Чего сегодня не хватает всем нам в России? Философии. Когда-то философия была универсальной формой западной культуры, но потом она перестала быть ею и стала привычной формой самостояния всякого человека в области мышления. Философ Константин Аксаков полагал, что для русских философия всегда будет философией возвращения домой к самим себе, к таким, какие мы есть.
Аксаков дважды пытался приобщить царей к философии. И оба раза неудачно. Не увидели они в нем Вольтера, просветителя монархов. Почему-то не прививается русская философия к русским царям. Никакого самостояния в мысли у них не получается. Напротив, своих просветителей власть постоянно берет под подозрение, а некоторых, как Ю. Самарина, даже на короткое время смогла посадить в тюрьму. Аксакова в тюрьму не сажали, но газету «Молва» закрыли.
Русский турок
В Константине Аксакове русская кровь смешалась с турецкой. Его отец — Сергей Аксаков. Мать О.С. Заплатина была наполовину турчанка. Бабушка Аксакова принадлежала к роду, мужчины которого могли носить зеленую чалму, а женщины – зеленое покрывало, потому что этот род восходил к пророку. Сама она попала в Россию двенадцатилетней девочкой после осады Очакова русскими войсками. Здесь получила воспитание и вышла замуж за военного, ставшего генералом. Родила дочь – мать Аксакова, правдолюбку, патриотку и православную.
Университет
В 1832 году Аксакову исполнилось 15 лет, и он поступил в Московский университет. По странному стечению обстоятельств, в этом же году из университета был отчислен В. Белинский. За что? За частые болезни и, следовательно, пропуски занятий. На самом деле, все понимали, что его отчислили за критику крепостного права.
Чему учили Аксакова в университете? По его воспоминаниям, «профессора преподавали плохо, студенты не учились и скорее забывали то, что знали прежде». Профессора университета были неподсудны. Студенты делали, что хотели. Они могли вызывать на свои собрания преподавателей и деканов и требовать от них отчета.
Большую часть времени Аксаков проводил на вечерах у Н. Станкевича, где «выпивалость, - по словам С. Венгерова, - страшное количество чаю и съедалось страшное количество хлеба». Что делали на вечерах у Станкевича? Изучали философию Гегеля. «Человек, - говорит П. Анненков, - не знакомый с Гегелем, считался кружком почти что не существующим человеком».
Вот пример гегельянского рассуждения Аксакова: «Определив явление как момент литературы, определив смысл его деятельности, мы поняли его самого в себе, in abstracto, то есть момент получает действительность, конкретируясь, и если уже это исторически полный момент, то он является конкретированным».
В кружке Станкевича изучали этапы движения всемирного духа. Что это за дух, было не очень понятно. Предполагалось, что каждая нация воплощает его по-своему. Наиболее адекватно он, конечно, воплощается в Германии. По словам Н. Бердяева, славянофил Аксаков вообще полагал, что русский народ специально призван для того, чтобы понять философию Гегеля.
Разрыв с кружком Станкевича
Вот ходил Аксаков на занятия в этот кружок, ходил, слушал, слушал, а потом и говорит: все. Хватит. Надоело. Я не с вами. Давайте прощаться. А у самого слезы на глазах. И у Белинского — слезы. Обнялись они на прощание, расцеловались и пошли в разные стороны. Белинский — налево. А Аксаков — направо. Объясняя мотивы разрыва, Белинский говорил: «Я по натуре жид». В Аксакове же сильна почва. Он русский.
Аксаков охотно верил, что общечеловеческая культура находится в Европе. И было бы хорошо, если бы Россия стала высшей ступенью развития этой культуры. Но что для этого нужно было сделать? Для этого нужно было развить в русском человеке чувство собственности. Развить это чувство – значит дать дорогу капитализму. В свою очередь, капитализм собирает вокруг себя людей в общность, именуемую нацией. Аксакову решительно не нравился капитализм. Он любил землю, которая собирает людей в общину. Европа породила нации. Россия выбрала общину. В Европе труд перестал быть связанным с землей. В ней он становится абстрактным. В России труд, по мысли Аксакова, непременно должен быть связан с землей.
