На первую статью такого типа – «Власть и цены» – пришло немало откликов, в том числе весьма интересные. Но значительная их часть выражала сомнение в том, что возможно такое сильное влияние внешних обстоятельств – в первую очередь низкого прибавочного продукта – на выполнение естественных, казалось бы, закономерностей развития страны. Скажу так, что понимаю нежелание многих людей признать то, как порой давят эти самые внешние обстоятельства и как они искривляют, казалось бы, то, что естественно должно быть прямым, – и что должно нас якобы автоматически повести по пути, близкому к европейскому. Но всё же изучение российской истории постоянно, по моему мнению, наталкивает на мысль, что очень и очень многие закономерности нашей – и не только нашей – истории объясняются наилучшим образом именно из климатических закономерностей. Разумеется, эта мысль довольно давно приходила многим в голову. Не буду упоминать А.П. Паршева или невесть за что сидящего Ю.И. Мухина – но уже известный маркиз де Кюстин заявлял, что русский ужасный климат помогает русскому деспотизму. Должно быть, француз изрядно промёрз – и рад был, что может хоть как-то согреться даже в чертогах русского царя… Что же, иным для просветления голов не мешает и помёрзнуть…
Когда говорят, что в России с гражданственностью дело издавна обстояло плохо, я частично соглашаюсь. Ибо гражданин – это и этимологически, и исторически суть горожанин. Великие культурные центры Древнего мира возникали именно в городах. Даже точнее – в городах-государствах. И все ценности вроде человеческого достоинства – тоже оттуда же. Достаточно пробежать хотя бы историю Древнего Рима, чтобы в этом убедиться. И Русь доордынская отнюдь не представляет исключения. Но…
Но ордынское иго подорвало в первую очередь города. Мало того, они были подорваны ещё до ига. И дело не только в княжеских усобицах – на Западе феодалы грызлись не менее часто и кроваво. Дело было ещё и в низкой регенеративной – восстановительной – способности городов. На Западе, к примеру, после Столетней войны северные французские города поднимались тридцать лет. В России Звенигородчина после Смутного времени уже в XVII веке не поднялась и за полвека – царь Алексей Михайлович по этому поводу направил на место даже комиссию во главе с одним из честнейших людей того времени, врагом взяток дьяком Алмазом Чистым. И комиссия подтвердила: земля за семь лет (!) Смуты так разорилась, что и спустя почти полвека налоги в этом регионе невозможно собрать… А уж что было раньше, после всех ордынских ратей…
Но до них было и другое событие. Русь не могла жить, как большая часть Европы, только феодальной рентой с земли – слишком ничтожна была рента. И на заре своего становления Руси сказочно повезло. Константинополь тогда был торговой столицей мира; сейчас бы это можно было сравнить с чем-то вроде Лондона и Нью-Йорка в одном флаконе. Естественно, что вся развивающаяся Европа ездила туда. Но в VIII–IX веках путь в сей центр был затруднён: Средиземным морем владели арабские пираты. И… немного погодя, Европа пробила новый путь. Да-да, «из варяг в греки». А Россия этот путь обслуживала, получая дополнительную прибыль. Поэтому-то русский феодализм был не совсем обычным. Сравните поведение Владимира Мономаха с его заветом «привечать купцов» и в целом разбойничье поведение, скажем, немецких феодалов даже и более позднего времени! На одном из княжеских съездов в 1170 году один князь плакался, что купцы перестали ехать. (А зачем мучиться, пробиваясь через русские «волоки» из реки в реку, – к тому времени на Средиземном море норманнская сицилийская династия уже изрядно потеснила пиратов.) Можно представить западного феодала, жалующегося на то, что к нему купцы не едут? Совсем неевропейский путь…
Так что, когда Орда нагрянула на Русь, – Русь была ослаблена не только усобицами, но и отсутствием торговых связей. Всё климат…
Климат нанёс свой удар и в другом месте. Пусть не такой сильный – но тоже, как увидим, весьма действенный. И попал этот удар по стране, и не бывшей под Ордой, и старавшейся с особой энергией стать Европой. То есть по Польше. Именно в Польше XV–XVI веков старались как бы довести до предела многие общеевропейские тенденции. Языком европейской учёности была латынь – в Польше её знали чуть ли не все дворяне; при отъезде в Польшу из Франции Генриха Анжуйского (потом Генриха III – последнего французского короля из династии Валуа) выяснилось, что из французских придворных по-латыни более-менее прилично говорят только двое, а из приехавшей польской свиты – все. В Европе прокладывала себе дорогу идея выборности должностных лиц и главы государства – в Польше стали выбирать короля. В Европе думали об ограничении королевской власти – в Польше её быстро свели до минимума. В Европе думали, как бы при выборности не получилось полного растаптывания проигравшего меньшинства – в Польше и один шляхтич мог наложить свой запрет (liberum veto) на решения правомочного собрания – сейма. Конечно, это уже доведение европейских идей до абсурда, но сам факт такого опережения говорит о многом.
