Авторский блог Татьяна Воеводина 21:59 4 апреля 2017

Как Евтушенко иняз обидел

тогда в продвинутой московской тусовке уже чётко обозначились и закрепились ценности Дитя-злодея

Умер советский поэт Евгений Евтушенко. Я не застала пика его популярности – это время молодости моей свекрови – рубеж 50-х и 60-х. Она рассказывала, что бывала на его знаменитых выступлениях в Политехническом музее.

В мои школьные годы это был уже современный классик и, как всякого классика, средний школяр читать его не спешил. Евтушенко нам казался чересчур поучительно-правоверным. А подростки не любят, когда их учат, ещё чего! К тому же его навязчиво ценила наша учительница литературы. Она говорила, что в творчестве Евтушенко легко найти стихи на любые темы, какие только понадобятся. Тогда было принято, чтобы урок литературы начинался с «поэтической пятиминутки»: один или два ученика декламировали выученные специально для этого случая стихотворения на какую-то тему: о весне или осени, о революции, о войне, о молодёжи, о дружбе, об истории и т.п. Так вот учительница говорила, что всё, что требуется, можно найти у самого что ни на есть советского в каждой своей строчке поэта Евтушенко.

Поэтому, когда много лет спустя поэт уехал в Америку и стал рассказывать, как он боролся с тоталитарным режимом, я, признаться, пресильно удивлялась. Потом для себя я объяснила этот казус так: поэт всегда замечательно выражал то, что в старину называлось «духом времени». Когда этот самый дух был советский – и поэт был безукоризненно советским, а когда дух стал антисоветским – поэт совершенно искренне сделался антисоветским. И тут нет никакого лицемерия, а один только артистизм. Ведь актёр сегодня Гамлет, а завтра Чацкий, а послезавтра – герой труда из какой-нибудь советской производственной драмы, и никого это не удивляет.

Хотя я человек мало поэтичный и стихов читаю мало, но с Евтушенко у меня связано забавное воспоминание.

Осенью 1974 г. в «Крокодиле» было напечатано такое стихотворение Евтушенко:

Дитя-злодей

Дитя-злодей встает в шесть тридцать,

Литой атлет,

Спеша попрыгать и побриться

И съесть омлет.

Висят в квартире фотофрески

Среди икон:

Исус Христос в бродвейской пьеске,

Алан Делон.

На полке рядом с шведской стенкой

Ремарк,Саган,

Брошюрка с йоговской системкой

И хор цыган.

Дитя-злодей влезает в "тролллик",

Всех раскидав,

Одновременно сам и кролик,

И сам удав.

И на лице его бесстрастном

Легко прочесть:

"Троллейбус - временный мой траНспорт, -

Прошу учесть".

Вот подъезжает он к ИНЯЗу

Или к МИМО,

Лицом скромнеет он, и сразу -

Чутье само.

Он слышит чей-то голос слабый:

"Вольтер... Дидро..."

А в мыслях - как бы тихой сапой

Пролезть в Бюро.

В глазах виденья, но не бога:

Стриптиз и бар,

Нью-Йорк,Париж

И даже Того

и Занзибар.

Его зовет сильней, чем лозунг

И чем плакат,

Вперед и выше - бесполосный

Сертификат.

В свой электронный узкий лобик

Дитя-злодей

Укладывает, будто в гробик,

Живых людей.

И он идет к своей свободе,

Сей сукин сын,

Сквозь все и всех,

Сквозь "everybody",

сквозь "everything".

Он переступит современно

В свой звездный час

Лихой походкой супермена

И через нас.

На нем техасы из Техаса,

Кольцо из Брно.

Есть у него в Ильинке хаза,

А в ней вино;

И там, в постели милой шлюшки,

Дитя-злодей

Пока играет в погремушки

Ее грудей...

Стихотворение, как мне кажется, плоховатое, стенгазетное: все эти «пьески», «системки» - точно фельетон в нашей районной газете «Знамя коммунизма». И раз уж герой карьерист – значит, и бытовой разложенец: к шлюшке ходит и винишко потребяет.

