в золотистых волокнах шерсти, красной ниткой пробивают узор во льне, звучат в ушах, играют в сердце, бессмертные:
За каждый расколотый камень
Отплатим мы страшной ценой!