Вот написал он о поэме «Мертвые души», сравнил Гоголя с Гомером, а его в кружке Станкевича на смех подняли. Аксаков это очень переживал. Ему было перед Гоголем стыдно. Нет, уж пусть Белинский пишет. У него это хорошо получается. Зачем мне писать? Я лучше русский костюм надену. И тем все будет сказано. Сказано — сделано. Аксаков первый надел мурмолку. А за ним уже ее надели его отец, Хомяков и другие. Вот надел Аксаков косоворотку, зипун и мурмолку, заправил штаны в сапоги и пошел на бал. И его заметили. О нем заговорили. Дословностью поступка Аксакова все было сказано. Конечно, зипун ему сшил французский портной. Но дело не в этом, а в принципе: русскому сподручнее ходить в русском платье.
Особый путь
Аксаков дружил с цензором иностранных газет А.Ф. Томашевским, от которого он в 1848 году узнал о революции во Франции. «Черт с ними, с безумными французами, лишь бы нам не потерпеть от их страсти к революции», - говорил Аксаков. Это настроение он выразил в письме к Николаю I. Что он советовал императору России? Отказаться от императорского именования и называть себя царем. Затем он просил хотя бы косвенно поддержать желание русских людей ходить в русской одежде. В противном случае мода заменит нам в России характер. На все будет мода. Все станет временным, случайным. Но самое главное Аксаков советовал Николаю I порвать связи с Западом. «Отделиться от Запада: вот чего нам нужно». И еще одну мысль он внушал царю: «У русской земли свой особый путь». Аксаков пишет: «Помилуйте, говорят многие, неужели вы думаете, что Россия идет каким-то своим путем? На это ответ простой: нельзя не думать того, что знаешь...».
Неизвестно, получил ли царь его письмо или не получил, но Николай I не поддерживал славянофилов, которые полагали, что «Россия — земля совершенно самобытная, вовсе не похожая на европейские государства и страны... Очень ошибутся те, которые вздумают прилагать к ней европейские воззрения и на основании их судить о ней». В чем Аксаков видел самобытность?
Во-первых, власть везде завоевывают. К ней стремятся. Русские от нее бегут. У нас ее дарят. Она у нас призвана. «Придите и владейте». Пришли и владеют, а мы не бунтуем. Потому, что бунтуют рабы, а мы — не рабы. Мы власть над собой добровольно призвали, то есть мы в самом своем истоке обессмыслили протест против власти. «Человек свободный не бунтует против власти, им понятой и добровольно призванной».
Во-вторых, нас отличает вера, православие. Наша вера детерминирует прохождение пути внутренней правды, а не внешней. И в этом смысле мы ближе к Востоку, чем к Западу. Внутренняя правда требует совести. Внешняя правда — права.
В-третьих, у нас между народом и властью доверие, а не договор. И поэтому нам не нужны гарантии соблюдения договора. «Гарантия есть зло. Где нужна она, там нет добра».
В-четвертых, у нас не было аристократии и демократии. У нас были люди земские и служилые, объединяемые бытом и верой.
В-пятых, у нас не было рыцарства и доблести. «Русский народ не любит становиться в красивые позы». У нас преобладает молитвенная тишина и смирение, но не от слабости, а от веры.
В-шестых, мы единственные среди христиан, кто не поклоняется человеку. Мы – не гуманисты. Для нас человек сам по себе ничего не значит. И Господь возвеличил смиренную Русь, дал ей одну шестую часть суши, дал ей простор на земле. Отчего Европа пришла в тайный ужас.
Письмо Александру II
Аксаков следует за Хомяковым во многом. Почти во всем. Кроме одного. Для Хомякова государство — это то, что ведет человека к нравственному совершенствованию. Для Аксакова «цель государства - сделать ненужной совесть».