Но какую же колоссальную бучу вызвал этот литературно не выдающийся стишок! В помянутом в стихотворении ИНЯЗе даже комсомольское собрание спроворили на тему: «Мы не такие!». «Мы настоящие, советские!» - на все лады уверяли комсомольские активисты, с первого курса нацелившиеся на курсы ООН, а дальше – на Нью-Йорк.

Эти ребята искренне оскорбились. Да и как им было не оскорбиться! Ведь самое оскорбительное оскорбление – это правда. Правда, которую ты сам знаешь о себе, но какое право, чёрт возьми, кто-то посторонний имеет об этом говорить? Ну да, мечтаю о загранице и шмотках, а что же мне мечтать отслужить в Забайкальском военном округе, а потом двинуть на БАМ? Не на таковского напали!

Тогда в продвинутой московской тусовке уже чётко обозначились и закрепились ценности Дитя-злодея. (Кстати, почему он так назван? Почему дитя? За ещё злодей…). Но вот так взять и сказать об этом вслух – это уже слишком, это нахальство.

В институте напротив – в МГИМО (он располагался в те далёкие времена в старинном здании бывшего Катковского лицея в конце улицы Метростроевской, ныне Остоженки, чуть наискосок от иняза) реакция была аналогичной.

Правда, публика в МГИМО была значительно более социально продвинутая и уверенная в своём светлом будущем, а потому и более благодушная. Это инязовцы как о манне небесной грезили о роли толмача, в сущности, обслуживающего персонала. А ребята из МГИМО – это дети секретарей обкомов и министров, будущие дипломаты или импортно-экспортные воротилы. Дёргаться из-за какого-то стишка – охота была. Евтушенко, кстати, совершенно напрасно поставил рядом, едва не через запятую МГИМО и иняз: образование там схожее (весьма поверхностное), а вот социально меж ними – дистанция огромного размера.

Но говорят, что именно из МГИМО вышел стихотворный ответ «Лирику-сатирику». Анонимный. Написано, мне кажется, даже несколько более мастеровито, чем исходный текст. Явно не начинающим студентом написано, а набившим руку на этом деле литератором. Напечатано это было в «Комсомольской правде», на 3-ей странице, где писали о международных событиях.

Вот этот ответ:

Лирику-сатирику

Позвольте мне к Вам обратиться,

Мон шер Эжен!

Ведь это я встаю в шесть тридцать,

Ваш «протеже».

Омлет съедаю, чисто бреюсь,

(Пух на губе).

Сажусь в голубенький троллейбус

Под буквой «Б».

Прижавшись к кассе, я читаю

(Вольтер, Дидро).

Меня толкают, я толкаю,

Что ж - не метро.

В соседку вперившись глазами –

В который раз!

Схожу на Крымской.

Кто-то с нами, а кто в Иняз.

Нас мучают порой виденья –

Не Рим, не Брно.

Сильна программа обученья –

В глазах темно.

А в «звездный час» мы в комитете.

Забот не счесть.

И отдых разве что в буфете,

Коль деньги есть.

Идет уже почти полгода

(Театр у нас)

«Под кожей статуи свободы»

В свободный час.

Я ежегодно в стройотрядах

Кладу кирпич.

Я – плотник высшего разряда,

Студент-москвич.

Нет у меня отдельной «хазы»

И «шлюшки» нет…

А что «техасы»? Так в «техасах» -

Любой поэт.

Мне чужды и Христос бродвейский,

И диссидент.

Я – гражданин Страны Советской,

Её студент.

И, в общем, мы давно не дети,

Нам ясен путь.

Себя мы чувствуем в ответе

За жизни суть.

За землю, за судьбу эпохи

И за стихи,

Которые порой неплохи,

Порой плохи.

Мы молоды, но в чувствах строги.

Иной поэт

Не ведает пути-дороги

И в сорок лет.

В поездках частых за границу

Под крик «виват»!

И лире может полюбиться

Сертификат.

Ну, я кончаю. Завтра снова

Мне в институт.

И в комитете комсомола

Дела не ждут.