И что же в итоге получилось? Безвластие и дворянская анархия. Тот же шляхтич, могший сорвать своим голосом любое решение сейма, был бессилен перед крупным магнатом. Суды были бессильны; король – тоже. Опять же не по-европейски всё вышло…
Почему?
Есть много объяснений. Обычно кивают на особенный, мягко говоря, не слишком рациональный и откровенно деструктивный характер польского дворянства. Что было, то было. Да, и паны, и шляхтичи не то что в XVI – в XX веке вытворяли много самой беспардонной дури; спесь захлёстывала. Не зря же, например, в Швеции любое безобразие звали «полск риксдаг» («польский парламент»), а в Германии аттракцион с битьём посуды назывался «польнише виртсшафт» («польское хозяйство»). Это сказывается и сегодня; не зря же один из нынешних видных немецких политических деятелей обозвал Польшу как проводника проамериканизма даже не «троянским конём», а «троянским ослом». Но, если мы посмотрим, например, на французское дворянство XVI–XVII веков, то найдём тоже немало деструктивного – и вполне сопоставимого с польскими «образчиками» по спеси, бестолковости и готовности разорвать свою страну на части из-за малейшей толики выгоды или просто из каприза. Ришелье не зря боролся со всеми этими сепаратистами железной рукой. Другое дело, что в этом и кардиналу, и вообще французским королям сильно помогало третье сословие. Да и вообще оно активнейше участвовало в жизни страны, то поддерживая королевскую власть, то урезонивая её – и в конце концов став после Великой Французской революции, по выражению знаменитого Сиейеса, «всем». Правильно, они и есть горожане – граждане…
А в Польше? Практически все специалисты по истории Польши отмечают слабость именно третьего сословия в оной. Горожане (тире граждане, добавлю от себя) в ней были политически слабы. И это несмотря на то, что польским городам было пожаловано то, что в русской истории и не ночевало, – магдебургское право. И оно не было пустым звуком. В раннее время оно помогло православным отстоять свои общины, а уже потом, во время владычества России (не сразу переводившей завоёванные города на общее положение), – старообрядцам, тоже долгое время бывшим по этой причине не особенно притесняемыми. Но вот… слабость всё равно была. В итоге – и королевская власть, и города оказались бессильными перед дворянскими фокусами. А господа дворяне из всех распрекрасных демократических европейских устройств сделали только убежище для своего беспардонного разгула. Стоит вспомнить, что в итальянских городах-государствах XIII–XIV вв. старались именно дворянам и не давать (!) прав горожан. Чуяли граждане, что это – совсем не граждане. А тут именно у них всё и очутилось. Да так очутилось, что тот же С. Маскевич, будучи в России в Смутное время, говорил, что знатные русские люди, несмотря на своё, скажем так, шаткое положение на сей момент, изрядно ругали устройство Польши и говорили, что оно России совсем не подходит – без царской власти русского типа не получится наказать магната, обижающего рядового дворянина. Польша надолго отбила вкус русских дворян к законности и выборности.
Так почему же польское третье сословие оказалось слабым? Тому причин много. Но одна из них, несомненно, это та же малость прибавочного продукта. Польша – не Франция, классическая страна для ведения сельского хозяйства. Климат в Польше лучше, чем в срединной России (мало где найдётся хуже), но всё не французский. И вот вам результат. Плохой климат – мало продукта. Мало продукта – мало горожан. Мало горожан – мало граждан. Мало граждан – вольности, данные «не тем», негражданам, превращаются в свою противоположность. И понеслось всё по кочкам… вперёд, до раздела Польши – что в конце XVIII века, что в 1939-м… Опережая всех, шли в Европу, а пришли…
Нельзя жить не по карману!