Николай I умер. Пришел Александр II, и его нужно было ввести в курс дела. Вот Аксаков его и вводил. И первое, что он сделал, — это сообщил ему об открытии, сделанном славянофилами: у русского человека нет воли к власти. «Русский народ есть народ негосударственный, то есть не стремящийся к государственной власти, не желающий для себя политических прав». Политика для него является чем-то трансцендентным. Внешним. То есть она тождественна изобретению случайных правил, с которыми должны согласовываться действия людей. Внешнее восприятие власти накладывает ограничения на способ существования самой власти. То есть власть узнается русским человеком как власть, если она неделима. И неограничена. Власть делить нельзя потому, что если мы ее делить будем, то исчезнет предмет внешнего восприятия и русский человек не увидит во власти — власть. И проявится тогда его негосударственность. А в ней хаос внутренних состояний. Европейская культура знает о неделимости добра и истины. Русская культура растворила в себе представление о неделимости власти. Ограничение власти создает возможность для уловки власти, для безответственности политика, который всегда может сказать: это не я, это не в моей власти.
Русский человек не признает властной невменяемости и бессубъектной политики. Только субъектный дискурс власти готов в любой момент ответить на вопрос: кто говорит? Аксаков допускает возможность безгосударственного существования человека. Вот славяне. Нет у них внутренних причин для существования государства. Они мирно живут на земле. Но соседи у них неугомонные. Налетят они, напакостят и убегут. Вот и призвали славяне к себе государство. Для защиты. Но «политическое устройство не сделалось... целью». А «что же хочет русский народ для себя?». Неполитической жизни в семье, в общине. Мы хотим быта. Быт — наше бытие. Вот, что должен знать царь. А быт — это не повседневность. Это условие того, чтобы наши поступки вытекали из наших внутренних состояний. Это пространство поступления, действия, основанного на человеческих качествах. В Европе быт основан на действиях человека без свойств. В нем действие вытекает из юридически мотивированных правил, и поэтому оно кажется безгрешным. Но не потому люди безгрешны, что нет у них греха, а потому, что в них нет чего-то человеческого. Им недостает поступка, вытекающего из внутренних состояний. В Европе есть норма и отклонение от нормы. В России есть пато-логия, то есть столкновение внешнего действия с внутренним поступком. Чтобы устранить патологию, нужно отказаться от дуальности внешнего и внутреннего. И выбрать что-то одно: либо государство, либо общину. Но сделать мы это не можем. Потому что без государства русский человек сирота, нуждающийся в помощи, в опоре, в защите. Без земли, без внутреннего русский человек — это уже не русский, а оставленный Богом.
Если бы люди были святы, то им не нужно было бы государства. Ведь естественно, если человек стремится к нраву, к Богу. И неестественно, если он стремится к власти, к праву. «Ради слабости и греховности людской необходим закон внешний, необходимо государство, власть от мира сего». То есть государство — не цель. Цель — Бог. Ну а если нельзя существовать без государства, то давайте ему всю власть отдадим. Не будем мы ее делить. Либо нам не надо никакой власти, либо же она должна быть неделима и неограничена. Потому что если ее разделить, то она расползется по всему миру, между всеми людьми, проникнет во все феномены. Все станет политикой, хотя «призвание человека остается все то же, нравственное, внутреннее».
Различение быта и политики, земли и государства удерживается Аксаковым и в его представлениях о свободе и языке. Свобода является негативным понятием. Это установил ещё Хомяков. Но вот факт сцепления свободы и политики как метку внешнего пути подметил Аксаков. То есть Европа соединила политику со свободой. Ей важна политическая свобода. Россия соединяет свободу с бытом. Нам важна бытовая свобода, потому что «свобода политическая не есть свобода», а есть политика. В Европе даже язык становится политиком. И он стремится к власти.
«Велика внутренняя порча России», - говорит Аксаков. Истоки её коренятся в том, что каждый делает не свое дело. Государство вмешивается в быт. А быт проникает в политику. Люди стали бездушными. Хитрость, воровство, взятки — следы этой порчи. «У нас, — говорит Аксаков, — не только те воры, что бесчестные люди... даже в своем роде честные люди — тоже воры».
Что же должен знать правитель России и что он обязан сделать?
1. Понять Россию и вернуться к русским основам жизни.
2. Знать, что у русских нет воли к власти. И что на этом поприще их опередит любой политически ориентированный человек.
3. Русский желает бытовой свободы, в которую включена свобода жизни, духа и слова.
4. Не должно быть цензуры мысли. Должна быть цензура личности.
5. Правительство — правит. Народ —живёт. Русский быт сохранили крестьяне, а не дворяне. На них нужно и ориентироваться правительству.