Вы приезжайте, посмотрите…

Познайте нас,

Быть может, больше разглядите

(Высок Парнас).

Мне очень жаль, Вы оболгали

Своих друзей.

Я грубоват? Чего ж Вы ждали?

. . . . . . . . . . . . «Дитя-злодей»

Вряд ли сегодня можно узнать, кто и по чьему заданию это сочинил. Кто-то, видимо, велел «застолбить позицию», как тогда выражались: «Я – гражданин Страны Советской, /Её студент». Может, этот кто-то был из сильных и властных отцов. «Отечества отцов» или просто отец одного из тех, кого поэт назвал Дитя-Злодей.

Но при этом все отлично понимали, что на самом деле всё именно так и есть. Жребий был брошен, выбор совершён, мечты продвинутых «плотников высшего разряда» (почему-то «кладущих кирпич», а не работающих по дереву) находились весьма далеко от неказистой советской жизни. А продвинутые отцы через двадцать лет слили эту жизнь с потрохами, чтобы оставить этому самому «дитю» не просто кое-какие связи да «трёшку» на Кутузовском, а кое-что посущественнее – банк или госкорпорацию.

Вот это почувствовал и описал советский поэт Евтушенко в своём литературно небрежном стихотворении. Выходит, литературное качество – вещь далеко не самая главная. Главное, что в стихотворении отпечаталась правда времени. О которой никто не говорил и все делали вид, что этого и нет вовсе.

Между прочим, через несколько лет Евтушенко вернулся к тому же герою в романе «Ягодные места». Его там зовут Игорь Селезнёв, он учится в МГИМО и тоже презирает общественный транспорт.

«Игоря Селезнева угнетали лица пассажиров общественного транспорта. Особенно утром, когда люди едут на работу. Особенно вечером, когда люди возвращаются с работы.

«Стадо неудачников, — думал он, с холодной наблюдательностью инопланетянина скользя взглядом по усталым лицам своих соотечественников. — Все их дни похожи один на другой, как электросчетчики в квартирах. Челночная жизнь между хомутом и стойлом…»

Его отец, директор крупного ленинградского завода, не приемлет его воззрений и даже желает ему, своему сыну, большого несчастья, чтобы тот слегка охолонулся и понял, что почём. Не охолонулся. Да и отец-резонёр получился какой-то по-евтушенковски поучительный, как, впрочем, и полагается резонёру. И всё-таки прочтите хотя бы 15-ю главу романа «Ягодные места» - где в прозе о Дитя-Злодее. Остальное в романе – мало интересно, а вот это – хорошо. Игорь Селезнёв – это тот, кто сегодня рулит всей нашей побеждённой страной. Бывший «гражданин страны советов, её студент» сегодня олигарх, министр, или просто вольный житель Лондонграда. И он также, как в юности, презирает пассажиров общественного транспорта.

А начиналось-то с пустяков… И об этом рассказал в непритязательном стишке советский поэт Евгений Евтушенко. Но его не услышали. И в свои книжки он стал включать это стихотворение в приглаженном виде – без упоминания институтов. Что сделало его совершенно беззубым и никаким. А потом все обо всём забыли: и то сказать, зачем помнить неприятное.

А ещё Евтушенко чуть-чуть помог мне в бизнесе.

У нас в компании есть обычай развешивать по стенам офиса разные духоподъёмные цитаты в рамочках. Одна была из Евтушенко: «Когда изменяемся мы – изменяется мир». Сегодня я хотела посмотреть на эту цитату. Пошла в зал, а её нет. Сотрудники разъяснили: цитату слямзили вместе с рамочкой. Я сказала: «Безобразие!», а сама подумала: «А ведь хорошо! Значит, кому-то она помогла». Наверное, кто-то повесил её в своём офисе и вспоминает мои слова: «Не надо ругать и критиковать сотрудников, покупателей, поставщиков. Начни работать лучше – и все, кто тебя окружают, - изменятся». Проверено – работает. За это спасибо советскому поэту Евгению Евтушенко.

На фото: Ричард Никсон и Евгений Евтушенко

1.0x